Газета День Литературы - Газета День Литературы # 131 (2007 7) Страница 24

Это та самая стилистически выверенная (нет, скорей угаданная) простота, что приближает предмет поэтического осмысления к самым глазам, – весьма причастная эстетике любезного сердцу Н.Заболоцкого и обэриутов.

Стихи крадутся, словно воры,

Из подсознания на свет…

Или вот:

Мне будет без тебя тоскливо

На рубежах вселенских трасс,

Пока Всевышний сам учтиво

Не свяжет бестелесных нас!

......

Я соберу твое тепло

В копилку собственного тела

И тягостным годам назло

Себя омоложу всецело.

Примечательно, что к нарочитой укороченности строк, почти михалковской "детскости" размера, пришли в конце концов интеллектуальнейшие русские поэты ХХ века – Георгий Иванов, Арсений Тарковский, Юрий Кузнецов и многие другие.

И удивительно, чем "легче душе", чем яснее, доступнее слово поэта, тем шире возможность коснуться серьезнейших, тончайших тем.

Там, где избыточный метафоризм-аллегоризм и центонная ретроспективность обязательно запутают дело и приведут к элементарному диктату поэтического языка, к преобладанию формы над мыслью, скупость и лаконизм вполне справляются с задачей. И не просто справляются: такие стихи не производят столь жестокого "отбора меж людьми" (А.Блок), коему ужаснулся бы и Блок, такие стихи оставляют поэзии шанс на всё же приличную аудиторию.

Я умру, когда живой рассвет

Над Землей расправит крылья

И поддержит все мои усилья

Доказать, что смерти вовсе нет.

Здесь значимость художественно-философской задачи, смелость и тонкость решения, умещённого в столь "малый сосуд", думается, не подлежат сомнению.

Впрочем, Сергей Дмитриев не скрывает, что за этой видимой лёгкостью стоят годы напряженного труда, ночи и дни "поэтической ломки".

Поэту не дано молиться

Капризной Музе лишь слегка…

......

Передумано всё, перемолото,

Как в муку, жерновами стихов,

Но немного намыто золота

Из руды бесконечных слов.

Но, конечно, подобный поэт уделяет несравненно более внимания не природе своего поэтического творчества (что, конечно же, тоже внимания достойно), а тем исканиям, духовным, плотским, даже виртуальным, которые наиболее роднят его с людьми, читай – с читателем. Уж такова природа (и примета) именно "народности" поэтовой.

Я хочу немного: просто жить

Без оглядки на ветра и годы

И на старости внезапно ощутить

Приближенье истинной свободы.

........................................................

Но там, за гранью бытия,

Я вспомню о России,

И вновь споёт душа моя

Напевы дождевые.

Я снова тихо поклонюсь

Горящему рассвету

И унесу родную Русь

На дальние планеты…

В каждом стихотворном цикле Сергея Дмитриева есть удивительные строки, тихо и чисто напетые его радостной, сыновней любовью к России.

Дорога, русская дорога,

Как парус на семи ветрах,

Летит под горочку полого

И исчезает в облаках.

Дорога за собою манит

И сказки сердцу говорит,

В пути далеком не обманет

И вёрст тревогой опьянит,

Подарит веру, но не счастье,

Приблизит цель, но не спеша,

Не отведет совсем ненастье,

Но… не умрет на ней душа.

Эти три "но" (и, в особенности, "но" последнее) подобны духовному манифесту поэта. Гордое "счастье" – не важный, даже избыточный приз, если достигнута "Вера".

Одна из причин этой веры и недостижимости надменного "счастья" – именно та, что цель приближается "не спеша". А, значит, так и надо. Ведь итог пути – бессмертие души, о котором сказано в стихотворении трепетно и убеждающе-тихо.

Поэт не строит иллюзий по поводу будущего своей родины. Но из любящих уст столь безнадёжные прорицания звучат особенно горько.

Побеждает кругом кошелек,

А не честь, доброта и отвага,

И позорный предписан срок

Для российского гордого флага.

Я уйду в такие места,

Где еще различима вечность,

И не так нелепо проста

Жизни горькая скоротечность.

Впрочем, есть проблеск надежды. Но надежда здесь и сейчас (по Дмитриеву) только на одно. На самого себя. Отрадно, что в отличие от сонма отстранённо-ироничных стихотворцев-созерцателей С. Дмитриев пытается мучительно осмыслить собственную ответственность за происходящее с его страной.

Наряду со стихотворениями a la classik , где узнается невозмутимая философическая сдержанность Е.Баратынского:

Одиночество – моё спасенье

И неразрушимая броня.

И его нисколько не браня,

Нахожу в нем только вдохновенье,

Что врачует и хранит меня.

Одиночество одно способно

Подвести к разгадке бытия,

Чем уже воспользовался я…

и вариациями на темы романтически-хмельной цыганщины Аполлона Григорьева:

Ты обними меня, как русскую гитару,

Сыграй на мне мелодию любви,

Я семиструнной песней старой

Зажгу огонь в твоей крови.

…В гитаре русской есть тревога,

Но есть в ней удаль и полет!

Любовь – совсем не недотрога,

Она всегда своё возьмет!..

отдав дань и мистически-ветреным страстям символистов "серебряного века":

Когда же мы с тобой упьёмся

Ветрами в радужном пылу,

Мы снова на земле сольёмся

В один клубок, крылом к крылу…

переболев соблазнами "бытового" метафоризма:

Листая жизни собственной страницы,

Я опечатки в ней с досадой нахожу.

За них, увы, мне не на кого злиться,

Я сам их сделал, честно доложу.

Такие опечатки не исправишь,

И жизни книгу не переиздашь,

И строки все висячие не втянешь,

И оформления не сменишь антураж.

побаловав музу и "дарами Востока", в коих вещая мудрость Омара Хайяма кажется переведённой неунывающим Хармсом:

Всего лишь три у жизни цели:

Зачать потомство

от любви в постели,