Татьяна Москвина - Вред любви очевиден (сборник) Страница 32

– Ты что молчишь? – спрашивает Маша. – Тебе нравится?

– Да неужели нет? – отвечает Миша. – Как сон всё. Нереально. Нет чувства реальности. Потерял.

– Пойдём к морю. Я в море хочу.

– Холодно, Маша.

– Мне не холодно! Мне вообще не бывает холодно!

Спустились к морю. Маша разделась, бегает по берегу, поёт. Миша приближается к ней с опаской, вспоминает свой сон. Маша оборачивается – но лицо у неё молодое, прекрасное, залитое солнцем.

– Ты что такой надутый? – спрашивает она Мишу. Миша обнимает её, она тянет его в море. – Пошли, пошли, в воду, туда, скорей…

Они прыгают в волнах, целуются.

– Ну вот, – смеётся Маша. – А ты хотел – в туалете…

– Пойдём в твою комнату, – говорит Миша. – Я требую исполнения супружеского долга.

– Прямо сейчас? Может, потерпишь до ночи?

Миша категорически мотает головой.

– Знаешь, – говорит Маша, – я боюсь.

– Все боятся, – наставительно отвечает Миша. – Все боятся и все делают. Хорошие девочки должны слушаться… Господи, какие у тебя глаза… Светишься вся…

– Я родом из солнца! – кричит Маша.

Миша и Маша в постели. Друг в друге, не хотят разъединяться.

– Не уходи, – шепчет Маша.

– А всё, я тут навечно, – отвечает Миша.

– Так и будем жить, хорошо?

– Ага, и ходить так будем. Постепенно к нам привыкнут…

Смеются.

– Нет, надо идти обедать, – вспоминает Маша. – Ты забыл, мы люди, а люди всё время едят…

– Я, может, и человек, а ты разве человек?

– А кто я?

– Стихийное бедствие.

– Не выдумывай… Я человек. Не такой, как ты, но человек. Есть хочу! – вскакивает Маша. – Пошли к людям. Наверное, полпосёлка набежит. Я тут что-то вроде героини.

– Ещё бы… – соглашается Миша, одеваясь.

Маша пальчиком упирается в крест на его груди.

– Ты всё время крест носишь? Ты фанатик?

– Почему – фанатик? Обыкновенный, православный. Рядовой.

– Что, сильно веруешь? – как-то скривилась Маша.

– Обыкновенно.

– А он тебе сейчас не мешал? – ехидно интересуется Маша. – Там у вас нет трансляции?

– Какой трансляции?

– Ну как же? Седьмая заповедь. Там должен быть голос: грех, грех, грех…

– Там нет голоса. Это символ веры, и всё. А что касается грехов – то это вопрос личной совести. Притом, заметь себе, Маша, – это вопрос моей личной совести, я его и решать буду.

– Ты сказал это злобно.

– Не злобно, а твёрдо.

– Твёрдо, – повторила Маша, пристально глядя на Мишу. – Раздавишь ты меня… своим крестом.

– Это ты меня сожжёшь… своим солнцем.

– Кто кого, значит? – спрашивает Маша, упершись руками в Мишину грудь. – Ты сильнее меня!

– Я сильнее другой силой, – отвечает Миша. – А твою силу мне-не-о-си-лить!

Оба, смеясь, падают на постель.

Набежало, действительно, полпосёлка: в саду, за столом, под деревьями праздновали Машин приезд человек двадцать. Впрочем, молодых было мало, и Миша с Машей невольно, ничуть не заботясь о том, обдавали людей свежим счастьем, как тёплой волной. Маша с аппетитом набросилась на еду, Миша – нет, в нём всё-таки возникало напряжение от полной загрузки нервов. Тётка Галя, при всей своей наработанной годами чинности, гордилась племянницей открыто.

– Ешь, ешь, моя красавица, – приговаривала она. – Что там в Москве хорошего, в ваших супермаркетах дрянь мороженая…

– В центре вообще продовольственных магазинов нет – офисы, бутики… – ответила Маша.

– А как там у тебя с жилплощадью? – поинтересовалась соседка одного с Галей возраста.

– Снимаю квартиру на Кутузовском.

– Дорого?

– Ой, тётя Люся, вам лучше этих цифирей не знать. Ужасно дорого.

– Когда же тебя по телевизору покажут? – спросил степенный, с обветренным лицом старик. – Такой голос!

– Какой там телевизор, Виктор Николаевич, разве ж туда пробьёшься, в телевизор?

– Чёрт-те что показывают, – сочла нужным сказать другая соседка, помоложе Гали, щекастая, разбитная, с интересом поглядывающая на Мишу.

– Саша, тебе хватит, – успела она заметить своему основательно погрызенному зелёным змием муженьку. – Эту мы пропустим. – Кто теперь поёт! Какие-то девки в нижнем белье, ни голоса, ни фасада, ничего. А Инга-то что? Звонит Инга-то?

– Звонит иногда. В шесть утра почему-то, – ответила Маша.

– Она что ж, и на свадьбу не приехала?

– Так не было свадьбы, тётя Ксюша. Мы так, тихонечко расписались, и всё.

– Вы, значит, тёщеньку свою и не видали? – спросила Ксюша у Миши. – Это да! Это за погляд денежки надо брать!

– Инга – мама моя, она замуж вышла и в Израиль уехала, – шепчет Маша Мише. Миша кивает.

– Да здравствуют доблестные женщины республики Крым! – воскликнул муж Ксюши, чётко знающий генеральную линию. – Выпьем за их трудовые руки!

Женщины за столом развеселились.

– И за ноги! И ещё чего не забудь! Да нас надо на экспорт гнать!

– Как моё винцо? – спросил у Миши старик.

– Сами видите – идёт прекрасно. Кажется, ведро можно выпить.

– Это, молодой человек, заблуждение. Винцо с секретом.

– На третьем литре секрет, – смеётся Маша. – Как на третий литр повернёшь – бабах в голову! И всё. И мёртвое тело.

– Машенька, ты бы нам спела, – просит соседка Люся. – Мы ж её вот такусенькую помним. Она всегда нам пела. Про маму, помнишь про маму? Чего-то там солнышко проснётся…

– Мама улыбнётся, – говорит Маша. – Лучше другое.

– Что-нибудь давай русское, духоподъёмное, – просит Виктор Николаевич.

Маша задумывается.

– Только чур все вместе?

Маша поёт «Варяга»:

Наверх вы, товарищи, все по местам,Последний парад наступает…

Гости охотно подпевают, только Миша не поёт, стесняется.

Ночь. Миша и Маша в постели.

– Вот у нас с тобой вроде как свадьба была, правда? – говорит Маша.

– Ну такая… односторонняя. Со стороны жениха никого не было.

– А твои родители живы?

– Только отец. Мама умерла. Ох, батя у меня крут – сам по себе живёт. Решил полностью отделиться от государства.

– А у меня как раз папа умер, а мама жива. Тоже – крутая… Мадам сто тысяч вольт! Ты всё молчал за столом, ты что – стеснялся?

– Да такая ситуёвина, знаешь… как-то неловко. Люди радуются, поздравляют…

– Ну и что? И правильно радуются. Видят молодых, красивых, влюблённых людей – это разве не праздник?

– Да… – отвечает Миша.

– Что, опять? – смеётся Маша. – Сколько можно!

– Я всё время хочу. Кошмар какой-то. Как будто мне пятнадцать лет, ей-богу…

– Ага, чистый мальчик связался с развратной тёткой. Я тебя совратила…

– Солнышко моё… – шепчет Миша. – Лучшая моя девчонка…

Утро. Маша в Мишиной майке спускается вниз – водички попить. Галя возится в кухне.

– Галуша, я водички… – шепчет Маша.

– Ясно, – отвечает Галя. – Чего ж, дело молодое. Такие красавцы оба, приятно смотреть. А что, он вроде как застенчивый такой у тебя?

– Ночью не скажешь, а на людях чего-то да, куксится.

– Ревнивый, наверно.

– Так и я ревнивая. Нашла коса на камень!

– Машура, ты знаешь что? Ты береги счастье-то. Никому не показывай, ничего не рассказывай… Не дразни людей…

– А говоришь – приятно смотреть.

– Я родная, мне приятно. А сколько злых глаз! Ты посмотри, разве много таких, которые по любви живут? Живут кое-как, абы с кем.

– Любовь проходит… – говорит Маша.

– Не проходит она. Не может она пройти. Это мы портимся… И с ребёнком не тяни. Голос голосом, а пару детишек на зиму запасти надо. Не вечно твоя весна-то цвести будет…

Маша обнимает Галю.

– Эх, Галуша, как я тебя люблю… Маму так не люблю, как тебя…

– Мать не осуждай, – строго замечает Галя. – Мать – несчастная женщина.

– Что-то у нас в роду негусто женского счастья, – отвечает Маша.

– А ты молчи, – говорит Галя, – живи тише, не пугай его.

День. Миша и Маша гуляют по берегу моря. Молчат и как-то странно поглядывают друг на друга – с опаской.

– Я когда на берегу пою, иногда дельфины приплывают, – говорит Маша.

– К тебе и крокодилы могут приплыть, – улыбается Миша.

– Завтра репетицию прогуляю… Еле отпросилась.

– Да я тоже.

– Я… я Юре всё сказала, он к моему приезду заберёт свои вещи.

– Это правильно, – отвечает Миша.

– Миша, ты не думай… Я ничего такого… Мы взрослые люди…

– Что ты там бормочешь?

– Ты свободен и ничего мне не должен, – твёрдо отвечает Маша.

– Свободен, – хмыкает Миша, прикусывая губу, – свободен… что бы это значило, а?

– То, что приедем в Москву и пойдём себе: ты в одну сторону, я в другую.

– Зачем тогда гнать из квартиры полезного человека? Бедный Юра.

– Это уж моё дело. Я в твои дела не вмешиваюсь.

– Маша, я ничего не знаю, как мы будем жить дальше.

– А давай не будем жить дальше? Давай вот так встанем, посмотрим на солнце… и растворимся…

Они берутся за руки, смотрят на солнце.