Элвин Тоффлер - РЕВОЛЮЦИОННОЕ БОГАТСТВО Страница 38

Многие критики науки не признаются в желании ее уничтожить и не оспаривают того, что составляет ее сущность, — методологии. Они лишь сетуют на то, что только три процента исследований в области фармацевтики, например, направлены на поиск лекарств против болезней, распространенных среди бедноты. Или на то, что на поиск лекарств против мужских болезней тратится больше средств, чем на лекарства для лечения женских заболеваний. Или на негуманное обращение с животными при исследованиях в таких далеко не жизненно важных областях, как косметическая продукция. Или на то, что слишком большая часть научного сообщества занята созданием нового оружия. Все эти обвинения абсолютно обоснованны. Если эта критика будет учтена, это пойдет только на пользу науке.

Критики также вполне справедливо сетуют на то, что, несмотря на свой имидж, наука не является, да и не может являться полностью бескорыстной. Некоторые феминистки упрекают ее за то, что она по своей природе андроцентрична и маскулинизирована. Гуманитарии предъявляют ей счет за позитивистский, количественный подход и отрицание интуиции. Идут дебаты на тему о том, нельзя ли создать альтернативную, феминистскую науку, не основанную на сциентистских методах.

Свои требования выдвигают и поп-спиритуалисты Нью-эйдж и прочие приверженцы оккультных учений. Пройдитесь по любому торговому кварталу, и непременно увидите магазин, предлагающий широкий ассортимент книг Нью-эйдж, курения и амулеты. Любому, кто захочет открыть такой магазин, надо просто зайти в Интернет: тут же обнаружится 1200 оптовых фирм, предлагающих 4000 разновидностей товаров, относящихся к колдовству и магии. Один онлайновый распространитель предлагает 900 постеров по 40 категориям Нью-эйдж: астрологии, чакрам, божествам, колдовству, хиромантии, картам Таро, шаманизму, ангелам, йоге, китам, дельфинам, цыганам, египтянам, дзен-буддизму и многому другому.

Вся наша культура настолько погрязла в паранормальном, оккультном и иррациональном, что журнал «Нью-Йорк» посвящает свою обложку «оккультному Нью-Йорку» и «сверхъестественным суперзвездам большого города». На обложке изображена ладонь, испещренная словами «ясновидящие… медиумы… телепаты… мистики… шаманы».

Нью-эйдж охватывает множество видов практики и верований, но, вообще говоря, шизофренически относится и к науке, и к религии.

Согласно формулировке, данной Вутером Ханеграаффом в его магистерской работе «Религия Нью-эйдж и западная культура», Нью-эйдж — это система убеждений, которая «не отрицает ни религию и духовность, ни науку и рациональность», претендуя на соединение того и другого в «высшем синтезе». Однако бесконечное взывание к «существам высшего уровня» и представление реальности как о нематериальной проекции наших верований оказывается путаницей язычества, шаманства, «жизни после жизни» и обещаний блаженства; нам предполагается поверить в некие научно непроверяемые и нефальсифицируемые утверждения.

Лас-Вегас как ролевая модель

Еще одна атака на науку как фильтр истины исходит от постмодернизма, мутной французской философии, которая на протяжении последних десятилетий начала проникать на гуманитарные факультеты и даже в бизнес-школы всюду — от США и Европы до Латинской Америки и Южной Кореи. Бизнесменам внушали, что они должны принять «постмодернистский менеджмент». Им предлагают системы передачи данных для «постмодернистских ПМБ (предприятий малого бизнеса)»; В Лондонском университете или университете Саймона Фрейзера в Канаде студентам предлагают курсы «бизнес-этики постмодерна». И кроме того, им настоятельно рекомендуют поехать в Лас-Вегас, чтобы увидеть постмодернистскую «ролевую модель бизнеса».

Постмодернизм (или ПОМО) не играл бы сегодня столь большой роли — его место могли бы занять другие версии обскурантизма, — если бы не его атаки на саму истину.

Пытаясь дискредитировать науку как способ проверки истины, постмодернисты говорят, что научные истины не универсальны, и в этом есть свой резон. Многие ученые с этим согласятся. Поскольку мы не знаем границ Вселенной, в которой живем, и, возможно, не сможем никогда их узнать, то и не можем логически доказать универсальность чего бы то ни было.

Как и критики науки из лагеря феминистов и прочих, постмодернисты также правы, когда говорят о том, что научные истины не являются абсолютно нейтральными. В конце концов, деньги часто определяют сферы и цели исследований, выбор темы, которой займется ученый, гипотезы; которые он выдвигает, и даже язык, на котором он сообщает о полученных результатах.

Но это именно тот случай, когда аргументы оказываются не столько «наполовину истинными», сколько «наполовину ложными». Нам говорят, что все истины относительны, а потому ни одно объяснение чего бы то ни было не может быть лучше другого. Однако вопрос следует сформулировать так: «Лучше для чего?» Если мы хотим полететь на самолете в Мюнхен или на остров Мауи, то кого хотим увидеть в кабине самолета — компетентного, опытного пилота или лучшего в мире флориста-аранжировщика?

Когда постмодернисты говорят о том, что все истины — научные или иные — субъективны и существуют только в головах людей, они впадают в наивный солипсизм студента-второкурсника. По их теории выходит, что их собственные утверждения точно так же субъективны и неверифицируемы. Даже если бы они были истинными, мы продолжали бы жить так, словно их не существует. Попробуйте расплатиться деньгами, которые существуют лишь в вашем воображении!

В сущности, постмодернистская теория не только пытается дискредитировать науку. В крайней своей форме она подрывает все критерии истины, поскольку ставит под вопрос само понятие истины. И вот тут-то она смыкается с армией мошенников-коммивояжеров, глав культов мистификаторов и всех тех, кто в максимальной мере пользуется нашей доверчивостью и кто на вопрос «Почему вам можно верить?» не может дать лучшего ответа, чем: «Потому».

Экомиссионеры

Как мы видели, наука подвергается и атаке членов экологических движений, которые все более отчетливо приобретают религиозный характер.

Вот что пишет профессор Роберт Н. Нельсон из Мэрилендского университета: «К концу XX века в западном обществе возник религиозный вакуум… Его заполнило движение защитников окружающей среды. Для многих его последователей оно стало заменой исчезающего христианства и прогрессивных убеждений…»

Хотя движение по защите окружающей среды полагается на научные данные, оно, как указывает Нельсон, «в значительной мере проникнуто миссионерским духом». Более того, сам его язык очевидно религиозный: «спасение» Земли от насилия и загрязнения; строительство «храмов» в пустыне; создание нового Ноева Ковчега со своими законами типа «Акта об исчезающих видах»; следование «зову» сохранять оставшиеся дикие места; защищать то, что осталось на Земле от Сотворения.

Сердцевиной учения экологистов, указывает он, является «новая история грехопадения, утраты человечеством прежнего более счастливого, более естественного и невинного образа жизни — секулярная версия библейского предания об изгнании из Эдема».

В конечном счете, заключает Нельсон, «несмотря на современную упаковку, движение по охране окружающей среды ближе всего к старомодному религиозному фундаментализму».

Тайное знание

Если бы только этим исчерпывались угрозы науке — этому краеугольному камню наукоемкой экономики, — наша озабоченность уже была бы оправданна. Но назревает новая, гораздо более серьезная угроза, которая может вложить в руки ненавистников науки очень действенное оружие. Эта атака нацелена не на научную методологию как таковую, а на два этических элемента, которые с ней ассоциируются: это убеждения в том, что знание, продуцируемое наукой, должно свободно циркулировать и что ученые должны быть свободны изучать все что угодно.

Свободная циркуляция научных открытий находится под критическим огнем и бизнеса, и правительств. Все больший объем научных исследований либо финансируется, либо осуществляется корпорациями, которые ради коммерческих целей стараются запатентовать открытия или придать им статус секретности. В это же время правительства, реагируя на реальную опасность терроризма, требуют, чтобы все больше открытий сохранялось в секрете — уже в целях безопасности.

Быстро приближается эпоха «сверхмогучего индивида» — террориста, преступника или параноика, вооруженного средствами массового уничтожения. Хотя все понимают, что СМИ и Интернет не должны более публиковать учебники по изготовлению бомб и манипуляциям с отравляющими веществами, продолжаются тревожные дебаты о том, в какой мере наука должна быть закрыта для всеобщего доступа.