Газета День Литературы - Газета День Литературы # 110 (2005 10) Страница 28

Конечно, следует отличать М.Бахтина и С.Аверинцева от их последователей и якобы последователей, от всех тех, кто, как омела, паразитирует на их творчестве, выдавая на гора многочисленные публикации, не имеющие никакого отношения к ним. В.Лакшин о подобной градации не говорит. Его же замечания в адрес Бахтина по смыслу совпадают с тем, что позже говорилось Владимиром Гусевым, Михаилом Лобановым, Сергеем Небольсиным.

ЕСТЕСТВЕННО, ЧТО В РАЗМЫШЛЕНИЯХ Владимира Яковлевича о Бахтине, Аверинцеве, Достоевском, современных либералах и т.д. встречаются мысли ошибочные, утверждения, требующие коррекции разной степени. Например, Ирина Роднянская, слушательница упомянутой лекции о Достоевском, почему-то попала в разряд либеральной интеллигенции. Если и "выходила из себя от злобы", как утверждает Лакшин, Роднянская (правда, интуиция подсказывает мне, человеку, знающему Ирину Бенционовну только по работам, что слово "злоба" к ней неприменимо), то, предполагаю, от суждений Владимира Яковлевича о "Вехах", Боге, Достоевском и т.д. Так, привязка либерализма, неверия к "Вехам" — подтверждение точности свидетельства Александра Солженицына о том, что "Вехи" Лакшин изучал по Ленину, то есть долгое время не читал их вообще, доверясь Ульянову. Или как без возмущения воспринимать мысли Лакшина о Достоевском из работы "Солженицын, Твардовский и "Новый мир" (1975)? Не исключаю, что нечто подобное звучало и на лекции: Достоевский — эгоцентрик, он "бранил евреев, грубо льстил Победоносцеву…".

НЕМАЛО МЕСТА В ДНЕВНИКАХ ЛАКШИНа 1969-1971 годов отводится медленной агонии "Нового мира", тому, как сдавали позиции, предавали, приспосабливались многие сотрудники, авторы, соратники журнала: Ю.Буртин, Е.Дорош, А.Марьямов, И.Борисова, Н.Бианки, С.Залыгин, В.Жданов и т.д. Владимир Яковлевич сознательно фиксирует различные мелочи, ибо они-то, с его точки зрения, и проясняют ситуацию. Два свидетельства в данном контексте, думаю, заслуживают особого внимания.

Во-первых, в происходящем для Лакшина нет ничего неожиданного: ситуацию, от которой ему противно и стыдно, "следовало ожидать".

Во-вторых, по мнению некоторых сотрудников "Нового мира", всему виной — сам Лакшин, который хотел только печатать свои статьи и не думал о журнале. Владимир Яковлевич так реагирует на данную версию: "Я всегда им был чужой, и даже когда они меня ласкали и хвалили, знали в тайне души, что я презираю их московский либеральный кружок, всех этих благодушных Цезарей Марковичей … и что мы из разного леплены теста".

Об этом журнальном резус-конфликте в статьях и воспоминаниях Владимира Лакшина, и не только его, — ни слова…

В связи с действительно бесславным поведением многих в узком и широком смыслах "новомировцев", "шестидесятников" вспоминается прогноз спецкора "Правды" Н.Печерского, зафиксированный в рабочих тетрадях Твардовского. На предположение Александра Трифоновича, что соредакторы "Нового мира" уйдут вместе с ним, спецкор ответил: "Никуда они не уйдут, покамест их не погонят, и то не всех, лишь тех, которые не сумели приспособиться…". Твардовский Печерскому не поверил, объяснив диагноз спецкора его принадлежностью к иному миру.

Если в комментариях В.Твардовской к рабочим тетрадям отца и в ее большой статье "А.Г.Дементьев против "Молодой гвардии" (Эпизод из идейной борьбы 60-х годов)" нет и намека на недостойное поведение "новомировцев", то в дневниках В.Лакшина им достается "по полной программе". Вот только несколько примеров.

Публикацию в девятом номере "Нового мира" за 1970 год "Деревенского дневника" Дороша Лакшин оценивает как "поступок, равноценный предательству", и характеризует Ефима Яковлевича с позиций верности "старому" "Новому миру", соответствия слова и дела: "И ведь как красно говорил об "исторической роли журнала" — в феврале витийствовал и резонерствовал пышнее, торжественнее всех, даже неловко становилось от его "высоких" слов. А сейчас, когда А.Т. погибает, Дорош украшает своим именем журнал Косолапова…".

Через год после увольнения Твардовского, Лакшина и других Л.Озеровой и А.Берзер предложили подать заявление об уходе. 16 февраля 1971 года Лакшин записывает в дневнике следующее: "И жалко, и противно. Все сбылось, как по нотам. Из них выжали все, что хотели, и теперь выбрасывают вон — достойная сожаления участь".

Неожиданной для Владимира Яковлевича является занятая по отношению к "Новому миру" Косолапова позиция В.Тендрякова, В.Некрасова, Ю.Трифонова, В.Жданова, В.Огнева и многих других. В.Огнев, например, к которому Лакшин всегда относился с симпатией, высказывается за сотрудничество с новым главным редактором, дает ему согласие стать членом редколлегии журнала и обвиняет Владимира Яковлевича в максимализме.

Уже после смерти Лакшина в мемуарах Огнева, вышедших в 2001 году, эта ситуация выглядит так: узнав об отрицательной реакции Твардовского и Лакшина на предложение Косолапова, Огнев отказывает ему. На самом деле, как уточняет в "Попутном" к дневнику Владимира Яковлевича его супруга, Владимир Огнев не отказался, а его не утвердили в Союзе писателей…

В НЕПРОСТОЙ СИТУАЦИИ, когда Лакшин лишился трибуны в "Новом мире", Владимира Яковлевича огорчала реакция коллег из дружественных журналов на его статьи. Те, кто помогал, например, Ст.Рассадину в "Юности" и "Вопросах литературы", В.Лакшина встречали, мягко говоря, прохладно. Из записи, сделанной 25 июля 1971 года, следует, что работа о Достоевском, предложенная в "Вопросы литературы", вызвала у главного редактора Лазаря Шинделя глубоко спрятанное недоброжелательство.

Из замечаний Шинделя приведу лишь то, которое является иллюстрацией либерального высокомерия, пустопорожней претензии на ум, научности и т.п.: "Но 1-я часть слишком популярна для такого высоколобого журнала, как наш". Вывод же, к которому в результате общения с главным редактором журнала пришел В.Лакшин: "Как будто приличные люди, но я не "свой" для них", — перекликается с мыслями Алексея Маркова о кастовости уже "Нового мира" Твардовского-Лакшина: "Как правило, приди ты окровавленный, упади на лестницу "Нового мира", — но ты чужой, не свой — тебя и не заметят!"

О "ПЬЯНСТВЕ" ПАТРИОТОВ — РЕАЛЬНОМ И МНИМОМ — ходят легенды, с которых часто начинается и заканчивается разговор о них. Что, дескать, с этих алкоголиков взять. "Левые" же — это якобы совсем другое дело: и пьют красиво, и пьют, задавленные "тоталитаризмом"…

"Новомировцы" пили, мягко говоря, много. Александр Твардовский в рабочих тетрадях и Алексей Кондратович в дневнике предельно редко говорят об увлечении "зеленым змием", Владимир Лакшин в дневнике — очень часто, как будто составляет досье на Твардовского, Дементьева, Кондратовича, Саца, Закса и т.д. или является представителем натурализма в литературе. Что стоит за таким пристрастием к фиксированию нередко неприятных подробностей, которые опускаю?

Владимир Лакшин как умный человек понимает: данный вопрос возникает неизбежно у читателей его дневников, поэтому он сам его задает и сам отвечает: "Иногда думаю: хорошо ли, что я пишу обо всем этом, ничего не скрывая о бедственном положении Александра Трифоновича, его несчастной слабости? Вдруг эта тетрадь попадет когда-нибудь в руки чужого, равнодушного человека и он использует во зло откровенность этих записей. Но нет, Трифоныча ничего не может уронить и унизить. Разве он пил бы так сейчас, если бы видел для себя хоть лучик надежды? Он уже трижды, четырежды вышел бы из запоя, если бы хоть что-то светило ему. А сейчас он боится возвращаться в реальность, нарочно замучивает себя, почти сознательно добивает". Подобную аргументацию использует Лакшин, когда 18 ноября 1971 года фиксирует в дневнике, что Кондратович допился до белой горячки.

В том, что Владимир Яковлевич, как и все "новомировцы", прилежный ученик В.Белинского и Н.Добролюбова, последователь "реальной критики", духовного спида XIX-XX веков, руководствовался логикой "среда заела", нет ничего удивительного. Также естественно, что логика эта не срабатывает, о чем свидетельствует прежде всего признание самого Александра Твардовского. 16 декабря 1968 года он приводит запись 25-летней давности: "Третьего дня в результате глупейшей и пошлейшей попойки в беспамятстве разбил лицо, нос, лоб — так что невозможно показаться на люди. Кажется, что это недвусмысленный подсказ: кончай. Все дурное, пошлое, вредное, нечистое, что бывало со мной, все, что мешает мне жить достойно, — от пьянства, распущенности, если не алкоголизма".

Понимаю, что пьяный Твардовский был "приятнее" и умнее многих в трезвом состоянии. Однако "максималисты" В.Лакшин и А.Солженицын правы: эта "слабость" Твардовского губила "их" дело. Эта "слабость", добавлю от себя, губит и "наше" дело: большая часть русских писателей, критиков и т.д. пропила Россию…