Лев Пирогов - Хочу быть бедным (сборник) Страница 36

А на Боровицком холме, представьте, росли бы сосны. И гуляли бы под ними мамы с колясками. Неглинка, так и не закопанная под землю, по-прежнему струила бы свои грязноватые, но всё же не канализационные воды в Москву, к которой никому бы в голову не пришло добавлять «река», и так понятно. Город Воронеж стоит на реке Воронеж, а город Москва стоит на реке Москве. Славится щелястыми заборами, душистыми пирогами, зарослями лопухов вдоль щелястых заборов и бетонным зданием районной администрации в суровом брежневском стиле. Приятно было бы прогуляться по такой альтернативной Москве, зная, как оно всё случилось на самом деле.

А попробуем представить себе альтернативную историю русской литературы.

Это просто: входишь в альтернативный школьный класс и смотришь на альтернативные стены. Кто на портретах?

У нас как было: Пушкин, Лермонтов, Гоголь… Горький покрупнее, фанерный Есенин с трубкой чуть на отшибе, ближе к уголку цветовода. Всё не случайно. Всё, что называется, «отражает».

А что отражает-то?

Степень таланта этих немногих избранных? Народную любовь к ним? Политическую конъюнктуру? Почему они, не другие?

Чтобы не сломать голову, скажем просто: официальная история русской литературы в том виде, к которому мы привыкли, отражает содержание школьной программы. И университетского курса.

Если бы не система образования с её насильным вдалбливанием в головы Белинского и Гоголя вместо «милорда глупого», история литературы выглядела бы совсем по-другому. Если бы эту историю не назначали сверху, а избирали демократично, висеть бы тогда в школьных классах Сенковскому да Крестовскому, Арцыбашеву да Боборыкину. Волеизъявление народа – дело такое.

А что вместо школьной программы будет теперь? Обязательный-то экзамен по литературе мы отменили, вскорости она займёт место рядом с пением-рисованием, ближе к уголку цветовода…

А вместо школьной программы есть у нас теперь такой документ. Называется он…

Непонятно, как называется, но, в общем, каждый год Российская книжная палата подсчитывает официальные тиражи распроданных книг. В минувшем году лидерами в борьбе за народную любовь стали следующие авторы: 1) Донцова; 2) Устинова; 3) Шилова; 4) Маринина: 5) Полякова; 6) Акунин; 7) Бушков.

К сведению тех, кто считает, что литературные премии «структурируют литпроцесс»: ни в «десятке», ни в «двадцатке» нет ни одного лауреата премий.

А также никого из тех, «о ком говорят». Люди читают молча.

Если отмотать ещё на год назад – картина будет почти та же: 1) Донцова; 2) Устинова; 3) Шилова; 4) Акунин; 5) Маринина; 6) Полякова; 7) Семёнова.

Ещё на год назад: 1) Донцова; 2) Устинова; 3) Полякова; 4) Маринина; 5) Куликова; 6) Шилова: 7) Акунин.

Однако тенденция. Галерея портретов есть, осталось только найти куда их повесить.

А вообще, конечно, от перемены портретов ничего не изменится. Не в них дело и даже (есть такое страшное подозрение) не в литературе. «В чём-то другом».

Была бы Русь Тверской или Московской – от этого зависело бы лишь название картины Поленова, но не сама картина.

И логичнее всего представить себе такой «альтернативный» сюжет. Некая злонамеренная организация, желая навредить русскому духу, отправляет в прошлое специального киллера. Тот последовательно убивает ничего не успевших написать Пушкина, Лермонтова – и далее по списку. Потом возвращается в наш нынешний благословенный век, покупает в супермаркете соевый йогурт (киллеры, они же вегетарианцы все), поливает любимый кактус на подоконнике, включает радио, Интернет, телевизор… и ничего.

Всё как и было. По-прежнему. И президент. И йогурт. И вывески.

Ну только портретов нет.

Злонамеренная организация в бешенстве – за такую работу деньги обратно!..

А кто же ей виноват-то? Меньше фантастики читать надо было.

И о фантастике

Что такое гордыня? Может, просто самонадеянность? Годовалый ребёнок, движимый здоровым исследовательским любопытством, кладёт руку на то место, над которым уже занесён молоток. Грешен ли он? Воздаяние ли это? И если да, то кому?..

Последние лет двести-триста европейское человечество живёт по принципу «я само». Наши шестидесятые были кульминацией этого настроения: запустили спутник, Гагарина; Хрущёв при жизни «уже нынешнего поколения советских людей» пообещал Царствие Небесное, а в читательских умах воцарились «великие АБС», Кирилл и Мефодий детской литературы для взрослых: Аркадь-и-Борис Натанычи.

Сколько людей, столько мнений, но для меня главным АБС-шедевром стала камерная повесть «За миллиард лет до конца света». Перечитываю раз в год одни и те же страницы: жара, сатиновые трусы, трётся о колено рыжий Калям, стынет одинокий лоскуток сала в пустом холодильнике, а в голове вспухает беззвучным взрывом: «Иинтегральчик – не ноль»…

Главное в фантастике (ну, я могу ошибаться) – это предвкушение чуда. Там, на этих пятнадцати – двадцати страницах, его из воздуха руками бери. Математик Дмитрий Малянов стоит на пороге величайшего (кой-чем чреватого через миллиард лет) открытия. А у него без конца звонит телефон. Потом приходит непонятный курьер, приносит ящик дармовой выпивки – на, руками бери. Потом – женщина красивая с запиской от уехавшей на курорт жены: «Прими, обогрей».

Гомеостатичное мироздание (говорят, у АБС были из-за этого термина проблемы с цензурой – уж не развитой ли социализм смеют иметь в виду), так вот, гомеостатичное мироздание делает всё для того, чтобы открытие не состоялось. Видимо, через миллиард лет оно может обернуться чем-то не тем. Предел, за которым, прободав головой семь сфер небесных, мудрец таращится в гущу звёзд, помните такую гравюру, в научно-популярных книжках нашего детства часто её печатали?

Но ни выпивкой, ни «подругой» не удаётся оттащить Малянова от интегральчика. Тогда гомеостатичное мироздание начинает его «прессовать». Застрелился сосед, «секретный физик» с кухонно-интеллигентной фамилией, перевернулся вверх корнями тополь во дворе, приехавшая срочно жена находит лифчик необогретой (но ведь была, ночевать пустил!) «подруги»… И последний аккорд – «предложение, от которого нельзя отказаться»: «У вас ведь сын есть, мало ли что может случиться», – бормочет гомеостатичное мироздание голосом доброго (до поры) следователя…

И Малянов сдаётся. Сворачивает с Пути. С нашего ясного, прямого Пути, в конце которого – Окончательное Решение Всех Вопросов.

«С тех пор всё тянутся передо мною глухие, кривые, окольные тропы…» – этой унылой сентенцией заканчивается повесть. Не сдюжил, не дошёл, оступился. Интегральчики на личное променял.

Вот где Достоевский-то!.. Не находите? Тварь дрожащая или право имею – строить светлое будущее ценой слезинки (собственного! частнособственнического!) ребёнка?

Сохрани от окольных троп, о Пётр Капица!

Светлое будущее, к которому ведут интегральчики, – это Истина.

Истина нужна человечеству, превращающему всё, до чего дотронется, в бомбу либо в новый ультрамодный ай-фон.

Истина выгодна математику Малянову лично: «Тише, папа работает», – вроде рыбалки это у него – приятное времяпрепровождение вдали от жён, детей и настоящих забот.

Ведь жизнь – это они и есть, «окольные тропы». Потому что жить трудно, тесно. Не романтически трудно, когда усилие конечно, а вознаграждение щедро (хочешь – хоть геройская смерть), а трудно по-настоящему: монотонная беспросветная тяжесть «на каждый день», не во имя чего-то, а так, просто…

Не в этот ли взрослый факт пыталось ткнуть самонадеянного ребёнка-Малянова не любое ему «гомеостатичное мироздание», проще – Бог?

Семья и воля

В нынешних журналах читать можно только рассказы. Ведь если вдруг кому вдруг удастся написать приличный роман – он его в журнал, понятно, не понесёт. Вот и приходится дарить цветки своего понимания тому, что покороче да попонятнее.

Зато какие «странные сближенья» обнаруживаешь порой!..

Скажем, в февральской книжке «Октября» кипит «мысль семейная». Не иначе как писатели – инженеры душ предчувствовали наступление Года семьи.

В рассказе Виктора Ремизова «Командировка» дело обстоит так. Опоздал серьёзный деловой человек, эффективный хозяйственник, на самолёт. В Италию, в командировку. Потому что по пути к любовнице заезжал. И знаете как бывает: только что весь на нервах, спешил куда-то, а тут – раз, и будто с поезда соскочил. Небо, облака, тишина. И ты, маленький такой, один в целом огромном мире.

В общем, случилась у героя от непредвиденного окна в бизнес-плане амплификация. И решил он забуриться вместо командировки на дачу, в деревеньку, полтора домика. Протаранил сугробы, открыл избушку, печь затопил, тушёнки мёрзлой нашёл очень кстати банку, а бутылка сувенирная, для Италии припасённая, с собой у него была. И так хорошо ему сделалось – страсть! Что ты…

Сейчас баньку будет топить.

Но – тик-так, проскрежетал невидимый часовой механизм, и «время испортилось»: стало вдруг скучно, пусто, водка не в то горло пошла, придавила тоска. Не попарился, плюнул и поехал в город понукать простаивающие дела. Вот какой печальный рассказ.