Левый фашизм (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник" Страница 37

Ничего особенного здесь нет. Только старые-старые вещи, покрытые толстенным слоем пыли. Вот стоит огромный комод. Крепкий комод, хороший. Очень большой и тяжелый. Видимо, его унести не смогли. А возможно, что и не пытались. Я иду по старым коврикам, которым, наверное, лет семьдесят. Возможно, что и больше. Тут стоит старый стол, сколоченный из неотесанных досок. Сколотил его, видимо, сам владелец дома. На этом столе стоят две керосиновые лампы и бутылка от водки. Недопитая. Вдоль стен стоят лавки, накрытые какими-то покрывалами. На стенах висят фотографии. Веселый молодой человек в военной форме. Наверное, он вернулся с Великой Отечественной. Этот же молодой человек с хорошенькой девушкой. Они играют свадьбу. На фотографии заметно много людей. Видимо, раньше деревня была намного больше. Дальше по фотографиям можно проследить, как стареют обитатели дома. На последней фотографии я вижу старика и старуху, которые сидят на некоем подобии скамей возле своего дома. На заднем фоне видно несколько покосившихся домиков. Эта фотография – единственная, под которой есть надпись. Она гласит: «Мы с Ниночкой. 1989 год». Прохожу в соседнюю комнату. Это спальня. Тут стоит довольно большая старая кровать. Наверное, годов пятидесятых или даже тридцатых. На стене висит зеркало. Очень пыльное зеркало. Мое отражение видно в нем плохо. Рядом с зеркалом висит черно-белая фотография молодой девушки в рамочке. Девушка улыбается. Я смотрю сначала на девушку, потом в зеркало, потом опять на девушку. Тут мне становится не по себя. Все это мне напомнило момент из какого-то фильма ужасов. Словом, тут фильмы ужасов можно снимать без декораций. Напротив зеркала стоит старый деревянный шкаф. Тоже очень массивный и грубый, как и вся мебель в этом доме. Именно он и напугал меня, видимо, своей мрачностью и приоткрытой дверцей. Я стараюсь быстрее покинуть дом. По страшно скрипящим половым доскам я выхожу снова на улицу. Там к тому моменту начался мелкий дождь. Я сажусь в машину и еду дальше. Я продолжаю думать о владельцах того дома, где я побывал только что. Кто они? И что с ними стало? Догадываюсь, что ничего хорошего...

В округе таких деревень с такими домами полно. Во время Перестройки правительство бросило их жителей на произвол судьбы. В результате многие деревни здесь просто вымерли. Перестройку здесь не любят.

Через некоторое время я попадаю в город Мантурово. Именно здесь мне впервые за все путешествие удается поесть. Я не буду описывать ту харчевню, где мне пришлось это делать. Слишком уж мерзкое было это заведение.

Город Мантурово примечателен в первую очередь тем, что здесь весьма распространено рабство, притом не долговое, а самое обычное. Словом, распространено оно не только здесь, но и в ближайших деревнях, располагающихся недалеко от города. Хотя что я говорю... В российской провинции рабство вообще распространено. Тут работает такой принцип: чем дальше от Москвы и крупных городов, – тем больше вероятность встретить там рабов. Даже стихами уже заговорил!

Мантурово находится в 650 километрах от Москвы, а потому тут рабство распространено довольно сильно. Большая часть горожан проживает в частном секторе, который мало чем отличается от деревни: водопровода и канализации там нет, а многие люди ездят на самых настоящих телегах, запряженных лошадьми. Хотя тут есть и своеобразные деревянные бараки, выстроенные в 1920-е годы, и даже несколько хрущевок, в которых обитает местная элита. Должен сказать, что сейчас я нисколько не шучу. Здесь, в Мантурово, хрущевки считаются элитным жильем, поскольку там есть электричество, водопровод, канализация и центральное отопление. В домах частного сектора из всего этого есть только электричество, но и с ним бывают частые перебои. Худшим жильем здесь считаются деревянные бараки, которые сочетают в себе недостатки частного сектора и хрущевки: квартиры площадью в 30 метров квадратных, невероятный холод зимой, гнилые деревянные перекрытия и все прочее. Так что распределение населения по месту проживания выглядит так: элита живет в хрущевках; средний класс – в домах частного сектора; представители люмпен-пролетариата – ютятся в деревянных бараках.

«А где же, собственно, рабы?» – спросит меня московский читатель. Успокойтесь, сейчас я все объясню. Для начала я хочу объяснить, как люди становятся в России рабами.

Дело в том, что во многих регионах нашей страны весьма сложная обстановка с рабочими местами. Самих рабочих мест мало, да и на тех платят мало. В маленьких городках зарплата молодого учителя бывает равна 7500 рублей, зарплата продавца в магазине – 5000 рублей, зарплата уборщицы – 4000 рублей. Как вы понимаете, эти ставки ниже минимального размера оплаты труда. «Почему же работодатель не привлекается к наказанию?» – спросите вы, быть может. Ответ прост: все эти люди работают без заключения трудового договора, а зарплату получают нелегально, «в конвертах». Работа без трудового договора практикуется не только в частных фирмах, но и в госсекторе. В провинциальных школах и больницах даже учителя и врачи нанимаются без договора, то есть нелегально. Гораздо реже практикуется другой тип найма, который я встречал всего один раз. Этот тип характеризуется тем, что с человеком заключается договор, где ему прописывают зарплату, к примеру, в 35 000 рублей, но платят фактически 7500 рублей. Вызвано все это катастрофической нищетой в регионах, а потому бороться с этим полицейскими методами бесполезно. Словом, местная полиция с этим и не борется, ибо понимает, что ни частные лавочки, ни государственные учреждения не могут платить положенную зарплату, а платят столько, сколько могут заплатить. Увы, заплатить они могут очень немного.

Словом, это еще не рабство. О рабстве позже. Люди, нанимаемые в провинции на работу без договора, очень часто становятся жертвами своих начальников. Их часто заставляют трудиться сверх всякой меры, нередко по четырнадцать часов в день. Одна моя знакомая учительница, проживавшая в намного более крупном Арзамасе, вынуждена была работать по 60 часов в неделю. Она вела занятия сначала в первую, а потом и во вторую смену. Должен напомнить, что во многих провинциальных школах все еще учатся в две, а иногда и в три смены. Работодатели в провинции свирепствуют невероятно: они знают, что работу найти трудно, а потому выжимают из своего работника все соки, заставляя пахать его сутками. Платят ему при этом копейки. Касается это как государственных предприятий, так равно и частных. Учителя в провинциальных школах часто работают и по 50, и по 60 часов в неделю. Это же касается и врачей. Мне доводилось однажды слегка повредить ногу в провинции, а потому я имел честь общаться с провинциальными врачами. Один терапевт из больницы поведал мне, что он уже несколько недель не был дома, т.к. спит прямо на рабочем месте. В доказательство он показал мне раскладушку, стоящую за грязной ширмой, да еще кое-какие туалетные принадлежности, находившиеся прямо в его кабинете. Все это вызвано тем, что начальство обязывает его дежурить как днем, так и ночью. В результате он оказывается вынужден спать прямо на рабочем месте, т.к. покинуть он его не может. Частные предприятия в провинции я описывать не буду, – это настоящие потогонки. В автосервисах, работающих в провинциальных городках, работники трудятся по четырнадцать, а иногда и по шестнадцать часов в сутки. Платят им при этом в среднем по 6000 рублей в месяц. Поскольку работу в регионах найти затруднительно, то многие люди вынуждены переезжать из одной области в другую в ее поисках. Более того, надо напомнить, что в регионах население становится активным в экономическом отношении довольно рано: многие молодые люди тут начинают работать уже в 16 лет, а уж в 18 тут работают почти все. В результате молодые люди в 20 лет здесь уже полностью самостоятельны в финансовом плане.