Александр Горбачев - Песни в пустоту Страница 37

Андрей Машнин

Мне никогда не нравились какие-то сценические костюмчики и приемы отработанные. Ну, там, шапочку надел, штаны, вот так сделал… Все же эти фронтмены как-то себя ведут. И в паузах он должен как-то скакать, микрофон держать. Пиздец, это ужас какой-то! Ну, по крайней мере лично для меня. То есть я понимаю, что это правила игры, но для меня это комично до невозможности. Я этим не занимался. Я стою, Ильич себе пилит. Отойду, пивка попью, покурю. В зал не смотрел никогда. Охота мне попрыгать – попрыгаю, неохота – буду так стоять, насрать вообще. И так и сформировалось поведение: я встану, выпячу пузо, стою – и пошли на хуй, кому не нравится. Никаких бисов, ничего. Спасибо – и пошел.

Евгений Федоров

Состав у Машнина становился все жестче и жестче, появились какие-то металлические гитаристы. Мне-то как раз в тот момент наскучил хардкор, а ему наоборот. Что, впрочем, не умаляет офигенности его текстов. Он меня прежде всего ими зацепил – и своим подходом к языку. Ну и звуки, которые “Машнинбэнд” производил, очень рифмовались с теми тенденциями, которые тогда были в подполье.

Леонид Новиков

Больше всего мне нравилось то, что в народе называли Rage Against the Машнин. Это самый лучший период. Он, такой умный, язвительный, ядовитый человек, разбавляет рок-клубовские бочки меда необходимым количеством дегтя. Правда, на сцене он всегда вел себя как очкарик-интеллигент, который пытается делать Зака де ла Рочу.

Артем Копылов

А я так скажу: в то время Машнина знали как раз по записям. Это было очень интересно: сильное слово, окутанное в тяжелую музыку, в этом было какое-то новаторство. И, когда люди попадали на концерты, они обламывались, я сам был свидетелем. Особенно в Москве, где люди очень долго ждали “Машнинбэнд”, а потом жутко разочаровались. То есть одно дело пленка, а когда выходит ботаник… Не было там электричества, секса не было. Они ему просто не верили. И я не верил.

Илья Зинин

Концерты были очень разными. Например, я помню, мы долго в 90-х ждали приезда “Машнинбэнда” в Москву, а когда он приехал, впечатление осталось очень странное. Дело было в давно закрытом клубе “Бедные люди” – маленькая сцена, на которую умудрились впихнуть еще и пианино, низкие потолки, словом, не самое приспособленное место для такой музыки. Машнин был очень пьян, еле стоял на ногах и большую часть концерта держался как раз-таки за пианино, чтобы не упасть. В какой-то момент он резко прекратил концерт, забрал у гитариста гитару и с заплетающимся языком один начал что-то петь. По-моему, даже “Всё идет по плану” среди прочего спел. Потом концерт продолжился. Нам-то тогда казалось, что вот, мол, был такой русский рокер из котельной, который вдруг резко изменился, проникся новыми идеями, и понеслось – “Трезвые-злые”, стрейтедж, все дела. Ничего этого не было и в помине – мы были не то чтобы разочарованы, просто по записям совсем другой образ представлялся. Впрочем, это выступление в любом случае было круче, интереснее и обаятельнее любой тогдашней модной, но бессмысленной и беспощадной московской мазафаки или хардкора.

Юрий Угрюмов

В случае Андрея очень любопытно было наблюдать метаморфозу. Ведь, когда Андрея встречаешь, ни за что не скажешь, что это рок-музыкант: он интеллигентный человек, он внешне очень аккуратный, он больше похож на менеджера или кабинетного работника. И уж никак не заподозришь в нем рок-фронтмена. Но, когда он выходил на сцену, все менялось – он жил этим. Такие люди, как Андрей, по-моему, и воплощают дух альтернативы. У него голова не пустая, он крайне интересная личность, и его влияние на нашу музыку, на мой взгляд, трудно переоценить.

Андрей Машнин

Я никогда не думал – надо выпить, чтобы получить импульс. Все песни практически сочинил дома, на кухне, без всякого пива или еще чего. Все написано на трезвую голову. Прочих дел у меня вообще не было, чему я очень рад. Все в текстах – продуманные, неслучайные вещи. Не то что обдолбался, и пошли видения. Все тексты были концентрированные: какая-то тема – и накидываешь туда накопившиеся образы. По большому счету мне чем “Тихо в лесу”, “Жэлезо” и “Бомба” и нравятся – там сплошь хиты, никакого добивания дискографии. А плохие песни – ну нахуя их записывать?

Артем Копылов

Андрей, конечно, хороший поэт, но это скорее заслуга образования. С музыкантами всегда есть две стороны – когда он на сцене и когда вне ее, и, когда ты в этом вертишься, важны обе, важно, что он делает после концерта, важно посидеть, поговорить, важно, как кто одет. А Андрей всегда был из другого мира и из другого теста. Он приходил на концерт с дипломатом, в костюмчике. Я сам не раз это наблюдал: снимает пиджак, вешает на плечики белую рубашку, надевает майку Ministry, выходит и – “Бомба у тебя под подушкой!”. Отыграли – снимает майку, надевает рубашечку.

Алексей Коблов

Машнин – очень тонкий поэт. И у него есть масса качеств, которыми не обладали так называемые поэты русского рока: огромная доля иронии, может быть, даже граничащей с цинизмом. Обычно одетый человек в очочках выходит на сцену и начинает жутко кричать, но то, что он кричит, – стихи, которые можно читать и на бумаге. Это производило феерическое впечатление. Такого виртуозного манипулятора толпой, как Андрей Машнин… я таких мало встречал в России. Он настолько четко брал зал независимо от его размеров, что это производило грандиозное впечатление. На самом деле он полностью владел собой, и у него было продумано все. Вроде как выпил, взял сигаретку, все на внешней расслабленности построено. Но это образ определенный. В который он входил и в нем находился. Может, это и его естество, я не знаю. Но это работает, и работает очень сильно. Ведь его же любила и интеллигенция, какая-то элитарная часть публики, и гопники – причем как своего, притом что поэзия у него довольно непростая.

Евгений Федоров

На концертах это был такой Джелло Биафра. Он всегда выглядел как очень обычный человек – прическа, одежда, очки, совсем не был похож на рок-героя, скорее уж на инженера или клерка. И это превратилось в его имидж, хотя на деле имиджем совсем не было. Он просто такой человек ботанического вида, очень хороший, великолепно разбирающийся в литературе.

Алексей Коблов

Как я понимаю, Машнина очень многие даже на разогрев брать боялись. Это то же самое, что играть до или после “Гражданской обороны”, – незавидная участь.

Сергей Фирсов

Машнин в какой-то момент был лидером альтернативной сцены. “Король и Шут” у нас на разогреве играли. И “Пилот”, который тогда еще так не назывался. “Текила” была для нас параллельной группой, у них тоже все только начиналось.

Алексей Коблов

Была роскошная история. Катя Борисова и ее друзья делали “Лестницу” – такой фестиваль рок-андеграунда, квазиандеграунда, я бы даже сказал. То есть это люди, которые не удосуживаются и не могут собрать группы и поют под гитару – ну или под несколько гитар. Такая совсем домашняя акустика. И на один из таких фестивалей Катя пригласила “Машнинбэнд”. Он туда приехал в полном составе, за исключением барабанщика – по причине того, что барабанов там просто не было, была только перкуссия. И в общем, там пели разные рок-барды – интересные и не очень, а Машнин сидел в баре и со своими музыкантами активно выпивал. Как мне потом сообщили, он никогда не выходил на сцену трезвый. Не потому что пьяница, а потому что на концертах отрывался по полной. И выход Машнина на маленькую сцену этого маленького клуба на фестивале произвел просто культурный шок и на меня, и на всех присутствующих. Все, что было до и было после… это как Игги Поп на фестивале “Крылья”. Сидит на стуле выпивший человек, декламирует-орет свои замечательные тексты – было очень громко, и это очень сильно забирало. В зале начался форменный психоз, это было огромным шоком. Тем более как раз к этому времени подоспела “Бомба”. И это был полностью революционный альбом, который абсолютно поменял отношение к Машнину как к автору у очень многих, не только у меня.

Музыку многих героев этой книги приходится восстанавливать по пересказам, по демо-записям, по бутлегам с помехами. “Машнинбэнд” в этом смысле исключение: у этой группы сохранился аргумент, который до сих пор действует железобетонно. Этот аргумент – пластинка “Бомба”, лучшая запись Машнина, где все наконец сложилось, своего рода best of, куда вошли и старые песни в новом бронебойном звуке, и свежесочиненные боевики. Музыканты здесь выстраивают в боевые полки тяжелые аккорды, гонят сухой и суровый грув, ломают ритм чужими сбивками; сорвавшийся с катушек поэт у микрофона орет что есть мочи, бьет наотмашь, казнит самого себя и окружающую обыденность (кроме прочего, в “Бомбе” крайне удачно использована матерная лексика – без мнимой провокационности и стремления шокировать, по-честному, по-плохому). “Бомба” балансирует между умом и безумием, сарказмом и отчаянием, эффективными мелодиями и атональным месиловом, литературным языком и подзаборной руганью. Это подлинные хроники смутного времени, в этой записи на редкость точно и зычно поймано ощущение бесконечности окружающего зла, из которого не выбраться, которое не победить, и остается только пропускать его через себя во имя тотальной разрядки напряжения. Как тут не вспомнить, что вышел альбом всего-то через несколько месяцев после дефолта августа 98-го, когда жизнь, только-только начавшую обрастать нормальной повседневностью, снова поделили на ноль и казалось, что этот дурной цикл никогда не кончится.