Газета Троицкий Вариант - Газета Троицкий Вариант # 50 Страница 26

Это как значки, внешне очень похожие на ордена. Их обычно заставляют снять. И это не нарушение демократии, а всего лишь защита порядка.

Стоя в длиннющем коридоре Петербургского университета, уставленном книжными шкафами и памятными изображениями ученых, смотрю и не могу припомнить, кто из них был академиком, кто не был. И скажу в утешение членам дезавуированных академий: важно быть ученым, академиком быть не обязательно. Я как-нибудь переживу, что не был академиком. Менделеев не был академиком — прокатывали на выборах. И Пропп не был академиком. И Дьяконов не был. Предоставим потомкам решать, кто из нас какого ранга. Кому статую в университетском коридоре, кому бюстик, кому портрет маслом, а кому — забвение. Боюсь, что от последнего не спасет самая пышная коллекция академических титулов.

Лирический «Интернационал»

Анатолий Вершик

Посвящается Рите

Хотя и близилась весна и шел апрель, но все же шло и скучнейшее комсомольское собрание курса. На лицах большинства из почти ста присутствующих студентов читалось только одно: «Когда, наконец?» И вот, действительно, председательствующая встала и сладким голосом объявила «Собрание закрыто. Есть предложение спеть «Интернационал»».

В те давние коммунистические времена пением «Интернационала» заканчивались только районные и более крупные партийные конференции, не ниже. Но в строго ранжированном политическом этикете комсомольцам давалась скидка, поощряющая их рвение в подражании старшему брату, поэтому предложению никто не удивился.

Все с радостью и облегчением встали, и вдруг, на полсекунды ранее, чем открылись рты почти всех присутствующих, две группы парней, сидевшие в разных концах аудитории, одновременно, слаженно и радостно грянули на мотив «Интернационала»:

«Я помню чудное мгновенье,Передо мной явилась ты,Как мимолетное виденье,Как гений чистой красоты!»

Конечно, они договорились заранее и прекрасно подготовились, — и ведь, действительно, стихи замечательно подходят к мотиву. Проверьте. Какое-то время шок был столь велик, что пели только они, но потихоньку, к четвертой строчке к ним присоединилось еще несколько смельчаков. Основная масса с запозданием затянула «Вставай ...», и, хотя получился ералаш, партия хулиганов была слышнее всех. Многие вообще ничего не поняли и испуганно озирались. А некоторые, наверное, подумали, что слова партийного гимна недавно были изменены, но им об этом не сообщили. Какое-то осторожное возмущение основной массы усиливалось. И все-таки, спев первую строфу, эти нахалы запели вторую.

«В томленьях грусти безнадежной,В тревогах шумной суеты,Звучал мне долго голос нежный,И снились милые черты».

Но все кончилось столь же неожиданно, как и началось. Допев вторую строфу, хулиганы во весь голос, еще громче, по всем правилам запели припев

«Это есть наш последний ...»,

и при постепенно затухающем возмущении ортодоксальной части присутствующих все присоединились к ритму припева. Волнение большинства, что и следующие куплеты будут новыми, — не оправдались, дальше все пелось по канону, и пение благополучно добралось до конца. Нельзя ведь прерывать исполнение гимна! Более того, после всего раздались традиционные аплодисменты — это тоже была тогдашняя традиция партийных песнопений.

И вдруг все обратили внимание, а кое-кто заметил это еще и ранее, еще до конца пения, что.

Но, прежде, чем сказать, что «это», я должен объяснить важную вещь. Дело в том, что председательствующая, она же секретарь комсомольской организации курса, была миленькой, если не сказать красивой, девушкой. Она приехала учиться из провинции, очаровательно наивная и простодушная. Поэтому отчаянные ловеласы курса писали ей официальные заявления в комсомольскую организацию с признаниями в любви и прочими глупостями.

А теперь вернемся к собранию. К концу пения стало видно, как все ниже опускается головка председательствующей, как все больше краснеет ее личико. А к «...с «Интернациона-а-алом» воспрянет род людской» люди из первых рядов увидели, как чистые слезы капают из её глаз на председательский стол.

Мы никогда не узнаем правды о причине этих слез. Очень может быть, что эти стихи уже читал ей кто-то из числа буйных обормотов, и чтение имело успех, и теперь она опасалась не столько политического резонанса, сколько боялась за судьбу этого чтеца. Не знаем и не узнаем этого никогда.

Но финал был поистине драматическим. Мгновением после окончания пения к столу вышел студент из демобилизованных, учившийся с нами, но старше всех в полтора раза. Он был членом партии и посещал не только партийные, но вообще все собрания — профсоюзные, комсомольские, членов кассы взаимопомощи и даже кружка по изучению азбуки Морзе. Подняв руку, он сказал: «Неизвестная группа негодяев довела до слез председателя собрания. Мы не можем позволить, чтобы на мотив партийного гимна пелись пусть и неплохие, но все же стихи Лермонтова».

Зал грохнул. Такого подъема настроения после комсомольского собрания не было никогда. И даже никакого разбирательства не было.

А наша милая секретарь скоро вышла замуж. Да-да, за того демобилизованного.

Анатолий Вершик, 1997 г.

Из новых стихов

Михаил Кацнельсон

Научно-популярное

И когда это солнце разжиревшим боровом...

Разбухнет Солнце, вспыхнет гелий,Хоть обкурись ты трын-травой.Конец печалей и веселий,Да и Земли как таковой.

Устав от страхов и сомнений,От «как не вышло бы чего»,От постоянных изменений,Благословляем статус кво,

Конец природного процесса,Когда, пожратые жерлом,Мы превратимся все в железоИ нас сдадут в металлолом.

После Fin de Siecle

Очарованье скромное нулей,Начало века, все на распродажу,Всю рухлядь старую, всю эту лажу,Жизнь станет лучше, станет веселей.

Столетия как список кораблей.Куда ж нам плыть? Я не из экипажа.Наверно, что-то новое покажут —Надежд несокрушимый мавзолей,

Иль Кафку, но без замка и процесса.Да, натуральный ряд — залог прогресса,Оптимистичен, словно Крошка Ру.

Не просто технологии, а нано.Русалки на ветвях едят бананыИ под ноги бросают кожуру.

Ночь, шаманящие звезды, путешествие к Арктуру.Получи билет в ракету, если сдал макулатуру,Раздобыл в парткоме справку, снес анализы в больницу,Снова сказку сделал былью, в кулаке зажал синицу,

Если не был, не имеешь, в лишних связях не замечен.Воровать, так пять копеек, размышлять, так вроде нечем,Соблазнять, так королеву, только нахрен ты ей нужен,Съесть на завтрак все до крошки, а врагу оставить ужин.

Гуси, гуси полетели, дверь в стене, кольцо в кармане.Вышел ежик из тумана и опять исчез в тумане.Глупый пингвин робко спрятал и дрожит сильнее бури.Самому-то хоть понятно, что забыл ты на Арктуре?

Против снобизма

Ты ни о ком не думай свысока,Кругом все очень важные персоны.От инфузории до барсука —Имеет всяка тварь свои резоны.

И если мне сомненье тяжело,Не надо мне Самофракийской Ники.Я вспоминаю девушку, весло...Искусство от сохи, а не из книги.

Страшись обидеть даже существо,Что, как Киже, фигуры не имеет,Трактуй со всем почтением его,Иначе знай — за ним не заржавеет.

Придет оно, большое, как потоп,Рассердится, и кааак ногою топ!

Выведу я формулу, длинную и узкую,Раз сейчас за формулы не грозят кутузкою,Посчитаю что-нибудь никому не милое,Напишу статеечку под своей фамилией.

Скажут — дурью мается — критики суровые,Как Матроскин Шарика, попрекнут коровою,Млеком напитаются или, может, брюквою,Скажут, чтоб не хвастался греческою буквою,

Чтобы не тщеславился этой буквой греческой,А сказал по совести, речью человеческой,Как все люди добрые, как все люди скромные,Для чего написаны закорючки стремные.

Горько зарыдаю я над судьбой-индейкою,Как же соблазнился я этой вот идейкою?Как же соблазнился я этой закорючкою?Для чего листы марал шариковой ручкою?

Потому единственно формулы закручены,Что другому вовсе мы с детства не обучены,Жизни мы не нюхали, всхлипну сквозь рыдания,А другого вовсе нам нету оправдания.

Автономное плавание