Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2004) Страница 25

Англия и Франция сами активно нарушали Версальский договор, перестав осуществлять военный контроль над Германией и постепенно сводя на нет получение денежных репараций с нее. Это делалось с очевидной целью направить возрожденный германский военный промышленный потенциал против Советского Союза. Судьба Польши, лежащей между Германией и СССР, Лондону и Вашингтону представлялась проблемой второстепенной. Для современных правителей Польши, безоглядно ориентированных на Запад, было бы, пожалуй, полезно учесть этот исторический опыт. Удастся ли им сохранить реальную независимость своей страны, или их устроит незавидная роль экономической колонии, прежде всего США, орудия в их геополитической глобальной стратегии. Ведь дружественной Польше ГДР теперь нет, а объединенная “лучшим немцем” из Ставрополья Германия есть. И реваншистские союзы выселенных из Польши после войны немцев никуда не делись. Подобные обстоятельства нынешних польских руководителей не беспокоят. А вот еще до войны стареющий маршал думал иначе.

Пилсудский предпринял некоторые шаги навстречу Москве. Они были ограниченными и непоследовательными, но все-таки дружественными, предполагающими некоторое сближение позиций двух стран.

Запад не выработал единого мнения в отношении возрождения германской военной машины. Франция была обеспокоена последовательной ревизией Германией Версальского договора и соответственным ослаблением своего влияния в Европе. Она проявляла заинтересованность в сильном СССР, препятствующем германской агрессии. В свою очередь и Москва пошла навстречу Парижу. В отличие от Пилсудского, Сталин с особым беспокой­ством наблюдал за чрезвычайно быстрым ростом популярности и влияния национал-социалистов в охваченной социально-экономическим кризисом Германии. Советскому Союзу уже нельзя было строить свою европейскую политику, как прежде, без альтернативы отношениям с Германией, которая становилась опасным соседом. Москве было бы очень трудно наладить франко-советское сотрудничество без участия Польши — традиционной союзницы Франции. Помимо всего прочего, многое определяло уже само географическое положение Польши, граничащей с СССР. Поэтому Сталин рассматривал эту страну как мост, соединяющий Москву с Парижем.

В свою очередь и польское руководство под влиянием Франции летом 1931 года возобновило контакты с советским правительством. Обсуждалась возможность переговоров о заключении двустороннего пакта о ненападении. Однако он мог затрагивать интересы Германии, где правящие круги опасались возможности включения в польско-советский договор статьи о взаимной гарантии неприкосновенности границ. В этом они получили поддержку со стороны наркома иностранных дел СССР Литвинова (действовавшего, конечно же, не самовольно, хотя, судя по всему, без консультации со Сталиным, которого в то время не было в Москве). Он 28 августа 1931 года официально заявил в Берлине, что никаких переговоров между советским и польским правительствами о заключении пакта о ненападении “не велось и не ведется”.

Современный исследователь М. М. Наринский отмечает: “Однако И. Сталин подошел к делу прагматически и широко. 30 августа 1931 года Сталин, отды­хающий на юге, направил письмо Л. Кагановичу в Москву”. Содержание этого документа красноречиво свидетельствует о дипломатической предусмотри­тельности, мудрости Сталина. Он писал: “Почему не сообщаете ничего о польском проекте пакта (о ненападении), переданном Патеком (польским послом в Москве. — Авт. ) Литвинову? Дело это очень важное, почти решающее (на ближайшие 2—3 года) вопрос о мире, и я боюсь, что Литвинов, поддавшись давлению так называемого общественного мнения, сведет его к пустышке. Обратите на это дело серьезное внимание, пусть ПБ (Полити­ческое бюро. — Авт. ) возьмет его под специальное наблюдение и постарается довести его до конца всеми допустимыми мерами. Было бы смешно, если бы мы поддались в этом деле общемещанскому поветрию “антиполонизма”, забыв хотя бы на минуту о коренных интересах революции и социалисти­ческого строительства”. В соответствии с этим указанием Политбюро выразило недовольство руководству Народного комиссариата иностранных дел по поводу самовольного опровержения сообщений о переговорах с поляками.

По справедливому мнению М. М. Наринского: “С точки зрения Сталина, позиция Польши была ключевой для внешнеполитического положения Страны Советов — без участия Польши антисоветская военная акция со стороны Запада не могла быть организована... Получив проект Патека, Сталин дал категорическое указание начать переговоры с Польшей. В письме Кагановичу от 7 сентября он обвинил Карахана (впоследствии участника антисталинского заговора Тухачевского—Енукидзе—Ягоды. — Авт. ) и Литвинова в том, что они “допустили грубую ошибку, для ликвидации которой необходимо более или менее продолжительное время”. 20 сентября, отвергнув точку зрения Литвинова, Политбюро приняло окончательное решение: добиваться заклю­чения пакта о ненападении с Польшей”. Этот пакт был подписан в 1932 году.

Как видим, Сталин, невзирая на принципиальные идеологические рас­хож­дения с паном Юзефом Пилсудским, постарался сделать все возможное для укрепления дружеских отношений с западным соседом. Между прочим, эта тема была затронута в его беседе с немецким писателем Эмилем Людви­гом, состоявшейся в конце 1931 года. Людвиг высказал опасение некоторых немецких политиков в том, что мирный договор с Польшей будет означать разрыв со стороны СССР дружеских отношений с Германией, так как подтвердит концепцию Версальского договора, ущемляющего ее интересы.

“По моему мнению, эти опасения ошибочны, — ответил Сталин. — Мы всегда заявляли о нашей готовности заключить с любым государством пакт о ненападении... Если мы заявляем о своей готовности подписать пакт о ненападении с Польшей, то мы это делаем не ради фразы... Мы политики, если хотите, особого рода. Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать. То, что делается вовне, неизбежно становится известным и внутри страны, становится известным всем рабочим и крестьянам. Если бы мы говорили одно, а делали другое, то мы потеряли бы наш авторитет в народных массах. В момент, когда поляки заявили о своей готовности вести с нами переговоры о пакте ненападения, мы, естественно, согласились и приступили к переговорам”. В то же время Сталин постарался успокоить немецких политиков: “Является ли это признанием версальской системы? Нет. Или, может быть, это является гарантированием границ? Нет. Мы никогда не были гарантами Польши и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково моё твёрдое убеж­дение”.

Однако пан Пилсудский имел своё собственное представление о дипло­матии по отношению к СССР. Он смотрел на улучшение отношений с Москвой только как на стимулятор сближения Варшавы и Берлина. Советский Союз оставался для него враждебным государством. Сталин же был заинтересован в том, чтобы противодействовать агрессивным устремлениям Германии, вынудить ее искать мирные пути разрешения тех проблем, которые остались со времени окончания Первой мировой войны.

По всей вероятности, Пилсудский всерьез уповал на гарантии неприкос­но­венности Польши, обеспеченные ее поддержкой со стороны Франции, а отчасти Англии. Его хроническая неприязнь к России резко ограничивала политический кругозор, мешая трезво оценить перемены, происшедшие в Европе и мире, а тем более предугадать дальнейший ход событий. В отличие от Сталина, он был только деятелем, но не мыслителем. У него не было иллю­зий относительно того, куда может завести Германию реваншистское общественное мнение, требующее отказа от Версальского соглашения. Ведь в наибольшей степени отвечала таким устремлениям национал-социалисти­ческая рабочая партия Адольфа Гитлера.

Борьба за независимость Польши

Так уж получилось, что искренний польский патриот и диктатор Юзеф Пилсудский проводил политику, угрожающую независимости своей страны. А идейный противник панской Польши Иосиф Сталин старался всячески укреплять ее независимость.

Такое парадоксальное положение не редкость в истории государств. Скажем, в СССР влиятельная группа патриотов России объективно выступила пособником расчленения великой державы, подрыва ее экономики, низведения до уровня слаборазвитой страны. Эти люди не понимали, что возврата к царской монархии нет и не может быть, что “Россия, которую мы потеряли” в 1917 году, вовсе не обладала благостным для большинства народа социальным устройством. Им не приходило в голову, что свержение советской власти означает господство алчной до материальных благ и личных капиталов буржуазии, а значит, быстрое превращение России в сырьевой придаток Запада... Короче говоря, в политике следует прежде всего умело оценивать текущую ситуацию и предвидеть ее развитие (нечто подобное игровой стратегии, но значительно более сложной, чем, например, в шахматной партии, ибо приходится иметь дело со многими партнерами и противниками, интересы которых изменчивы).