Книжка-подушка - Александр Павлович Тимофеевский Страница 24

разлуку Бог послал / Прекрасно обошлись без нас», тогда как в разворачиваемой ею логике надо было сказать наоборот: а мы прекрасно обошлись без тех, с кем нам разлуку Бог послал. Так было бы стройнее, так было бы больнее. Наверное. Но сбой этот, неожиданно меняя угол зрения, создает пространство для вздоха и оставляет выход для памяти. Ей есть куда двигаться дальше. Законченность тягостна, сбой – великая вещь. Это то, что понимал Жолтовский, оборвав карниз дома на Смоленской со словами: «Тема устала».

Сегодня 22 июня, и нет уже, почти нет никаких ветеранов, и не с кем плакать, не с кем вспоминать. Да и нечего – тема устала. Но память работает, она ищет свои выходы, прорывается куда-то, обрастая новыми образами и не прекращая жизни. И в следующем году, 22 июня, это снова произойдет.

23 июня

А вот «Святая Троица» Риберы.

Мы с католиками, как известно, расходимся в вопросах Троицы. Они полагают, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, мы стоим на том, что только от Отца, от Отца к Сыну.

Мне кажется, Рибера, решая конкретную композиционную задачу, встал на нашу сторону.

28 июня

Все по привычке утешают себя тем, что людоедские законы, два года подряд принимаемые Думой, не будут действовать – мол, у нас дурные законы традиционно искупаются дурным их исполнением.

Традиционно, традиционно, заладили, право слово. Прогресс-то налицо. Закон об иностранных агентах действует вовсю, а закон Димы Яковлева, говорят, уже с летальными исходами. Но пусть, пусть это клеветники говорят, так легче думать. Пусть никакие из принятых законов не действуют, даже в этом чудесном случае они сеют зло – разрушительное, совсем не бесследное. Лет семь назад я играл на улице со своим Титом, неаполитанским мастифом, тогда уже взрослым годовалым щенком, добрейшим любвеобильным псом. Увидев, как он ласкается, один из собачников сурово спросил меня: «Мужчина, когда начнем зверить кобеля?»

Вот ужас этих законов, прежде всего в том, что они зверят кобеля – целенаправленно, уже два года. Прекрасного кобеля, ужасного кобеля, любого, всякого. Стаю зверят, прежде всего.

29 июня

Гриша Ревзин написал в Коммерсанте важный текст о том, что вернулась этическая раздвоенность, а с ней и сволочь, которой не было, начиная с Горбачева и до середины 2000-х годов. Хронология выставлена совершенно верно, но личный опыт у меня другой, счастливый.

Так получилось, что раньше я никогда с этой сволочью не сталкивался, наблюдая за ней извне, как в кино. Бог меня выгородил: я не вступал в комсомол, не говоря уж о партии, не делал карьеры, практически ни дня не работал в штате, с 19 лет получая гонорары за разный несволочной и тихий литературный труд. Деньги платили крошечные и урывками, но в больших и постоянных не возникало нужды, купить все равно было нечего и незачем. Я был ничего себе, а потому не имел ни малейшей потребности себя украшать, ходил, однако, в высоких щегольских, очень тонкой кожи шнурованных сапогах, думаю, еще дореволюционных, найденных мною на развалах Тишинского рынка году, наверное, в 1980-м, но когда наступала зима, честно покупал за 6 р. 30 коп. советские ботинки «Прощай, молодость», войлочные и бесформенные, на молнии, и в этом был особый шик и вызов. Раздвоенный социум находился совсем рядом, за высокой стеной, сволочь жила там и в телевизоре – по нему беспрерывно показывали смешное. Мы смеялись денно и нощно, над ними прежде всего, но не только, надо всем на свете и над собой, конечно; смеялись, когда пили водку и когда пили чай; когда читали про себя и когда читали вслух; когда говорили про смешное и когда – про самое серьезное; тесным кругом и большими компаниями, никого не стесняясь, во весь голос. Когда грустили и плакали, мы смеялись тоже. Застой для меня – эпоха безостановочного, до слез, хохота.

Сейчас снова застой, и Бог меня снова выгородил. Я уже семь лет работаю за границей, в удаленном доступе (что может быть лучше?), а значит, ни с каким русским социумом, раздвоенным, нераздвоенным, могу вообще не сталкиваться; могу сидеть дома, а могу в лесу у озера, могу уехать в любимую Италию – интернет есть везде. Все, что происходит в России, мне положительно не нравится – ни законы, ни тренды, ни веяния, ни люди. Казалось бы, чего проще: ноги в руки, и был таков. Но я зачем-то сижу здесь, все глубже и глубже окапываясь. Ни вслух, ни про себя больше не читается. Включить, что ли, телевизор? – лет десять его не смотрел. Смех умер. Остались усмешки, кривые, глупые. Сволочь – та самая, новорожденная, обосновалась внутри, обустроилась во мне, как Россия Солженицына, и пляшет там и поет, и думает, и страдает, и я никак не могу ее выблевать наружу. И тошно, тошно невыносимо.

3 июля

Уже не первый раз натыкаюсь в сети на ссылку, по которой собраны афоризмы плоского и натужного пошляка. В жизни это самая безысходная ситуация – когда собеседнику смешно, а тебе так за него неловко, что хочется залезть под стол. Принято считать, что смех объединяет. Чушь. Смех – самый жесткий социальный маркер, и ничто так не разделяет, как он.

4 июля

Король Бельгии Альберт II тут решил отречься от престола. До него это сделали королева Нидерландов Беатрикс и эмир, прости господи, Катара. Я уж не говорю о Папе Римском. Не в тренде только наш единственный европеец. Короновать его надо, что ли? Кто б мог подумать, что монархия в XXI веке окажется более сменяемой, чем президентская власть.

9 июля

Вся деятельность кровавого режима направлена против частного лица. Принятые законы имеют в знаменателе коллективную мораль, которая регулирует жизнь индивидуума. Такое ползучее обобществление частного пространства, торжество общины, колхоза, казармы, слободы. Поучительна в этом контексте дискуссия, которую ведут люди, новыми законами возмущенные, ненавидящие кровавый путинизм и мракобесную слободу. А обсуждают они в последние дни такие вопросы: где еще можно работать, а где уже нельзя – в РИА Новости еще можно, а в ИТАР-ТАСС уже нельзя, в РИА Новости уже нельзя, а в Коммерсанте еще можно, в Коммерсанте уже нельзя, а в Новой газете еще можно, нигде в штате нельзя, но по контракту можно, нигде вслух нельзя, но молча можно – нет, молча тоже нельзя. Та же коллективная мораль, регулирующая жизнь индивидуума, та же атака на частное лицо, только с другой стороны. Ровно та же нормативность, соседняя слобода, из одного фильма «Трактористы».

10 июля

Геи и евреи до сих пор самые знатные УЖК. Но и турки в сегодняшней Германии, и арабы – во Франции, и агностики – в России, и инвалиды – везде. Всякое меньшинство – УЖК, и всякий человек – меньшинство. Один толст, другой крив, третий рыж, четвертый заикается, пятый