Валентин Зорин - Мистеры миллиарды Страница 29

В течение двух дней, присутствуя в небольшом домике мистера Томаса Робинсона — президента местного колледжа, — наспех переоборудованном для этой встречи, я имел возможность близко наблюдать президента Джонсона.

Глядя на стоявшего сейчас передо мной человека, трудно было поверить, что с тех пор прошло всего лишь два с половиной года. Его прежде могучая фигура казалась поникшей — опустились плечи, округлилась спина, резче стали глубокие морщины и горькие складки вокруг рта. Тогда седина в президентской прическе едва пробивалась, сейчас сильно поредевшая шевелюра была совершенно седой.

Видно, нелегко далось это время Линдону Джонсону, мечтавшему войти в историю Америки в качестве одного из ее великих президентов, но вынужденному под давлением обстоятельств и грузом собственных ошибок отказаться от попыток переизбрания на следующий срок и удалиться на свое ранчо.

Подробнее о деятельности 36-го президента Соединенных Штатов, о его прихотливой судьбе и политической трагедии я расскажу позже. Тем более что пока не имею возможности изложить пространно беседу нашу, продолжавшуюся с перерывами много часов и в двухэтажном, сложенном из крупного камня, с размахом отделанном доме, где ныне проживает чета Джонсонов, и во время долгих прогулок пешком и в автомобиле по огромной территории ранчо.

Дело в том, что условием, поставленным перед встречей, было обязательство — меня даже заставили дать его в письменном виде — не публиковать в течение определенного времени изложения этой беседы. Думаю, что странное условие это — в самом деле, к чему встречаться с журналистом и историком, если он не может рассказать об этой встрече? — связано с тем, что, удалившись на ранчо, Джонсон сам пишет книгу о своем президентстве, заключив на нее договор с одним из издательств. Если материалы этой книги появились бы где-либо до ее выхода, Джонсон рисковал бы лишиться части крупного гонорара, оговоренного в договоре.

Однако история вещь несуетная, и, надеюсь, запись той беседы дождется своего часа. Здесь же, описав свою поездку на техасское ранчо, я хотел бы упомянуть только об одном. О реакции Джонсона, когда я спросил его, почему, по его мнению, доклад комиссии Уоррена, расследовавшего далласское убийство, вызвал такое недоверие как в Америке, так и во всем мире. Разговор происходил в автомобиле, за рулем которого находился экс-президент.

Свернув с асфальтовой дороги, пересекающей все ранчо, на большой скорости гнал машину прямо по целине, преследуя большое оленье стадо — предмет его особой гордости. После продолжительной паузы Джонсон заговорил. Суть ответа сводилась к тому, что опыт политика убедил его в том, что «никогда невозможно угодить всем». Дальнейшие вопросы на эту тему задавать, очевидно, было бесполезно. Позиция Джонсона на сей счет была ясна, и вряд ли он смог бы что-либо добавить к сказанному. Не для того комиссия Уоррена в бытность Джонсона в Белом доме нагромоздила гору слов, чтобы он теперь ставил под сомнение ее деятельность.

Политик до мозга костей, Линдон Джонсон полагает себя реалистом.

«Прогресс, — говорит он, — подобен виски. Виски хорошо, но когда пьешь слишком много, оно оборачивается против тебя...»

Свернув с луга на дорогу, мы подъехали к хозяйственным строениям, расположенным сзади жилого дома. Внезапно экс-президент негромко выругался и резким движением взял трубку радиотелефона, находившегося в машине.

— Какой болван поставил здесь этот трактор? — резко бросил он в трубку. — Немедленно убрать!

Всего год назад, подумалось мне, этот же радиотелефон, находящийся в этой же президентской машине, использовался, наверное, для отдачи приказаний совсем иного рода. Телефонная трубка эта слыхала и приказы о бомбежке городов Вьетнама, и указания о расправах с негритянскими демонстрантами. А сейчас так же властно через нее передаются указания... отодвинуть в сторону садовый трактор. «Sic transit gloria mundi» — «так проходит слава мира».

А теперь вернемся к Ханту и его вражде к Джону Кеннеди. Сыграв немалую роль в появлении Линдона Джонсона на посту вице-президента, Хант повел планомерную кампанию против Кеннеди. И вскоре вражда между нефтяным королем и новым президентом приняла масштабы, по сравнению с которыми хантовские интриги против Эйзенхауэра выглядели детскими игрушками.

Почему? Причин здесь несколько — и общих, и частных, и психологических, и экономических, и политических, и личных.

Если говорить о личном, то неприязнь хантовского семейства к семейству Кеннеди можно объяснить своеобразным «комплексом неполноценности» внезапно разбогатевших выскочек по отношению к высокомерным аристократам.

Надо сказать, что, хотя Америка никогда не знала дворянской элиты — там не было ни графов, ни князей, — аристократического снобизма, чванства и спеси за океаном едва ли не больше, чем в старушке Европе. Было время, когда Морганов, Рокфеллеров и Вандербильтов не принимали в аристократических домах Бостона и Филадельфии, несмотря на их миллионы, — они были парвеню — выскочки, купчишки.

Избранными, аристократами считали себя потомки первых переселенцев из Старого Света, кичившееся этим не меньше, чем бояре Рюриковичи древностию своего рода.

Время постепенно стерло разницу, и первонакопители вошли в круг избранных. Но теперь уже они воротили нос от всяких там Фордов и Меллонов. Затем и те при помощи династических браков, а главное, тугой мошны проложили себе путь в высшее общество.

В недавние, уже послевоенные годы в американском бизнесе появилась новая плеяда богачей. По своим деньгам они сравнялись, а иногда и превосходят представителей старой промышленно-финансовой аристократии. На бирже и в директорских кабинетах корпораций и фирм Гетти и Ханты чувствуют себя равными Дюпонам и Гарриманам. Но не всегда еще они допущены в круг избранных. Они не доказали еще своей прочности и долговечности — на Уолл-стрите знают, как быстро подчас лопаются мыльные пузыри спекуляциями сколоченных состояний, и потому перед ними не спешат распахивать двери аристократических салонов и клубов.

Аристократы взирают свысока и ждут. Выскочки завидуют и негодуют. Вот вам психологическая основа неприязни Ханта и его сыновей к аристократическому бостонскому роду Кеннеди.

Если говорить не о психологии, а об экономике и политике, то следует отметить, что Ханты и Кеннеди представляют различные, враждующие монополистические группы и объединения, интересы которых все чаще сталкиваются, приходят в резкое противоречие.

Мы вернемся к этому подробнее дальше, когда речь пойдет о семействе Кеннеди. Так же, как в случае с Эйзенхауэром, вражда хантовского семейства с Кеннеди является прежде всего отражением той внутренней острейшей борьбы вокруг жирных кусков пирога, которая раздирает различные группировки американских монополий.

Кеннеди, как и Эйзенхауэр, представлял у кормила власти прежде всего богатейшие старые промышленно-финансовые династии американского Северо-Востока, плотью от плоти которых был он сам. Хант — один из лидеров новых монополистических групп, вставших на ноги в ожесточенной борьбе со своими могущественными конкурентами. Нахапав огромные деньги, они рвутся теперь к власти.

Семейство Кеннеди — фавориты старых и наиболее влиятельных династий американского капитала, хотя само это семейство как богатейшее фигурирует сравнительно недавно. Но связи и некоторые иные обстоятельства, о которых речь впереди, расположили к ним Морганов и Дюпонов, Фордов и иных представителей старых родов финансовой аристократии, наложили респектабельный налет на чрезмерный блеск их «новых денег», вызвали к нему доверие настолько прочное, что отпрыска этого семейства помазали на президентство именно эти старые финансово-промышленные кланы.

Ханты — типичные представители новых групп миллиардеров, исступленно прущих к деньгам, к силе, к власти.

Их пути не могли не скреститься.

Глава III

"Клан Кеннеди"

«Старики, кип райт»

«Клан Кеннеди» — так называют в Америке семью, которая фигурирует вот уже полтора десятка лет на первых страницах американских газет и лица представителей которой прочно обосновались на телеэкранах и обложках журналов. Пожалуй, трудно назвать в американской истории, говоря словами неувядающего Швейка, аналогичный случай, когда такое постоянное внимание привлекала бы семейная группа, будь то фамилия мультимиллионеров или политическая династия, — а такие тоже значатся в анналах истории Соединенных Штатов Америки.

Достаточно вспомнить кузенов Рузвельтов, один из которых, Теодор, хозяйничал в Белом доме в начале 900-х годов, а другой — Франклин Делано — с 1933 по 1945 год. Теодора Рузвельта в 1909 году в Белом доме сменил Уильям Говард Тафт. Его сын Тафт Роберт не дошел до верхней ступени, но в 40-х — начале 50-х годов он был бесспорным лидером республиканцев, одним из их главных кандидатов на президентский пост. Летом 1952 года Роберт Тафт находился почти у цели, и лишь сложная интрига дала возможность Дуайту Эйзенхауэру оттеснить его в последний момент, уже в ходе предвыборного съезда, от президентского кресла. Одним словом, династический принцип не новость в американской политической жизни.