Слава Тарощина - Рожденные телевизором Страница 36

Вернемся, однако, к противостоянию (не путать с предстоянием). Последний всплеск случился 9 Мая. Жажда опять же эксклюзива заставила каналы осваивать новые пространства. Евгений Рожков с «России» занял оборону на вершине Спасской башни. Напротив, на крыше отеля «Риц Карлтон», разместилась выездная студия Первого в лице Арины Шараповой. Трудно сказать, зачем этим людям понадобилось взмывать на тридцатипятиметровую высоту. Рожков, который многообещающе сообщил, что теперь-то уж он видит все по обе стороны Кремля, так ничего и не увидел. А Шарапова, заслоняя пышными формами пики старинных башен, привычно занималась тем же, что и на земле, то есть беседовала с певцом Кобзоном и поэтом Дементьевым. Именно здесь последнему открылась истина. Я чувствую, восторженно пророчил Дементьев, как вокруг ветеранов идет великое объединение страны.

Вряд ли подобные чувства испытывали ветераны. Они еще не успели прийти в себя от «вчерашнего», когда Дима Билан запел «Темную ночь» – за такое во времена их молодости не грех бы и сослать навечно в штрафные батальоны. Больше их мог напугать только льющийся сплошным потоком кинопоказ. Сегодняшние режиссеры, снимающие фильмы о войне, выглядят инопланетянами, насмотревшимися голливудских блокбастеров. Брутальные герои неотличимы друг от друга, как и картины, в которых они снимаются. Ощущение такое, что «Небо в огне» перетекает в «Смертельную схватку», «Диверсант» бежит «Под ливнем пуль», а за многосерийной «Катей» гонится «Сорокапятка». Вообще ветеранов на этот раз было мало, и они на удивление слабо даже для нашего циничного времени интересовали устроителей торжеств. Нет большего испытания для ТВ, чем исторические юбилеи. Пока еще ни разу не удалось справиться с непосильной задачей: как сделать, чтобы в идеологической заданности праздника не потонула его человеческая суть? Нынешняя круглая дата не стала, увы, исключением.

И все-таки праздник был – вопреки телевидению, пропаганде, идеологии. Было чудесное майское утро и радостное (человеческое, а не милитаристское) ощущение причастности к чему-то значительному. Был грандиозный авиационный парад, который я увидела из своего окна, и парад в телевизоре, потрясавший воображение не столько мощью, сколько слаженностью и геометрической четкостью линий. А еще было воспоминание о моем лучшем Дне Победы.

Он случился десять лет назад, на даче. Стоял такой же ликующий день, как и сейчас. Пока готовила в кухне еду, народ уже с утра пораньше собрался за столом во дворе. Три Юры – Давыдов, Щекочихин, Карякин – под неспешные разговоры о важном спешно расправились с имеющимся в доме запасом горючего. Со всей остротой встал трагический русский вопрос: что делать? Где в Переделкине с вечно закрытым даже в будни продуктовым магазином брать водку? В едином порыве Юры ринулись к калитке. Посреди сонной тихой улицы на небольшом тракторе с повозкой задумчиво ехал вялый узбек. Щекочихин отчаянно бросился наперерез узбеку – словно не трактор останавливал, а немцев под Москвой. Через секунду Юры уже мчались к светлому будущему на тракторе. Они громко горланили военные песни. Узбек проснулся. Солнце просвечивало на контражуре сквозь нежную листву. Водка обнаружилась довольно быстро, причем в самом неожиданном месте… И была Победа, и было счастье, и был месяц май.

Знание и грубая сила

Диалог двух петербуржцев, Владимира Путина и Юрия Шевчука, будет еще долго обсуждаться в обществе как новость номер один. Событие действительно выдающееся. Впервые за последние годы само телевидение, запустив фрагменты разговора в эфир, нарушило главную конвенцию 2000-х: о власти либо хорошо, либо никак. Стоит напомнить, что идея данной конвенции родилась не сегодня и не вчера, у нее богатая историческая традиция. Каковую блистательно сформулировал коллега Владимира Владимировича по спецслужбам, управляющий Третьим отделением Леонтий Дубельт: «Ни порицать, ни одобрять! Правительство в одобрении такой дряни, как вы, не нуждается». Грозная ремарка предназначалась журналистам, а шире – всему интеллигентскому сословию.

Путин, взращенный на демократических хлебах, более толерантен, чем его предшественник. (Хотя, заметим в скобках, и Леонтий Васильевич на заре карьеры слыл вольнодумцем и даже числился идейными врагами «крикуном-либералом».) Впрочем, общий смысл его общих фраз недалеко ушел от дуббельтовской максимы. Странно, что возбужденные интеллигенты, так ждущие оттепели, умудрились отыскать в туманных рассуждениях премьер-министра ее признаки в виде разрешения на марши несогласных. Наверное, так случилось оттого, что Путин ближе к народу, чем к интеллигенции. Народ в лице своих лучших представителей, милиционеров и омоновцев, точнее понял национального лидера, вследствие чего предпринял беспрецедентно жесткий разгон оппозиции. Одна только беда. С милиционерами-омоновцами модернизацию не сотворишь и Сколково не построишь. Тут все-таки надобны интеллигенты.

Россия – страна слов. Слова значат больше, чем дела. Точнее, их идеологически выверенная трактовка значит больше, чем дела. Путин едва успел закончить диалог с Шевчуком, а его пресс-секретарь уже спешит правильно расставить акценты. Объяснения Дмитрия Пескова по поводу экзальтированных граждан, извращающих смысл дискуссии, – текст алмазной огранки. Лучше него только песковский текст номер два. Сообщая городу и миру о том, что Путин познакомился с содержанием папки, переданной ему Шевчуком, он заявил основополагающее: «В этой папке изложена общеизвестная информация. Это даже не вопросы, а констатация фактов, которая не требует реакции». Мы-то по наивности думаем, что высочайшее начальство из-за чрезвычайной занятости не все знает про вверенную ему страну, а как только узнает, тотчас наступит благоденствие. Оказывается, все знает, но никаких поручений давать не будет. Оказывается, собрание беззаконий «не требует реакции» юриста-премьер-министра…

Война слов, назовем это так, обрамлена двумя событиями, имеющими к словам самое непосредственное отношение, – семидесятилетним юбилеем Иосифа Бродского и смертью Андрея Вознесенского. В эфире непривычно долго звучали стихи и речь шла о высоком (отдельное спасибо Петру Шепотиннику за пронзительный фильм «Лирика» – такого Вознесенского, мучительно преодолевающего и себя, и время, мы прежде не знали). Контекст взывает к требовательности; мысль Бродского об опасности интеллектуальной безответственности кажется сегодня одной из самых важных.

Один нарушитель конвенции на всю страну, Юрий Шевчук, – это уже само по себе катастрофа. Гражданское общество, о котором мы неустанно талдычим, не может существовать в условиях козьмыпрутковского единомыслия. Тех, кто способен «истину царям с улыбкой говорить», единицы. Творческие интеллигенты, допущенные к телу, предпочитают размышлять о кошечках, собачках, грудном молоке, а не о главном – в какой стране нам жить? Хотя сегодня любой разговор на многомиллионную аудиторию, в том числе и о главном, может быть цинично интерпретирован как пиар (в чем неизменный участник кремлевских концертов Макаревич не преминул обвинить Шевчука).

Тем не менее и сегодня если кто еще способен на поступок в публичном пространстве, так это именно представители исчезающего, по мнению охранителей типа небезызвестного Дмитрия Киселева, вида подлинной либеральной интеллигенции. Юрий Шевчук, Олег Басилашвили и даже выразительно молчавшая на известной встрече Лия Ахеджакова, а позже сама не простившая себе молчания, – из тех, кто способен. Их очень мало, но они есть. И тут встает вечный российский вопрос, который беспокоил еще в двадцатых годах прошлого столетия Виктора Шкловского. Его блистательный формалист задал на диспуте с ортодоксами: «На вашей стороне армия и флот, а нас четыре человека, почему же вы нас так боитесь?»

Вопрос, который, похоже, еще долго не утратит актуальности в нашей стране.

Вы все узнаете из телеюбилеев

(У меня – неформат)

Ничто так явно не демонстрирует умирание культурного пространства, как телеюбилеи. С их помощью можно легко назначить в великие актрисы Наталью Селезневу и почти не заметить Генриетту Яновскую. Впрочем, триумфу Селезневой удивляться не приходится: вершина ее творчества, «Кабачок 13 стульев», более чем созвучна «кабачковому» мейнстриму сегодняшнего ТВ. А вот то, как подчеркнуто не заметили Яновскую, вызывает удивление.

Тут необходимо нелирическое отступление. На днях мой лексикон обогатился замечательным образцом, именуемым «куец». Некий чрезвычайно довольный собой участник малаховской программы «Пусть говорят!» так прямо и сказал: каждый человек – куец своего счастья. Сказал и тем самым открыл мне глаза. Водораздел в обществе проходит не между правыми и левыми, либералами и охранителями, бедными и богатыми и даже не между путинцами и медведевцами, а между куецами и некуецами. Первые выучили слово «позитив» и не сходят с телеэкрана; вторые это слово не принимают, за что их, в свою очередь, не принимает экран. К первым относится широкий спектр выдающихся граждан, от ведущей Ксении Собчак до политолога Сергея Маркова, ко вторым – штучные люди вроде Яновской.