Роджер Киран - Продавшие социализм: Теневая экономика в СССР Страница 36

Однако следует отметить, что как общий сдержанный тон письма, специфические особенности стиля его автора, да и некоторые очевидные неточности, допущенные в ходе конкретного изложения его содержания, никак не соответствуют представлениям о столь ответственном документе «программной важности», к тому же — на самом высшем уровне, как его обычно представляют. Даже такие авторы как Рой Медведев и Джульетто Кьеза, видимо, питающие симпатию к Горбачеву, отмечают в своей книге «Время перемен» (1999), что Андреева, например, приписывает мысли философа Айзека Дейчера политику ранга В. Черчилля. Впрочем, даже если все-таки публикация в газете «Советская Россия» была задумана как некий «манифест против перестройки», то тем более трудно понять, почему в ней содержатся призывы воздерживаться от критики как «гласности», так и «перестройки». Единственное, на чем настаивала Нина Андреева в своем письме, было то, чтобы «вопрос такой важности и кардинального значения» как «руководящая роль Коммунистической партии и рабочего класса» стал основной темой общественных дебатов тех дней.

Несмотря на все это, со стороны Горбачева и Яковлева, видимо, было принято решение воспользоваться случаем с письмом, чтобы объявить его «опаснейшей угрозой» всему процессу «реформ» и начать по этому поводу очень важную для них широкую пропагандистскую и политическую кампанию. А что касается конкретных событий той «дискуссии», то они разворачивались примерно следующим образом. Тут обычно принято выделять, что в день после публикации у Лигачева были встречи с руководителями некоторых из средств массовой информации, и что в это время как Горбачев, так и Яковлев находились за границей. Далее такие авторы, как уже вышеупомянутый Джозеф Гиббс, как правило, утверждают, что встреча эта была внеочередной и что на ней Лигачев якобы распорядился перепечатать письмо Нины Андреевой во всех остальных изданиях в стране. Таким образом, дела как бы «естественным образом» переходят в русло «заранее подготовленной провокации».

Что касается самого Лигачева, он неоднократно объяснял, что для него та встреча была не более чем обычной рутиной. К тому же она была назначена за неделю до ее проведения. Поскольку в то время Лигачев отвечал в партии за средства массовой информации, то и сама встреча, вполне естественно, была посвящена обсуждению ряда вопросов, связанных с их работой. Тогда Лигачев и высказался положительно о письме Н.Андреевой в «Советской России» как о примере проявленного со стороны СМИ интереса к проблемам исторической тематики. Сам он отвергает утверждения о том, что якобы отдавал распоряжения о дополнительном перепечатывании и тиражировании публикации «Советской России». Более того, помощник Горбачева Валерий Болдин отмечает в своей книге «Десять лет, которые потрясли мир. Эра Горбачева..». (1999 г.), что Горбачев узнал о письме Андреевой еще в день его публикации в газете, находясь в дороге перед предстоящим четырехдневным визитом в Югославию. «Все в порядке», — всего лишь сказал тогда он.

Однако его оценка и отношение к происходящему, видимо, изменились после возвращения в Москву. Тогда Яковлев проинформировал его о том, что Лигачев и некоторые другие из членов Политбюро одобряют содержание письма и что его перепечатали в провинции, а в Ленинграде даже распространяют большими тиражами.

Тогда Горбачев приказал начать расследование обстоятельств, при которых данная публикация появилась в «Советской России». По всей видимости, тогда и было принято решение отнестись к письму Нины Андреевой как к событию «особой важности» и использовать его в качестве повода для нанесения опережающего удара по противникам линии Горбачева в Политбюро. Гиббс считает, что тогда Горбачев согласился с предложением Яковлева нанести «ответный», а в действительности — наступательный удар «на самом высшем уровне».

По свидетельствам приближенных к Горбачеву Роя Медведева и Джульетто Кьезы, во исполнение такого плана генеральный секретарь лично созвал встречу с представителями средств массовой информации, на которой подверг газету «Советская Россия» уничижительной критике. После этого, как вспоминает Лигачев, начали распространяться всевозможные слухи о некоем «заговоре врагов перестройки», якобы организованном ими таким образом, чтобы публикация письма Нины Андреевой совпала по времени с отсутствием генерального секретаря в стране.

А дальше, как известно, в марте и апреле Политбюро на протяжении целых двух месяцев посвящает, по крайней мере, целых три полных заседания обсуждениям публикации «Советской России». Как-то было созвано даже еще одно внеочередное заседание. (Здесь имеет смысл напомнить о том, что столь назойливая «неотложность» и особая активность в обсуждении публикации была развернута как раз по окончании очередного визита Горбачева в Вашингтон, во время которого, по свидетельствам очевидцев, он просто потряс даже видавших виды американских партнеров своими мирными «инициативами» уничтожить в одностороннем порядке ряд классов советских ракет, которым у Запада просто не было аналогов. Однако столь «маловажные» вопросы такого рода не были представлены даже к обсуждению на Политбюро. Зато оно надолго оказалось втянутым в бесконечные разговоры и споры насчет «грозящей опасности», идущей со стороны газетной публикации рядовой университетской преподавательницы).

По данным архивов, заседания Политбюро в то время длились не менее 5–6 часов в день. К тому же с одним-единственным пунктом в повестке дня: «Письмо Нины Андреевой». Никогда раньше во всей истории КПСС ее высший управляющий орган не обращал столь большого внимания и не занимался так долго обсуждениями газетной публикации.

Причем, как свидетельствует Лигачев, атмосфера самих заседаний уже ничем не напоминала «свободную демократическую, спокойную обстановку» первых дней «перестройки». Тон всему определенно задавал Яковлев. Именно ему принадлежала и формулировка, что письмо Андреевой являлось «манифестом антиперестроечных сил». Опять по воспоминаниям Лигачева, «Яковлев все время вел себя, как настоящий хозяин положения. Как правило, во всем ему вторил Вадим Медведев. Они прилагали множество усилий, чтобы навязать Политбюро свой взгляд на то, что статья в «Советской России» была далеко не обыкновенной газетной публикацией, а являлась «программой» возврата «сталинизма» — основной опасности «делу перестройки». Хотя и не упоминая имя Лигачева, подстроили дело таким образом, чтобы оно выглядело так, будто бы кто-то «в верхах» был «лично заинтересован» во всем этом и стоял в основе «заговора». Однако сразу подразумевалось, что речь идет именно о Лигачеве. Сам он вспоминает, что в определенные моменты заседания Политбюро прямо оборачивались настоящей «охотой на ведьм», наподобие того, как в материалах «перестроечной» прессы и литературы представлялись худшие времена Сталина. Горбачев, вполне естественно, «безоговорочно поддерживал Яковлева».

Атмосфера становилась настолько невыносимой, что в конце концов даже те из членов Политбюро, которые первоначально придерживались иных мнений относительно письма Андреевой, были вынуждены переменить свою позицию. Причем сам Горбачев, в прямом смысле слова, буквально лично набрасывался на каждого, кто, по его мнению, не в достаточно полной степени осуждал «деяния» Н. Андреевой.

Начатая таким образом «охота на ведьм» длилась немало недель. Дело дошло даже до того, что специально назначенной по этому поводу комиссией ЦК был устроен настоящий «рейд» на помещения редакции «Советской России» в поисках доказательств якобы существующего «заговора».

Другим из приемов Горбачева в том же плане стал созыв очередного заседания Политбюро 30 марта, в то время, когда Лигачев находился в трехдневной командировке в провинции. И опять на повестке дня был вопрос об осуждении письма Нины Андреевой. Вдобавок на сей раз Горбачев превратил заседание в настоящий «экзамен преданности» его линии и личности.

«Каждый должен безоговорочно определиться, на чьей стороне он находится!» — примерно так обратился он тогда к изумленным членам Политбюро.

Вместе с тем применял он и другой вид психологического нажима и шантажа. Угрожал, что подаст в отставку, если на заседании не будет принято «ясное» решение и не будет сделан «верный» выбор. В конце концов все присутствующие высказались в поддержку критики письма Андреевой и «Советской России». Была принята резолюция, осуждающая ее главного редактора Владимира Чикина. Проголосовали также и за предупреждение Лигачеву. Наконец был одобрен и составленный Яковлевым текст официального осуждения письма Нины Андреевой со стороны Политбюро. Таким образом, Горбачеву удалось не только публично унизить и изолировать Лигачева, но и дополнительно внести раскол среди остальных членов Полибюро. Наряду с этим в положение «вынужденной обороны» были поставлены все действительные или потенциальные противники «нового курса перестройки», пользующиеся сколько-нибудь значительным влиянием в обществе.