Газета День Литературы - Газета День Литературы # 74 (2002 10) Страница 25

— В чужом дому не сплю. Боюсь помереть не в своей кровати. Сколько обузы... Скорая, милиция, дознание. Замучают без причины... Я лучше сердечных капелек приму и сон прогоню, — Фарафонов дрожащей рукою, расплескивая, худо попадая в бокал, налил коньяку. В бутылке еще оставалось много. — Пить или не пить, вот в чем вопрос! — Язык уже окоченел, заплетался, губы намокли и пошли пузырями, словно бы утроба переполнилась всклень... Да и то, сколько можно пить, сколько можно насиловать себя и для какой нужды? Словно бы кто-то враждебный, стоит за спиною и неволит, направляет руку... Фарафонов выпил с таким мучением, так окаянно затряс головою, что я подумал, вот его сейчас вырвет на кожаную желтую куртку с бархатными лацканами и на голубой галстук с толстым узлом, и на белую сорочку с черным воротником. Но Фарафонов одолел проклятое вино и победно вскричал: "Артиллертисты, Сталин дал приказ! Артиллеристы! Зовет отчизна нас!.."

Я понял, что Фарафонова не сломает никакое проклятое вино, ибо так умеют пить только наши "органисты". И потому наша разведка лучшая в мире!

Пока я прибирал на кухне, Фарафонов, хоть и был без ума, неслышно уполз в свое заповеданное логово за книжные шкафы, подсунул под голову стопу журналов "Наш современник", которые в трезвом состоянии просматривал с презрением, — и с оглушительным храпом беспечно уснул...

Утром Фарафонов, несмотря на мятое, с кулачок, лицо и плотвяные розовые глазки, был холоден, деловит и строг... "Насчет невесты я всё устрою, старичок. Всё будет тип-топ, — сказал, затягивая под горлом голубой галстук. И добавил. — Не пойму как, но ты на меня благотворно действуешь... На месте Ельцина я бы тебя не выгонял, а держал при себе юродом..."

Фарафонов еще чего-то нагородил без пути и ушел, потряхивая своим грузным портфелем, в котором, судя по весу, кое-что еще сохранилось из напитков. Знать, приходить в чувство членкор собирался в другом, более благородном месте, где подают французский коньяк и черную икру в фарфоровой тарелке восемнадцатого века, а хлебают её серебряной ложкой...

По городу мела поземка. Я провожал Фарафонова взглядом, низко склонившись с балкона, словно хотел вывалиться. Дома стояли, как привидения. Москву затягивал хаос. За Лосиным островом вздымался черным шлейфом пожар, застилая половину неба, в окно натягивало зловещим дымом. В ущелье с протягом гудел ветер, выдираясь на волю, кидал охапками снег, заталкивал людей в подьезды. Смерть сулилась отовсюду, откуда и век не ждалось. Уходящий Фарафонов сверху был похож на засохшую будылину в зимнем поле, уже отсеявшую семена... А счастливые Фарафончики разбежались по белу свету подальше от погибающей земли, оставив отца своего замирать в одиночестве... Вот и плодись после этого... Господи, прости меня грешнаго, и помилуй.

В проеме меж домов едва прояснивал куполок церкви, похожий на яичный желток, и мне показалось, что Фарафонова, против его воли, спутним ветром уносит туда, в прогал железной ограды, под кущи пригнетенных снегом берез, в сумеречный жарко натопленный придел, где можно отогреться и придти в себя. А бровастый отец Анатолий сыщет приветных слов и для души. Фарафонов был весь упакованный, отлаженный для нынешней жизни, а я, неустроенный и негодящий, отчего-то жалел его, как вовсе пропащего... Но Фарафонов, наверное, услышав мои жалостные мысли, вдруг резко отвернул от храма к проспекту... и пропал в метели, как наснился.

Приведется ли еще свидеться с нечаянным гостем? Когда еще заявится, свалится, как кирпич на голову, вдруг с грустью подумал я. Ведь скверные, отчаянные времена на дворе; нынче на гостьбе, а завтра на погосте. Встретились случайно, а разминулись уже навсегда. Вот она, система сбоев, во всей своей трагической силе; одни, плача, тащутся на кладбище, а другие смеются им вослед...

Намерзнувшись, я ушел с балкона и, собравшись в грудку меж книжных архипелагов, словно спрятавшись от всего мира, еще долго не мог освободиться от последних странных слов Фарафонова, звучащих как напутствие, признание и приглашение: "Павел Петрович... Вчера мы славно проводили с тобою второе тысячелетие и захлопнули за ним дверь. Это праздник, который достался лишь нам, посвященным".

... Может, он намекнул, что меня примут в орден "органистов"?.. А что: я, серый невзрачный человеченко, им бы очень пригодился, невидимо проползая в потайные уголки власти. Тем более, что с год я пробыл на том зыбком холме и кое-что постиг.

Леонид Бородин ПОСТ МОДЕРНИСТА (Глава из новой повести “Бесиво”)

Разговора в машине, конечно же, не получилось. Без конца пищал сотовый телефон. Олигарх давал какие-то малопонятные ц/у. Звонил сам, задавал, как правило, один и тот же вопрос: "Ну как у тебя там?" Выслушивал ответ и на все давал "добро". Из чего я должен был понять, что дел у районного бизнесмена много и идут они как положено, то есть хорошо, что по-новорусскому означает "о'кей", что, в свою очередь, в переводе с новорусского имеет несколько значений в зависимости от интонации произношения: "так держать!"; "смотри у меня!"; "ну-ну, посмотрим!"; "пусть так, если лучше не можешь!" и т. п. Бедная Эллочка-людоедка не знала в те давние нэпманские времена этого чуднобогатейшего смыслами слова " о'кей!"

Походило на то, что господин Черпаков имел или поимел свои планы относительно предстоящего нашего общения, о чем и сообщил категорично, когда машина начала притормаживать и выруливать в паркоподобный квартал.

— Сперва заглянем к нашему народному живописцу. Не пожалеете.

Районное дарование представлялось мне этаким продолговатым, кудлато-мохнатым, в худшем случае, как ныне модно, мохнорылым существом с красными и слезящимися от режимного похмелья глазами или, наоборот, расплывшимся в кубическую форму от обжорства и опять же пьянства, непременно с кривыми ногами, но также мохнатым или мохнорылым... Сработал в сознании телевизионный образец — там что ни "дарование", то по внешности чистый придурок-кривляка. Антистандартизация — так это называется, уход от образа "простого советского человека".

Страсть как люблю неожиданности. Приватизированный районный Дом пионеров — двухэтажное белокаменное здание с двумя сверкающими колоннами у входа — было теперь полноправным владением "олигарха" Черпакова. Но только в столицах можно преспокойненько оттяпать домик в десяток этажей у общественности или государства и не поиметь при этом никаких неприятностей с конкретными личностями, положим, близжившими — близживущим о своем жилье хватает и забот, и тревог. Кто-то, конечно, кинет косой взгляд на новую вывеску, сплюнет зло на асфальт и тут же и разотрет на всякий случай, чтоб на собственном плевке не поскользнуться. С образованием нового государства на весьма урезанной "одной шестой суши" для личностей, взятых, так сказать, в отдельности, опасность скольжения при перемещении на местности увеличилась пропорционально увеличению их гражданских прав, торжественно зафиксированных в новой конституции нового государства.

Районный же городишко — здесь всяк всякого знает и лично, и по месту жительства, и по биографии, где запросто кому хошь можно малую пакость сотворить при наличии пассионарности, говоря по-ученому, а по-простому говоря, всегда может найтись этакий "апофигист", каковому взять да плюнуть в рожу публично известному человеку — раз плюнуть, то есть запросто. И олигарх районного масштаба просто обязан соизмерять свои желания, потребности и, в особенности — возможности с непредсказуемостью окружающей его среды.

Именно таков Черпаков. И на здании бывшего Дома пионеров потому не красовались таблички с разными злобнозвучащими аббревиатурами, но по порталу метровыми буквами с соответствующей круглосуточной подсветкой значилось ни больше, ни меньше: "Дом народных талантов",

где на первом этаже платный класс компьютерного обучения, и ведет его не кто-нибудь, а один из разработчиков первой русской программы, так называемого "Лексикона", изгнанный в свое время из команды за "левый калым", спившийся было, но случайно и счастливо подобранный Черпаковым буквально в московской подворотне и возвращенный в жизнь посредством московского же ведьмака-антиалкоголиста, возвращенный прочно, но за такое "дорого", что к жизни возвращенный пока что отрабатывает олигархом вложенные в него деньги. Впрочем, и сыт и одет...

В одной из деревень района все он же, Черпаков, отыскал полуслепую бабулю, умевшую вязать дивные свитеры и чуть было не утратившую свой дар по причине отсутствия, а точнее, внезапного немыслимого подорожания исходного материала, то есть шерсти. Теперь эта бабуля в другой комнате первого этажа "держит", конечно же, платный курс вязания. Один вариант продукции "индпошива" Черпаков сумел навязать российской команде альпинистов как элемент формы со знаком фирмы: на спине свитера в виде вязальных спиц изображение островершинной горы, и не нарисовано, а именно вывязано. Стоимость одного комплекта покрыла затраты на борьбу с конкурентами. Специально нанятый дизайнер разрабатывает теперь форму для всяких чокнутых на северных прогулках...