Живой Журнал. Публикации 2007 - Владимир Сергеевич Березин Страница 37

А с тефтелями Карлсона хватило ненадолго, дело не дошло даже до сорока тефтелей. Поэтому он и не успел надоесть Сведенборгу. Ведь Карлсон не знал, что такое острый соус фрекен Бок.

Извините, если кого обидел.

24 февраля 2007

История про лектора и тефтельку (хорошо забытое старое)

…давно что-то, наш…Впрочем, вы и без меня это знаете. Я лучше о тефтельке.

ТЕФТЕЛЬКА

Молодой Принц не помнил отца — отец был чем-то наподобие летающего духа или эманации разума. Он погиб на войне, и Принцу казалось, что он видит, как входит русский штык в его тело. А потом русский царь, похожий на корабельную мачту, топорщит усы и топчет тело ногой… Но ужасные подробности сразу же исчезали — пяти дукатов никто бы не дал за эту историю, как он — за Норвегию или проклятую Польшу, в которой это произошло… Впрочем, всё, что на востоке — Польша.

Дядя Юлиус, впрочем, говорил, что его убили норвежцы, но это дело не меняло — норвежцы, русские… Хоть турки.

Молодому Принцу всё же казалось, что это были азиаты, именно азиаты убили его отца где-то посреди ледяной пустыни с неприятным названием, похожим на имя морской рыбы. Это окрашивало свет с востока кровью, а не Вечным Знанием. И теперь никто не звал его детским прозвищем, не просить же об этом дядю Юлиуса. Да и жену просить было бессмысленно — отношения были натянуты, красавица с берегов Колхиды, она скучала в столице северной страны. Принц бестолку катал на языке её грузинское имя Офелия.

Два лучших друга — Филле и Рулле — отправлены с посланием в Англию, и уже три месяца от них нет вестей.

Оставалось бродить по коридорам дворца в поисках приключений, пока жена хихикала в обществе его младшего брата.

Он вышел на подмостки перед башней. Было пронзительно и душераздирающе. Ветер рвал парик и срывал шляпы с охраны. Пришлось отступить на порог башни — прислоняясь к дверному косяку, он слушал шум грохочущего внизу моря.

Вдруг что-то пролетело мимо него, что-то большее, чем птица сделало круг и повисло перед ним.

Призрак, привидение, сотканное из серой пелены, выглядело диковато, но, в общем, симпатично.

Слова призрака были похожи на прибой — они то стихали, то били в уши. Как это отвратительно, жужжал в ухо призрак, как это чудовищно — мгновение, и твой дядюшка уже спит с твоей матерью. Неношеные башмаки под кроватью, а твой отец убит.

Принц шевелил онемевшими губами в ответ. Так принято в их семье, так надо, так должно — младшему сыну достаётся жена старшего, как достаются ему ношеные мантии и заношенная корона их маленького королевства.

Но призрак не унимался, он жужжал и жужжал — нет, это только половина правды.

Отец был убит, и убит братом. Голос призрака грохотал уже, рассыпаясь брызгами в голове Принца. Твой отец не погиб в битве, в него не целились норвежские стрелки с крепостных стен, не заносили над ним турки своих кривых сабель, и русский царь не ставил на его тело чёрный высокий ботфорт. Призрак снова снижал голос до шепота — на самом деле отца убил дядя Юлиус. Он говорил, что отцу, когда тот заснул на привале, его преступный брат влил в рот фляжку русского хлебного вина, и вот отец скончался в страшных мучениях.

С водкой в ухе и жаждой мести в груди он лежал и требовал отмщения Молодого Принца.

Тем же вечером Принц прокрался в покои отчима. Журчала вода, за бархатной занавеской мылся дядя Юлиус. «Так всегда бывает», подумал Принц с размаху втыкая шпагу в занавесь, «Как беззащитен любой голый персонаж с губкой в руке. Отныне и присно…».

Отомстив, он отправился обедать.

За столом царило молчание. Мать думала о том, где найти нового мужа. Жена пыталась достать ногой ногу младшего брата.

Тефтели были неожиданно большими. Первая показалась ему горькой, но и следующая тефтелька не пошла впрок. Он скользнул вилкой по золотому блюду, выронил её — а внутри живота разливалось странное жжение. Огненный шар поднимался к горлу.

Лица двоились и троились. Над ним склонилось ухмыляющееся лицо младшего брата.

— Это ты, Малыш? — выдохнул Принц.

— Да, милый Боссе, это я. Видишь ли, мы с твоей женой так любим друг друга, что не в силах ждать семейных ритуалов.

Принц слышал всё хуже и хуже, жар сменился холодом, что накрывал, как зимняя волна Балтийского моря.

И тогда, собрав последние силы, он коротким быстрым движением ударил брата отравленной вилкой в сердце.

Извините, если кого обидел.

24 февраля 2007

История про двух друзей (хорошо забытое старое)

ДВА ДРУГА

Служили два друга в одном полку — бывалый вояка Карлсон и молодой необстрелянный офицер. Новичка, но человека высокого звания, звали граф Нильс Свантесон.

Характер Карлсона был задирист, он был остроумен и смел — Карлсон пользовался бы большим успехом у женщин, если бы не его уродство. Старый рубака был горбат.

За это его ещё сержантом прозвали «Карл-прямая-спинка», прозвище это сохранилось и тогда, когда Карлсон вышел в приличные чины, но произносившие его вслух, сперва оглядывались. Слишком много весельчаков обнаружили в своём желудке вместо сытного обеда кончик шпаги горбуна.

Что-то свело вместе его и молодого графа — они сошлись. Вода и пламень, стихи и проза не были так различны, как горбун-остроумец и не лишённый приятной наружности, но туповатый Нильс Свантесон.

Однажды Карлсон узнал тайну своего сослуживца. Тот был влюблён в красавицу Гуниллу, девушку сколь высоких кровей, столь и высокого благочестия.

Предмет обожания был известен в Стокгольме своей неприступностью. Гунилла Гольдштейн-Готторп еще не одарила никого своей благосклонностью.

Лейтенанту королевской гвардии нечего было и мечтать о Гунилле. Он смиренно вздыхал, и глядел в её высокое окно, стоя на карауле.

Но Карлсон открыл своему приятелю тайну — Гунилла страстно любила розы и переносила на всякого, кто дарил её чудесный цветок часть своей ботанической любви. Можно было вскарабкаться по стене замка и бросить букет в комнату Гуниллы. Но и это было обстоятельством почти неодолимым — Малыш боялся высоты. И тут Карлсон вызвался помочь другу — неизвестным способом он каждое утро доставлял на подоконник Гуниллы охапку алых роз.

В сердце красавицы зародилась любовь к прекрасному лейтенанту, но Карлсон не был счастлив.