Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6318 ( № 14 2011) Страница 37

хоть однажды,

Что строчку Господь

 нашептал...

Но, слава Аллаху, пока что

Тукаем себя не считал.

Перевод С. Малышева

Лилия ГАЗИЗОВА

                                        Г. Тукаю

Стремительный разбег. Прыжок

В раскинутую неизвестность.

Что Запад мне и что Восток?

Манит неведомая местность.

Пора, конечно, поумнеть.

Увы, противна осторожность!

Я слишком часто смею сметь

И для прыжка ловлю

 возможность.

Сегодня лишь полуфинал.

В запасе есть ещё попытки.

Апрельский по душе накал.

И вдохновения в избытке.

Открыть Вселенные для всех

Традиции не помешают.

На трудный и земной успех

Предшественники вдохновляют.

Юлдуз МИННУЛЛИНА

* * *

до нас

не дотянутся пальцы солнца

здесь хрусткий наст

здесь

отчуждённо стучат два сердца

у нас

о нас

здесь

две избушки и две щеколды

две створки рам

здесь

в безвоздушной бездушной колбе

горит вольфрам

здесь

для молчанья невнятный повод

здесь мутный дым

с календаря подлетает к полу

совсем седым

осени месяц последний самый

тоской забит

нет продолженья у этой саги

окна закрой

знобит

Перевод Н. Ишмухаметова

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Волховский ад

Живые и мёртвые

Волховский ад

ПОБЕДИТЕЛИ

Вспомним же тех,

кто неделями долгими

В мёрзлых лежал блиндажах,

Бился на Ладоге,

дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг.

Павел Шубин, 1943 г.

Он был простым лейтенантом. Для него даты 1941–1945 были и остаюся в памяти как тяжёлый, изнурительный труд и жизнь в нечеловеческих  условиях смертельной опасности и невыносимых лишений.

Ветеран, как и многие участники войны, скромен и немногословен. За каждой фразой: «участвовал в боях» и «ранение и госпиталь» – скрываются большая жизнь военного времени, мужество и отвага, великая горечь утрат и радость Победы.

Николай Лебедев – один из участников кровопролитных боёв на Волховском фронте в конце 1941 – начале 1942 годов. Командир 45-мм орудия (сорокапятки) артиллерийского дивизиона 53-й отдельной стрелковой бригады 2-й Ударной армии.

– В этом году исполняется 70 лет с начала Великой Отечественной войны. Николай Сергеевич, каково ваше отношение к такой печальной дате?

– Мне даже не верится, что прошло столько лет после войны, мы уже привыкли к тому, что живём в стране, где царят мир и спокойствие. Жаль только, что моих однополчан, ветеранов Великой Отечественной войны, уже нет в живых. Но что поделаешь… Годы берут своё.

– Расскажите немного о себе.

– Да что рассказывать. Биография у меня самая обычная: родился в 1922 году, в 1941 году окончил десятилетку в посёлке Дружная Горка под Ленинградом и поступил в 1-е Ленинградское Краснознамённое артиллерийское училище. Но вот окончить его не пришлось. Началась война, и через пять месяцев уже был на фронте. А дома остались родные – мама и брат. Посёлок был оккупирован немцами уже в сентябре 1941-го.

– Многие ветераны рассказывают, что в первые месяцы войны творилась полная неразбериха. Так ли это?

– Да уж, что было, то было. 15 июля 1941-го нас из Ленин­града отправили в Лугу, в лужские лагеря, там находилась учебная база нашего училища. Немецким танкам оставалось всего 50 км до города, вражеские бомбардировки не прекращались ни на день. А нас всё учили маршировать. Бред. Итак, было две недели. Маршировали, обедали – и опять занятия по строевой подготовке. Потом погрузили и отправили в Москву. Здесь меня включили в артиллерийский дивизион 53-й отдельной стрелковой бригады.

Наши эшелоны стояли неделю где-то в Лефортово. Из вагонов не отпускали. Но по настроению москвичей было понятно, что паника и голод уже начались. Помню, там был необычный случай на железнодорожном переезде. Грузовой автомобиль остановился на шлагбауме, и тут откуда ни возьмись стайка подростков быстро залезла в кузов и выкинула несколько ящиков. Один из них рассыпался – а там сливочное масло. Вы думаете, кто-нибудь из машины вышел? Никто – поехали дальше. Мародёры это были, жулики.

Из Москвы нас отправили в Новоузенск, потом в Элисту. В последних числах декабря 1941 года мы прибыли на станцию... К сожалению, название уже не помню. Там влились во 2-ю Ударную армию Волховского фронта. Уже шли тяжелейшие бои, немцы стояли под Москвой и Ленинградом, а нас всё катали в эшелонах и учили маршировать. Без оружия, без средств связи и другого боевого снаряжения. Состав бригады оказался неоднородным: от  молодых лейтенантов, никогда не державших в руках оружия, до сорокалетних саратовских мужиков.

– Вы принимали участие в одной из самой кровопролитной операции Волховского фронта – Любанской наступательной...

– Да. Пешими, по глубоким снежным заносам, расчищая путь транспорту и боевой технике, части бригады двинулись вдоль реки Меты к освобождённой от немцев Малой Вишере. Там на железнодорожной станции немецкие эшелоны стояли. Ну вскрыли мы один вагон, а там – кокосы. Вы представляете? Ленинград в блокаде, мы голодные, а немцы жируют. Теперь как вижу этот экзотический фрукт, всегда вспоминаю те последние дни 41-го. Пробыли мы там несколько суток – и марш-бросок на реку Волхов в сторону Чудова.

Морозы стояли сильнейшие, доходило до минус 40. Этот переход был адский – когда вспоминаю, всегда слёзы наворачиваются. Голодные, в длинных кавалерийских шинелях, без оружия, но с противогазами бригада начала движение. Предстояло преодолеть реку Волхов и его широкую долину. Костры для обогрева не разводили, чтобы нас не заметили, а если в крайних случаях и зажигали огонь, то его тщательно прикрывали сверху шалашами или плащ-палатками. Прошли в общей сложности 70 км за три дня. Вся техника была на конной тяге. Люди были изнурены до предела, многие падали и тут же засыпали, отчего около десятка человек из моего взвода замёрзли.

Деревни на противоположном берегу реки Волхов были охвачены пожарами. При продвижении частей бригады по льду наши боевые порядки подверглись сильному воздействию огня противника, особенно артиллерии. После каждого залпа на снегу оставались лежать убитые и раненые. Многих офицеров потеряли. Но, несмотря на это, наш взвод достиг рубежа обороны немцев на Волхове и, втянувшись в прорыв, занял деревню Костылево.

До сих пор недоумеваю: на что рассчитывало командование – ни дорог, ни тропинок и снега по брюхо. У нас были устаревшие топографические карты Новгородской области. На какую военную мощь рассчитывали, непонятно. Как вспомнишь, какую технику и сколько солдат зря загубили, и сейчас плакать хочется! Мороз, а мы и без продовольствия: следом, говорят, подвезут. Только мы так и не дождались… По три сухарика выдали – и всё.

В Костылево «сорокапятки» поставили в уцелевшие заборы. Взвод «катюш» укрепили за деревней. И началось противостояние с немцами.

Первый бой… Он самый трудный, потому что ещё ничего не знаешь. Как на фронте считалось? Если в первом бою живой остался – молодец! Во втором бою – фронтовик! А после третьего – бывалый солдат!

– Страшно было?

– Ко всему привыкаешь. Не думаешь о том, страшно или нет. А если ты ещё командир орудия, то думаешь не о себе, а о воинах, вверивших тебе свою жизнь.

Так вот первый бой… На дальней окраине деревни шла перестрелка, в низинке, в которую спускалась центральная улочка, было тихо и темно, только скрипели полозья да пофыркивали лошади, тянувшие в горку наши орудия, рядом с которыми шли их расчёты. Наш расчёт отцепил сорокапятку с передка и установил  возле колодца. Это было большой ошибкой, поскольку пространство вокруг было полностью пристреляно противником. Заряжающий установил прицел, навёл и выстрелил. Но немцы остановили нас мощнейшим миномётным огнём.