Андрей Дикий - Евреи в России и в СССР Страница 33

Возвращение эмигрантов из второго центра – Швейцарии – произошло так. Проехать в Россию из Швейцарии обычным путем – через Австрию или Германию – не было возможно, т. к. эти государства были в состоянии войны с Россией и все, попадавшие на их территорию русские подданные, немедленно интернировались. Путь через Францию, а затем морем, был опасен благодаря действию германских подводных лодок и военных кораблей, а кроме того и Франция, зная настроения тех, кто хотел ехать в воюющую еще. Россию, не обнаружила никакого желания помочь этим эмигрантам, из которых значительная часть были активные «пораженцы», которые бы несомненно развили свою пропаганду в России, бывшей тогда союзницей Франции в мировой войне.

Выручили немцы. Они повезли через германскую территорию в запломбированных вагонах 224 революционера-эмигранта в Швецию, откуда они через Финляндию направились в Россию. Из пассажиров «пломбированных» вагонов 170 были евреи, почти все «пораженцы».

Встречены они были в Петрограде торжественно, хотя Временное Правительство и было отлично осведомлено, как о их политических установках («пораженческих» во время ведущейся войны), так и о способе их проникновения в Россию. Газеты были полны приветственных статей. Печатались списки прибывших, из которых легко можно было установить племенной состав пассажиров пломбированных вагонов. Перечислять их здесь нет никакой надобности. Это только бы затруднило читателя. Желающие же все проверить могут это сделать просмотревши Петроградские газеты за апрель 1917 года. При этом, возможно, будут удивлены, найдя там имена не только тех, кто вскоре по приезде принял участие в создании власти советов, но и тех, кто десятилетиями в эмиграции был противником «сталинизма», как, например, известный лидер меньшевиков Р.Абрамович.

Сконцентрировавши указанными выше путями все свои активные силы, евреи-революционеры очень быстро заняли ключевые позиции во всех конкурирующих и претендующих на власть партиях тогдашней России. Но в аппарат власти исполнительной – на государственную службу – они не стремились, предпочитая играть роль и влиять на судьбы России, пребывая вне правительства на положении депутатов, делегатов и лидеров в разных советах и. комитетах, каковые, как уже упомянуто выше, в то время представляли собою второе правительство России.

Единственное исключение делалось для милиции, заменившей прежнюю полицию. Туда евреи охотно шли с первых дней революции. Разумеется, не лидеры и руководители, а попроще, не претендующие на водительство дальше своего. квартала или города. Они почувствовали себя если не «властью», то, во всяком случае, органами власти и блюстителями «революционного порядка». С повязкой милиционера на рукаве и с шашкой на боку, а нередко и с револьвером на поясе, они суетились, носились по городам и, по-соломоновски, разбирали мелкие происшествия и столкновения на улице или на базаре, руководствуясь «революционной совестью и революционной же справедливостью». Конечно, на постах, как прежние городовые, они не стояли, а предпочитали заниматься тем, чем раньше занимались околоточные надзиратели и полицейские пристава. С той разницей, что околоточные и пристава раньше «распекали» и «внушали», не без успеха поддерживая порядок, а новые их заместители больше «уговаривали», взывая к «сознательности» граждан. В результате быстрыми шагами шло разложение страны и угасание того патриотического духа, которым была охвачена Россия в начале войны и который всегда спасал ее в минуты опасности для государства.

Призывы продолжать войну до победного конца никакого отклика в массах не находили – все мечтали об окончании войны и возвращении домой.

Воззвать же к патриотизму русского народа было некому. Ни Временному Правительству, состоявшему из людей для которых слово «патриотизм» было синонимом реакционности и «контрреволюции», чего они боялись больше всего, ни тем менее Совету Депутатов, в котором задавали тон люди, которым было чуждо, непонятно и даже враждебно самое Слово «русский патриотизм». Ведь Россия не была их родиной, а только временным местопребыванием и территорией, на которой предоставилась им возможность производить свои интернационалистическо-социалистические эксперименты без какого бы то ни было сопротивления коренного населения, предки которого путем тяжелых жертв создали и отстояли свое государство в прошлом и свое будущее неразрывно связывали с будущим России.

Не встречая никакого отпора, возглавители и руководители, бывших тогда на политической авансцене революционных партий (в подавляющем большинстве – евреи) почувствовали себя хозяевами положения и начали себя вести соответствующим образом, не считаясь ни с кем и ни с чем.

Тон всему в то время (лето 1917 года) задавали Бронштейн-Троцкий и Нахамкес-Стеклов. Заняв руководящие положения в Совете Рабочих и Солдатских Депутатов в Петрограде, эти два марксиста-меньшевика, к тому времени превратившиеся в большевиков, со свойственной их племени энергией, темпераментом и целеустремленностью, занялись разрушением правопорядка и хотя бы минимальной законности, которую хотело, но не могло сохранить Временное Правительство.

За Турецким был ореол бывшего вице-председателя Совета Рабочих Депутатов в 1905 году, который сумел провести решение о вооруженном восстании вопреки желанию председателя Хрусталева-Носаря и «пострадавшего» за свободу («страдал» он, сидя в Нью-Йорке до самой революции).

У Нахамкеса никакого ореола не было и дальше революционных кругов он известен не был. Огромного роста, грузный, бородатый, с громоподобным басом, неопрятный и неряшливый внешне, Нахамкес с первых же дней революции выдвинулся в первые ряды революционных деятелей и проявил исключительную, напористость и нахальство в своей политической деятельности.

Насколько силен был ореол Троцкого и бессильно Временное Правительство красноречиво свидетельствует следующий эпизод. В июле 1917 года, после подавления восстания большевиков, к Троцкому, в числе других главарей восстания, прокурором Петроградской Судебной Палаты Каринским было предъявлено обвинение по статьям 51, 100 и 108 уголовного уложения за организацию вооруженного восстания и измену. Обвинение обоснованное, юридически безупречное, грозившее в военное время смертной казнью.

Главари, к которым было предъявлено это обвинение. бежали и скрылись. Но Троцкий не бежал и не скрывался, а рассылал иронические письма, спрашивая, когда же его арестуют…

В Совдепе он стучал по трибуне и кричал им: «Вы обвиняете большевиков в измене и в восстании?… Сажаете Их в тюрьмы?… Так ведь я же был с ними, я же здесь!… Почему вы меня не арестуете?»… – Члены Совета Депутатов молчали. (Они были противники восстания, большевики Тогда были в меньшинстве.)

Весть о приказе об аресте Троцкого так взволновала Совдеп, что через несколько часов после подписания приказа несколько членов Воинской секции Совета появились в штабе Петроградского Военного Округа и между ними и генерал-квартирмейстером произошел следующий разговор:

«Как? Вы хотели арестовать Троцкого?» – обратились они с вопросом, в котором не было слышно упрека, но чувствовалось какое-то сострадание, с оттенком, будто он не в своем уме.

«Да! Троцкого!… И до сих пор требую!…»

«Троцкого?…»

«Вы очевидно забыли, что было три дня назад, ну, а я хорошо помню ваши бледные лица и трясущиеся подбородки, когда мы вместе отсиживались 4-го июля»…

«Да, но ведь это – Троцкий!… Поймите – Троцкий!» – старались они мне объяснить свое перед ним преклонение и для наглядности поднимали руки к небу. (Цитируется из книги Б. Никитина «Роковые Годы».)

(Представители Воинской Секции Совета были члены социалистических партий Совета, но не большевики. Временное Правительство так и не посмело арестовать Троцкого, чему, судя по многочисленным воспоминаниям участников событий, воспрепятствовал Керенский.)

Приведенный выше эпизод дает ясную картину, что из себя представлял тогда Троцкий, который открыто вел во время войны пропаганду, призывая к неповиновению солдат и матросов, и тем подрывал боеспособность армии,

Стеклов-Нахамкес пошел еще дальше Троцкого, Он призвал к убийству лиц, стоящих за продолжение воины. После июльского восстания к нему, как и к Троцкому было предъявлено обвинение по тем же статьям, но, как и Троцкий, он не был ни судим, ни даже арестован, а выпущен Временным Правительством, когда он на короткое время был задержан военными властями в согласии с решением прокуратуры.

Овший Моисеевич Нахамкес (Стеклов), как русский подданный призывного возраста, был в начале войны задержан немцами, но вскоре выпущен и приехал в Россию. С первых же дней революции вошел в Совет Рабочих и Солдатских Депутатов и приобрел там первенствующее значение. По его инициативе и при его непосредственном участии была уничтожена полиция и вынесено решение о невыводе из Петрограда распропагандированного и деморализованного гарнизона, в котором был немалый процент мобилизованных рабочих.