Газета День Литературы - Газета День Литературы # 110 (2005 10) Страница 27

***

К вечеру небо опустилось ниже и глухо прижало город к земле, и всю ночь до рассвета тихо и густо шел снег, и город, утопая в нем, будто вымер. Только слышался в торговых рядах сиплый собачий вой... Там, между двумя железными ларьками, пожилая баба-дворничиха и нашла старика. Он лежал присыпанный снегом, словно уже обряженный саваном для вечного и блаженного покоя, а рядом сидел пес, при виде живой души переставший скулить.

Дворничиха — много перевидавшая на своем долгом веку, — не испугалась покойника; лишь вздохнула и, отмашисто перекрестившись, слезливо глядя сквозь заснеженный город в свои печали, подумала вслух:

— И то слава Богу, прибрал Господь бедного, — она перекрестила старика. — Опять же сказать, чем такая нонешняя собачья жись, дак лучше уж...— она не осмелилась продолжить, словно кто-то упреждающе шепнул прямо в ее душу, что этим один Господь ведает, и грех тут вольничать, беса тешить и дразнить да подманивать пустоглазую. — Опять же, крути, не крути, а надо померти... Прости мя, Господи, грешную...

Она еще раз шумно вздохнула, глянула на старика, белого, как лунь, лежащего на таком же белом и чистом снегу, будто уже слившись с ним.

Юрий Павлов ВЛАДИМИР ЛАКШИН: ЗНАКОМЫЙ И НЕОЖИДАННЫЙ…

11 МАРТА 1967 ГОДА ТВАРДОВСКИЙ записывает в рабочей тетради: "основная точка — Лакшин". Назначение его своим замом Александр Трифонович рассматривает как условие и гарантию дальнейшей жизни "Нового мира". Более того, В.Лакшина А.Твардовский прочил в свои преемники, а в самый сложный период 1969 года готов был жертвовать практически всеми сотрудниками журнала, кроме Владимира Яковлевича.

В статье В.Лакшина "Четверть века спустя" немало точных суждений о критике, которые опускаю. Приведу одно, вызывающее вопросы, быть может, только у меня: "Критик лишен обольщающей надежды. Он весь в современности, в нынешнем виде и часе литературы, и если его голос не прозвучал в полную силу для читателей-современников, то, наверное, не будет услышан уже никогда. Оттого, кстати, нельзя представить написанной "в стол" критической статьи".

Как определить, прозвучал голос в полную силу или нет? По какой реакции, по востребованности, издаваемости?.. Тогда, конечно, В.Белинский и Н.Добролюбов в XIX и большей части ХХ века были "услышаннее", чем ранние славянофилы Н.Страхов, К.Леонтьев и многие другие. Однако востребованность Белинского и Добролюбова в конце 80-х годов прошлого века иссякла и, думаю, навсегда. Что есть благо для русской мысли и критики, ибо их статьи (Белинского — большинство, Добролюбова — все) мешают пониманию русской и мировой литературы, истории. Услышанность К.Аксакова, А.Хомякова, Н.Страхова и других критиков (слово, конечно, узкое) возрастает и будет возрастать по мере выздоровления русского народа. (Хотя нет никакой уверенности, что оно произойдет.) Эти авторы "вели" себя так, как должен поступать любой русский критик. Он не должен быть "весь в современности", как считает В.Лакшин, в "нынешнем виде и часе литературы", у него должны быть только "ноги", "голова" же должна находиться в "вечности". С позиций тысячелетней истории и вечных — православных — ценностей русский критик оценивает современную литературу.

По поводу утверждения, что "нельзя представить написанной "в стол" критической статьи", лишь замечу: я 20 лет пишу преимущественно "в стол"…

В ЗАПИСИ ОТ 5 ДЕКАБРЯ 1971 года дается совершенно неожиданный диагноз разгрома "Нового мира", который не встречается в статьях и мемуарах самого Лакшина, его единомышленников и противников. Главным виновником случившегося называется не власть, не Ю.Мелентьев, не "молодогвардейцы", не авторы известного письма (привожу наиболее расхожие версии), а либеральная интеллигенция, предавшая журнал: "Новый мир" и в самом деле был пригашен вовремя. Либеральная интеллигенция, напуганная в 68 году, уже отшатнулась от него, с раздражением смотрела, как мы все еще плывем, будто в укор ей.

Совершился общественный откат, "Новый мир" стал лишним не только для начальства, он и интеллигенции колол глаза и не давал заняться своими тихими гешефтами — "распивочно и навынос".

Интересны и точны индивидуальные портреты представителей этой интеллигенции, от преуспевающего Е.Евтушенко (который просит у Л.Брежнева журнал, получает дачу и рассказывает очередные байки о собственном героизме), до "балаболки" О. Чухонцева, упрекающего "Новый мир" Твардовского в том, что журнал занимался не литературой, а политикой.

ЧЕРЕЗ 18 ЛЕТ ПОСЛЕ АНТИЛИБЕРАЛЬНЫХ дневниковых выпадов В.Лакшин в самый разгар журнальных сражений времен "перестройки" выдвигает принципиально иную версию разгрома "Нового мира", совпадающую в главном с расхожей "левой" трактовкой событий. Виновниками называются обиженные "Новым миром" писатели, критики и цензура. Под их давлением брежневско-сусловский аппарат "вынужден был" "решать вопрос" с журналом.

Версия эта опровергается, в том числе, многочисленными дневниковыми свидетельствами тех же "новомировцев", Твардовского, Лакшина, Кондратовича. Во-первых, "обиженные" писатели тут ни при чем. Предложения об уходе и реформировании журнала начали поступать Твардовскому еще до появления "письма одиннадцати", которое имеется в виду в данном случае.

По версии Алексея Кондратовича, мысль о разгоне возникает в феврале 1969 года, а 24 марта в разговоре с Воронковым поднимается вопрос о реформировании редколлегии, что называется "первым приступом к разгону". 14 мая 1969 года Воронков предложил Твардовскому подать заявление об уходе. Авторы же письма, опубликованного 26 июля, достигли, по словам А.Твардовского, обратного результата: "таскают камни для памятника "Новому миру". А по словам В.Лакшина, "вся эта шумиха сделала только то, что сейчас уже Твардовского снять стало совсем невозможно".

Во-вторых, среди цензоров были и новомировски настроенные работники. Например, цензор 4-го отдела Главлита Эмилия Проскурнина и начальник Главного Управления при Совете Министров СССР по охране государственной тайны в печати Павел Романов. Более того, Эм или Эмилия, как называют Проскурнину Кондратович и Лакшин, информировала руководство "Нового мира" о тех или иных готовящихся акциях, публикациях и т.п. Например, в дневнике Владимира Яковлевича от 24 июля 1969 года и 18 февраля 1970 года читаем: "Эмилия звонила мне и рассказала о статье, которая готовится в "Огоньке" в воскресенье"; "Света приехала специально с работы, чтобы передать информацию, полученную от Эмилии. Это результат ее воскресных прогулок в пансионате с Альбертом Беляевым". Знаменательно и то, что Эмилия Алексеевна ушла с работы после разгрома "Нового мира", и еще более знаменательно, что ушла в "Юность", в "филиал" "Нового мира".

В-третьих, в сусловско-брежневском аппарате, который называет В.Лакшин, были и сочувственники, и единомышленники журнала типа А.Яковлева, И.Черноуцана, Ю.Кузьменко. Приведу записи из рабочих тетрадей А.Твардовского, которые свидетельствуют о разных уровнях "контактов" с названными товарищами: "Черноуцан дал мне понять, что письмо, на чье бы имя я его ни послал, читать будет Мелентьев. И докладывать будет он"; "зашел к Бакланову … , бутылки, закуски. Это у него был Кузьменко из отдела (под Беляевым), о котором я слышал от своих, что хороший, хотя и безвластный парень".

Естественно, что в подобных свидетельствах многое остается за кадром. Но их достаточно для понимания того, что у "новомировцев" были "длинные руки". Они были отнюдь не небожителями, как часто их представляют, у них была и крепкая хватка, и связи, вплоть до выходов на Брежнева. В подтверждение приведу записи из дневника В.Лакшина от 9 января, 3, 6, 27 февраля 1970 года: "Стало известно, что два дня помощник Брежнева — известный Голиков, запросил у Романова материалы о задержанных в цензуре за последний год материалах "Нового мира"; "Стало известно через знакомых людей из Иностранной комиссии и Секретариата, что есть такое указание: снимать Твардовского … "; "Виноградов прибежал вдруг с известием, что есть способ передать письмо в собственные руки Брежнева"; "Стало достоверно известно, что Секретариат ЦК, утвердивший Косолапова, состоялся лишь во вторник 24-го. Не было ни Брежнева, ни Суслова, ни даже Демичева".

В ДНЕВНИКЕ В.ЛАКШИНА ЗА 1971 ГОД не раз возникают имена Михаила Бахтина и Сергея Аверинцева — кумиров московской интеллигенции, и не только московской. Владимиру Яковлевичу неприемлемо — и это здоровая реакция — наукоблудие, возросшее на почве увлечения Бахтиным и Аверинцевым, все эти "полифонии", "открытые структуры", "структуры мысли" и т.д. Данный феномен Лакшин объясняет так: "Бахтин для них бог, потому что идея "полифонии", многоголосия Достоевского ведет к той же неопределенности. Добро и зло — равнозначны … , цели и смысла нет. И пусть Достоевский бьется головой о стену и сгорает от внутреннего ужаса и тоски — они видят лишь многоголосие".