Б Скачков - Послесловие к сборнику Лунная ночь Страница 3

Действительно, даже среди включенных в настоящий сборник произведений лишь "Очко" противоречит подобной классификации. Все остальные с редкой убедительностью подтверждают ее. При этом "Его нельзя поджигать" выглядит даже менее показательным примером на фоне "Фаустерона". "Лазарь, воскресни!" или, скажем, "Любимого с Луны" и "Разлучил нас навсегда", где развитие событий происходит по схеме, главным элементом которой становится "любовный треугольник" или, в случае "Фаустерона", фигура с куда большим количеством углов. И, однако же, в этой кажущейся тривиальности сюжетной интриги обнаруживается известная логика, если вспомнить об уже упоминавшемся нами противостоянии двух миров. Писатель, не однажды уже возделывавший и детективную "почву" ("Преступления великого человека", "Княжна во Флоренции", то же "Разлучил вас навсегда"), устоял против искушения привлечь внимание читателей описанием и расследованием загадочных преступлений, введением в список действующих лиц неотразимо привлекательных молодцов с белозубой улыбкой и рельефно вылепленным торсом. Его герои вовсе не сильные и целеустремленные натуры, не примеры для подражания в затертом значении этих слов, а порой слабые, неуверенные, вечно сомневающиеся и комплексующие люди, для которых их "одна, но пламенная страсть", их религия - наука - не дает даже иллюзорного восполнения. И оттого-то, пожалуй, во всех этих нескладных и заведомо неравнобедренных треугольниках им достаются самые короткие стороны и самые острые углы. Их горький, но неизбежный удел, их крест-противопоставлять воплощенному благополучию, надежности, часто молодости и бьющей через край идеальной мужественности, олицетворяемым их удачливыми соперниками, свою систему ценностей, основанную на "томлении духа". В этом сравнении двух миров, двух противоположных по знаку первооснов бытия нет у них других козырей, выбранных из колоды житейского здравомыслия. Зато каждому из них, в отличие от их случайных антагонистов, достало душевных сил ступить на зыбкую почву новой вселенной, открыть для себя "пятое измерение" - измерение постоянного и безоглядного горения. В этом горении "пламенной страсти" каждый герой Адама Холланека "и поджег этот дом", а вместе с ним и мосты, соединявшие его с действительностью, в которой для того, чтобы живописать поведение людей, на первый случай и в первом приближении достаточно и поверхностного знакомства с элементарными законами механики.

Однако это только одна сторона дела. Другая заключается в ответе на вопрос, зачем писателям понадобилось воскрешать на страницах своих произведений давно и, казалось бы, безвозвратно забытого читателем поклонником научно-фантастической литературы образ "мэд сайентиста" полоумного ученого, слепленного из другого теста, чем все остальные люди. И заодно снижать описанием мелких житейских и бытовых неурядиц незамутненный суетной повседневностью образ пытливого исследователя и изобретателя, каким впервые предстал перед нами любой из прототипов героев Конрада Фиалковского и Адама Холланека, - например, жюльверновский капитан Немо, рыцарь национальноосвободительной борьбы и утонченного благородства, это воплощение дерзновенного человеческого ума, замыслившего вытянуть у самого скрытного и неразговорчивого Сфинкса - Природы ответы на все его загадки.

Что ж, пожалуй, несложно будет увидеть в образах неприкаянных и зачастую непризнанных гениев научнофантастический вариант реализации "производственной" темы или - следующая крайность - знаменитой камюсовской метафоры-антиномии "solitaire" - "solidaire". Но, думается, такое толкование лишь чуть проясняет истинные побуждения и цели обоих писателей.

Другой ответ лежит на поверхности. Ведь Конрад Фиалковский, будучи сам известным и незаурядным ученым-кибернетиком, вряд ли мог выбрать иной сповоб подачи заложенных в основу своих произведений научных идей. Собственно, Фиалковский и сейчас - в первую очередь и по преимуществу ученый, чем писатель. Все его произведения, если отбросить из рассмотрения оба романа, умещаются в одной - пусть и довольно толстой, но одной - книге. Даже добившись уже признания в собственной стране и в Европе (многие его произведения переведены на немецкий, французский, чешский, русский, естественно, и другие языки), он никогда не претендовал на первенство во внутрицеховом соперничестве писателей-фантастов, словно молчаливо признавая, что, применяя к нему определение "писатель-фантаст", правильнее было бы поменять местами части этой двучленной формулы. ("Я принадлежу к другой профессиональной группе - пришедшей в фантастику из науки, а не из литературы", - признавался он в одном из интервью, опубликованном в журнале "Фантастика".)

Что же касается Адама Холланека, то и он не так далек от подлинной науки, как мог бы быть профессиональный журналист - а именно в такой ипостаси начал литературную деятельность бессменный главный редактор и основатель журнала "Фантастика". К сожалению, советскому читателю неизвестно, что в числе прочих, существенных ипостасей редактора-фантаста присутствует и "популяризатор науки". Ее Адам Холланек заслужил долголетним редактированием рубрики "Медицина" (вот откуда в ряду научно-фантастических идей, используемых писателем, преобладают медицинские) в еженедельнике "Перспективы" и авторством таких научно-популярных книг, как "Продам смерть" (1961), "Кожа ящерицы" (1965), "Левоглазый циклоп" (1966), "Бессмертие по заказу" (1973), и некоторых других. Похоже на то, что пристрастие к науке и науковедению побудило Холланека позаботиться о том, чтобы с момента основания "Фантастики" материалы на эти темы заняли в нем достойное место. Более того, самым популярным автором журнала по результатам читательских опросов оказался Мачей Иловецкий, который в научном разделе ведет рубрику "С той стороны зеркала".

Тем не менее, думается, все это внешние и вовсе не самые убедительные объяснения. Главная причина, пожалуй, в характере и близости взглядов писателей на закономерности развития жанра и особенности течения литературного процесса. В сжатом и концентрированном виде их выразил Адам Холланек в своем эссе с весьма показательным названием "И все же романтизм!", написанном в качестве вступительного реферата к одному из научных семинаров, проходившему в начале сентября 1987 года и посвященному месту научной фантастики в современной культуре. За недостатком места не будем заниматься его подробным анализом. В гораздо более упрощенном и, само собой, коротком виде свое творческое кредо Адам Холланек выразил в сентябрьской же радиодискуссии 1985 года; "Писатели должны говорить о человеке". В интервью, которое Конрад Фиалковский дал "Фантастике" по поводу присуждения ему редакцией в связи с пятой годовщиной издания журнала литературной премии, он словно вторит своему коллеге:

"Ведь литература представляет собой вымышленные модели взаимодействия человека с другими людьми внутри стабильной структуры - в случае традиционной литературы; или взаимодействия с другими людьми и изменчивой структурой, порой тоже выдуманной, - в фантастике. Но человек никуда не девается - без него нет литературы".

Ту же мысль Холланек проводил на страницах своего журнала в дискуссии, разгоревшейся после появления нашумевшей статьи Марека Орамуса "Семь главных грехов польской фантастики". Сравнивая между собой Орамуса и Баранецкого, он писал: "Раньше я без раздумий ставил на Баранецкого, однако сейчас он ударился в такую фантастику, в которой внутренний мир, сущность человека имеют меньшее значение, нежели то, что его окружает, - как будто это не один и тот же, неделимый мир". И потому в одном из интервью он призывает не разграничивать и не сводить развитие жанра в стране к появлению или наличию того или иного поколения писателей: "Поколение вообще представляется мне понятием, с одной стороны, отвлеченным, а с другой несоразмерно формализованным... Замечу, что все поколения польских фантастов, особенно те их представители, которые добились заметных достижений, черпали из одного источника - творчества Ежи Жулавского. Жаль только, что всего нескольким польским писателям удалось в научной фантастике продолжить впервые затронутую Жулавским проблематику моральных ценностей и дилемм человека..." И потому, считает Холланек, цели и задачи писателя остаются неизменными, с появлением "новой волны", "новой фантастики" меняются только средства их достижения. "Эта новая фантастика,-говорил он все в той же дискуссии на радио, - является научной в том смысле, что она в центр своего внимания выдвигает внутренний мир человека, измененный наукой, но и затрагивает явления, с этим связанные, говоря о них чуть по-иному более успешно и удачно с художественной точки зрения. Фантастика спохватилась - когда-то она пела славословия науке, теперь же она относится к ней настороженно".

И Адаму Холланеку, как, впрочем, и его младшему товарищу Конраду Фиалковскому, удается на всем протяжении своего творчества выдерживать эту линию.