Массимо Ливи Баччи - Демографическая история Европы Страница 28

Если вернуться к английскому случаю, обобщение на национальном уровне не затушевывает существенных географических различий, да и в Российской империи сосуществуют самые разные ситуации, которые, однако, с продвижением от Балтики к юго-востоку нивелируются чисто азиатской системой (ранний и всеобщий брак). Вообще говоря, не стоит предполагать, что многочисленное население может быть однородным, как в Англии: внутри почти всех крупных европейских стран наблюдаются различия. Во Франции допустимо, с известной осторожностью, провести различие между юго-западом, где рождаемость чуть ниже, а продолжительность жизни больше, и северо-востоком, с более высокой рождаемостью и низкой продолжительностью жизни: яркий контраст составляют, например, две области, принадлежащие к регионам Нижнее Кверси и Нормандия. Хотя и рискованно обобщать данные, относящиеся к немногочисленным и небольшим деревням, но в тех четырнадцати, которые исследовал Кнодель, заметен сильнейший контраст между деревнями Восточной Фризии — с низким возрастом вступления в брак, низкой детской смертностью и умеренной брачной рождаемостью — и баварскими деревнями, где наблюдается высокая смертность, высокий возраст вступления в брак и высокая рождаемость в законном браке: здесь, судя по всему, тоже «работают» системы различного типа — первая относится к системам с «низкой» нагрузкой, вторая — к системам с «высокой».

Еще более сложной в этом отношении представляется картина Средиземноморья. На Пиренейском полуострове определенно можно говорить об атлантической системе, характеризующейся выраженным контролем над брачностью, отличной от средиземноморской системы с очень ранней брачностью и низким процентом холостых. Италия — довольно сложный регион, деление ее на местности не всегда совпадает с привычным историко-географическим: так, выделяется альпийская система с низкой брачностью и постоянной эмиграцией, в то время как в различных областях юга факторы, ограничивающие рост, уже не так интенсивны. В Италии — как и в других частях Средиземноморья — сильное влияние малярии, особенно в прибрежных районах, определяет весьма своеобразные демографические режимы, которые характеризуются высокой смертностью, компенсирующейся большой рождаемостью и постоянным обновлением населения за счет миграций. В Великом герцогстве Тосканском наблюдается контраст между центральной и северной частями, которым присуща низкая демографическая нагрузка, и южной (Мареммой), которая в значительной степени поражена малярией и в которой естественная смена поколений происходит очень быстро. К разным моделям развития, по-видимому, принадлежат такие группы населения, как евреи-сефарды Запада и евреи-ашкеназы Востока. «Около 1900 года, — пишет Делла Пергола, — еврейские общины Восточной Европы вместе с выходцами из них, эмигрировавшими за море, насчитывали около 7,5 млн чел., в то время как в Италии евреев было около 43 тыс. чел. Это довольно странно, если принять во внимание, что к концу XV в. обе группы имели сравнимую численность (20–50 тыс. чел.)». За этой фантастической разницей в развитии стоят различные демографические системы: в XVIII в. наблюдалось устойчивое равновесие между рождениями и смертями, что означало отсутствие прироста в Италии, но высокую смертность и высочайшую рождаемость на востоке Европы, причем последнюю поддерживали социальные нормы, благоприятствующие высокой рождаемости и сплоченности семьи.

При обобщениях на национальном или региональном уровне зачастую пропадает, сглаживается специфика отдельных территорий. Кроме того, в этом случае «смешиваются» слои и группы, избирающие разные стратегии и разные демографические модели: так, известно, что аристократы и элита стараются предотвратить дробление земельных угодий путем ограничения репродуктивности, мелкие собственники приводят размеры семьи в соответствие с наличием ресурсов и потребностью в труде, тогда как безземельные батраки имеют дело с совсем другими ограничивающими факторами.

Брак

Брак стоит в центре демографических систем, присущих традиционному типу воспроизводства. Почти во всей Европе, хотя и не без знаменательных исключений, брак предоставляет некое законное право на воспроизводство: рождения вне брака обычно составляют крайне малую часть (десятые доли процента) от всех рождений. Не следует, разумеется, думать, что и сексуальные отношения между мужчинами и женщинами сводились исключительно к брачным: на самом деле демографические исследования показывают, что немалая часть браков заключалась при наличии — и по причине — уже установленной беременности. И все-таки пребывание в состоянии безбрачия было почти для всех неодолимой преградой на пути к воспроизводству. Отсюда значимость брака как основного регулятора уровня рождаемости в обществах, которые еще не открыли или не приняли добровольный контроль над рождаемостью. Мальтус отметил и определил роль брака как превентивной меры, меры предосторожности, предупреждающей прирост населения, утверждая, что «значительное число людей брачного возраста никогда не вступают в брак или делают это относительно поздно, и их союзы, следовательно, приносят менее обильное потомство, чем в случае ранних браков». В самом деле, на брачность населения влияют два основных фактора: первый — насколько быстро новое поколение, достигнув минимального возраста, обусловленного законами биологии (в те времена пубертатный период наступал позже, чем сейчас: в 15–16 лет), общественными или религиозными условностями и установлениями, вступает в брачный союз; второй фактор — доля тех, кто не вступает в брак на протяжении своего репродуктивного периода. Первый компонент можно вывести по среднему возрасту вступления в первый брак, второй — высчитав тех, кто избрал окончательное безбрачие, или тех, кто не вступил в брак до 50 лет. На брачность влияют еще два явления: смертность, приводящая к вдовству и расторжению браков, и брачность вдовствующих, сглаживающая ее эффекты.

Нормальные вариации брачности могли оказывать ощутимое влияние как на рождаемость, так и на уровень прироста, что отмечал еще Мальтус. Увеличение или уменьшение среднего возраста вступления в первый брак на два года могло и в самом деле означать изъятие или прибавление одного рождения в масштабах всего потомства, более медленную или быструю смену поколений, что привело бы к ощутимым последствиям для уровня естественного прироста населения. Так же и окончательное безбрачие (процент женщин, не вышедших замуж к 50 годам), увеличиваясь или уменьшаясь на 10 процентных единиц по отношению к гипотетической величине в 15 %, приведет к аналогичным (даже несколько более заметным) изменениям уровня рождаемости, если считать константными другие элементы системы.

Количественный анализ брачности предполагает наличие кадастровых записей или переписей населения (например, Status animarum, подушных списков прихожан, составляемых приходским священником на Пасху), где указывается возраст и гражданское состояние либо перечисляются поименно члены семьи — лучше, чтобы записи о рождениях соседствовали с записями о браках, ибо возраст молодоженов редко указывался в матримониальных регистрах.

В исследованиях по исторической демографии была достаточно детально воссоздана европейская «география» брачности, по крайней мере для XVII–XVIII вв. Данные о предыдущих столетиях гораздо менее достоверны. Но если количественный анализ провести непросто, то качественный анализ представляется еще более затрудненным, поскольку брачность тесно связана с системами семьи, с формами землевладения, с правилами передачи собственности, с экономической и профессиональной деятельностью. Почти невозможно найти простые объяснения различий в брачности между регионами и социальными слоями. Кантильон отмечал, что рабочие и батраки женятся поздно, потому что «надеются отложить что-нибудь на устройство ménage[22] или встретить девушку, у которой имелось бы немного денег для этой цели». В большей части сельской Европы накопление достаточных средств — необходимое условие для создания семьи, если режим местожительства — неолокальный, то есть если молодая семья селится отдельно от родителей. Для крестьян-собственников доступ к браку часто обусловливался либо передачей земли по наследству, либо разделом имущества при жизни прежнего владельца, либо возможностью приобрести землю. Для крупных землевладельцев законы наследования — делимость или неделимость имущества — сильно сказывались на брачности: в случае неделимости имущества переход к одному из сыновей всех семейных ресурсов означал для всех остальных эмиграцию или целибат; в случае делимости из брачных отношений не исключался никто, хотя скудость ресурсов, оказывающихся в распоряжении у каждого, являлась, разумеется, сдерживающим фактором. Тем не менее возможные эффекты законов наследования никогда не обнаруживаются в «чистом» виде, но смешиваются с воздействием, оказываемым другими явлениями. Нигде не сказано, что в случае нераздельного наследования младшие сыновья обязательно эмигрируют или останутся холостяками: высокая смертность может унести первенца еще до смерти отца, а другие земли могут быть куплены, мелиорированы или взяты в аренду. Там, где брак не предполагал нового местожительства, где оно было патрилокальным — то есть если новая пара поселялась у родителей мужа (реже — жены), — там накопление средств супругом или супругой уже не было столь обязательным, и брачный возраст, соответственно, понижался. Естественно, общественное положение и уровень благосостояния в любом обществе обусловливали то, что считалось необходимым для создания семьи; если уровень жизни едва выходил за грань чистого выживания, проблема ресурсов перед новой парой стояла совсем не так, как в социальных слоях, обладавших собственностью. Среди батраков, работавших в крупных земельных владениях юга Италии или Андалусии, требования к этим необходимым для брака ресурсам были, возможно, довольно скромными, чем предположительно и объясняется более низкий брачный возраст. Хотя это и не было железным правилом, но существовала тесная связь между брачным возрастом и окончательным безбрачием: население с более высоким средним брачным возрастом имело и более высокий процент окончательного безбрачия, причем общие причины, влиявшие на первый, обусловливали также и второй. Все вышесказанное дает понять, как непросто определить комплексные причины географических особенностей европейской брачности — еще и потому, что в каждой зоне смешиваются группы, различающиеся по профессии, владению землей, семейной структуре, а значит, сосуществуют и специфические формы брачного поведения.