Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016 - Александр Львович Янов Страница 35

Проханов, конечно, ответил в своем духе: «Спасение людей от надвигающегося голода не в том, чтобы искать на помойке корки хлеба, а в том, чтобы воскресить в себе параллельное и истинное сознание. В нашем сознании есть огромный резерв-выявление в себе русского стоика, мечтателя, русского мистика… Есть люди длинной воли, подобные Чингисхану, а есть люди короткой воли, которые загораются на миг, потом гаснут и проклинают». Но Путин, согласитесь, не может сослаться на Чингисхана. А отвечать ему тоже придется. И кто поручится, что в какой-нибудь отчаянный момент он не прислушается к Глазьеву? Вот еще почему нужно нам знать, чем дышат изборцы.

Тем более что однажды, именно в «революционной ситуации» в конце 2011 года, он к нему вроде бы как на миг уже прислушался. Сказал: «Убежден, создание Евразийского союза, эффективная его интеграция — единственный путь, который позволит нам занять достойное место в сложном мире XXI века. Только вместе наши страны способны войти в число лидеров глобального роста и прогресса». И даже Л. Н. Гумилева, кажется, процитировал: «Если России суждено возродиться, то только через евразийство». Это, конечно, конек Глазьева, здесь он верный паладин Дугина.

Но потом все как-то стерлось, забылось, отошло на второй план — «Русский мир», Крым, Донбасс, Новороссия, теперь Сирия- не до Евразии, не до Глазьева стало.

Но вот в конце 2015-го замелькали в ультралиберальном «Ежедневном журнале» (ерги) тревожные заголовки: «Запахло Глазьевым», «Кудрин или Глазьев?», «Борьба за Путина». С 2011-го они Глазьева игнорировали, и вдруг опять. Разбирайся я толком в экономике, я бы понял, в чем дело. Пока не поможет Владислав Иноземцев (см. 14 главу), подробности для меня — темный лес. Понимаю лишь, что предложения Глазьева включить печатный станок и запретить свободное обращение иностранной валюты составляют часть изборского «Мобилизационного проекта». Короче, снова запахло в воздухе жареным, то бишь «динамическим консерватизмом».

Вообще знаю по опыту, что эти ребята, изборцы, — перевертыши, словечка в простоте не скажут. Свирепые националисты, величают они себя не иначе как патриотами и даже претендуют на монополию патриотизма. Ненависть к Западу выдают за любовь к России, а разжигание архаических в XXI веке племенных страстей — за воссоединение страны (Крым). «Новую опричнину» (как неосторожно назвал ИДК свою программную книгу об идеальной, с точки зрения изборцев, системе управления) перелицовывают в древнеримский «принципат Августа». Даже завоевание Византии турками (см. Приложение 3 «Византийские уроки») ухитряются изобразить как преступление Запада. В этом смысле «динамический консерватизм», может быть, — единственный случай, когда они говорят правду (хотя и тут норовят выдать глубокую архаизацию страны за модернизацию). Но об этом мы поговорим подробно. А пока причины, по которым пришло нам время их навестить, я, кажется, объяснил.

Охранители и консерваторы

На первый взгляд может показаться, что у Путина, собственно, нет нужды в изборцах с их тотальной «чисткой правящего класса» и «новой опричниной». Сугубый прагматик, он чувствует себя вполне комфортно, лавируя между гебешной элитой и экономическими либералами. Гебешники в экономике ни бум-бум, а лояльные экономисты безвредны. Да, массовые митинги в Москве неблагодарного среднего класса и беспутной интеллигенции, которых лукавый лис Сурков назвал «лучшей частью общества» («Известия» от 22 октября 2011 г.) и перед соблазном которых не устоял даже Кудрин. Путина потрясли. Призыв к свезенным на Поклонную бюджетникам «умереть под Москвой» и слезы на Манежке — бесспорное тому свидетельство.

Но он быстро с этим справился. Точечные репрессии, раскаленный добела «зомбоящик» и «крымнаш» сделали свое дело. Русскую идею он оседлал и без изборцев. Статус-кво был восстановлен. А с западными санкциями и временным, как уверяют его придворные экономисты, ухудшением экономической ситуации справится и «патриотическая истерия». Вот. пожалуйста, опрос того же изборского радио: «Готовы ли вы голодать за Крым, за Новороссию?» Понимаю, аудитория специфическая, какой-нибудь либерал, пожалуй, сравнит это с опросом в сумасшедшем доме, однако ответы слушателей вполне сопоставимы с результатами общенациональных опросов: 83 % готовы голодать за Крым. Так зачем тогда прагматику Путину этот изборский «динамический консерватизм»?

Резонный вопрос. Только, боюсь, не углубившись в историю, на него не ответишь. Так вот. в № 8. дай бог памяти, за 1969 год случилось мне опубликовать в «Вопросах философии» прогремевшую тогда статью «Славянофилы и Константин Леонтьев». Главная ее мысль (которая и легла в основу моей диссертации) была в том, что силы реакции в самодержавной России, если хотите, двукрылы. Правящее «охранительное» крыло стоит, естественно, за статус-кво. Но другое крыло, которое я окрестил «консервативным», исходит из того, что поскольку этот статус-кво уже породил попытки как либеральной, так и социалистической революции (речь шла о 1870-х), то он обречен. Пусть эти революции не состоялись, все равно поздно. Можно снова захлопнуть, даже законопатить клетку, но птичка уже вылетела. И раньше или позже самодержавный статус-кво будет опрокинут. Революция победит.

Чтобы уцелеть, самодержавию нужна своя, КОНСЕРВАТИВНАЯ революция. Иначе говоря, с одной стороны, нужно повернуть историю вспять, так далеко в прошлое, где сама идея либеральной (и тем более социалистической) революции даже возникнуть не сможет, а с другой-присвоить идеи этих революций, превратив их в собственную противоположность.

В 1880-е консервативное крыло реакции представлял лишь одинокий мыслитель Константин Леонтьев. Но это был блистательный мыслитель, «самый острый ум, рожденный русской культурой в XIX веке», как сказал о нем Петр Струве. Современный итальянский философ Эвель Гаспарини соглашался. «Не существует предсказаний, — писал он, — от Нострадамуса до Мадзини, от Маркса до Ницше, которые предвидели бы будущее с точностью хотя бы приближающейся к леонтьевской».

Судьба Леонтьева была трагична, правящие охранители не услышали его предсказаний (слишком сложным оказался для них его «динамический консерватизм»), и он умер в 1891 году одиноким и разочарованным. А самодержавие… что ж, оно, как он и предсказывал, погибло. От тех самых революций.

Чтобы не быть голословным, вот одно из его предсказаний: «Предчувствую, что какой-нибудь русский царь, быть может, и недалекого будущего, станет во главе социалистического движения… И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством — общинам. Церкви и Царю… Социализм есть феодализм будущего… То, что теперь крайняя революция, станет охранением, орудием строгого принуждения, дисциплины… и рабства».

Нет, я вовсе не хочу сказать, что изборцы, мечтающие о «новой опричнине» как о государстве в государстве, заимствовали свои идеи у Леонтьева,