Михаил Ходорковский - Поединок с Кремлем Страница 38

— Да, считаю. Но не только крупный бизнес, а вся правящая корпорация, которая ответственна за то, что рыночные реформы 1990-х годов оказались антисоциальными, в силу чего подорвали доверие народа к либеральным идеям и ценностям. Бюрократия — вчерашняя и сегодняшняя, а они в очень большой степени, кто бы что ни говорил, пересекаются, — не должна думать, что покаяние бизнеса избавляет ее от ответственности за ошибки, провалы, прошлые и сегодняшние.

— Сами вы пытались договориться с властями о каких-то условиях вашего освобождения? Имеются в виду не ходатайства адвокатов, а переговоры или переписка с теми, кто контролирует следствие и суд?

— Я совершенно открыто и неоднократно предлагал власти принадлежащий мне пакет акций ЮКОСа. И это не являлось с моей стороны попыткой выкупа свободы. Я надеялся, что если бы те, кто заинтересован в получении ЮКОСа, получили мои акции, они не стали бы разрушать компанию, лишая работы и надежды сотни тысяч работников ЮКОСа и жителей зависимых от его налогов регионов. Однако судьбы этих людей были принесены в жертву чьим-то шкурным интересам, сориентированным на «Юганскнефтегаз». С компанией я простился еще весной 2004 года. То, что люди, менеджеры и работники ЮКОСа продолжают работать и бороться, характеризует их не просто как профессионалов, а как настоящих героев. Безумно жалко людей, которых арестовали с целью выбить ложные показания, тех, кто вынужден был уехать в эмиграцию, да и тех, кто, даже видя перспективу происходящего, все равно продолжает биться.

— Насколько вы контролировали все это время то, что происходило в компании? Какие перспективы у процесса банкротства, инициированного в Техасе? Последуют ли иски от акционеров к покупателю «Юганскнефтегаза»?

— Когда меня арестовали, я понял — бизнес отберут, но никогда не мог и предположить, что это сделают через разрушение компании.

Находясь в заключении, невозможно достаточно адекватно воспринимать ситуацию для того, чтобы принимать участие в управлении. Как известно, сразу после ареста я сложил с себя полномочия члена совета директоров ЮКОСа. Менеджеры компании, совет директоров несут ответственность перед всеми акционерами, и, конечно, действуют так, чтобы в дальнейшем к ним не могло быть претензий, особенно со стороны миноритариев. То же касается и директоров группы МЕНАТЕП, где перед арестом я владел 9,5 % и был бенефициаром еще 50 %. Теперь, после продажи «Юганска», и это ушло к другим акционерам.

Сейчас, возможно, оставшиеся на свободе акционеры все изменили, но директора остались независимыми и действуют на свое усмотрение в интересах всех акционеров, как им и положено по закону.

Группа МЕНАТЕП, как один из акционеров ЮКОСа, уже неоднократно заявляла, что будет в судебном порядке преследовать все юридические лица, принявшие участие в так называемом аукционе, равно как и те компании, которые будут вовлечены в какие-либо сделки с собственностью «Юганскнефтегаза».

Я лично не собираюсь добиваться себе от компании или от государства каких-то денег.

— Что бы вы сейчас сказали Владимиру Путину, если бы у вас была такая возможность?

— Господин Президент, не позволяйте девальвировать и профанировать власть. Не дайте ей превратиться в орудие передела собственности и отстаивания частных интересов бюрократии. Это только умножит ошибки и проблемы 90-х.

— Чем вы планируете заняться, когда выйдете на свободу? Останетесь ли в России?

— Уезжать я бы очень не хотел. В бизнесе себя больше не вижу — этот этап жизни пройден. А вот продолжать образовательные, общественные проекты, которыми я занимаюсь в «Открытой России» уже 3 года, реализовать университетский проект — надеюсь, смогу.

— Как вы проводите время, когда не заняты общением с адвокатами и судом?

— Читаю книги — стараюсь не терять интеллектуальную форму. Книги мне передают постоянно, читаю много.

Журналы, газеты получаю пачками, хотя иногда не хочется читать, потому что лучше не знать, не слышать…

Отвечаю на письма. Пишут много и отовсюду: из России, из-за рубежа. «Плохих» писем почти нет. Все сопереживают, кто-то поддерживает, кто-то просит помощи.

Спортом заниматься не очень получается — места мало, прогулка — 1 час.

— Кто ваши соседи по камере?

— В тюрьме разные люди. Наверное, много плохих, но мне не попадались — у всех свои проблемы, нервы. Пока удавалось со всеми находить общий язык.

— Удовлетворяют ли вас условия содержания?

— Тюрьма, режим строгой изоляции — сами все понимаете. Условия жесткие, но лучше, чем во многих других тюрьмах. В строгом режиме есть свои плюсы.

Камера площадью 12 кв.м., несколько соседей — обычные люди со своими горестями и проблемами, холодильник ЗИЛ, телевизор — 34 см.

А особенно угнетают свидания через стекло раз в месяц. Соскучился по семье — жене, детям, родителям. Их очень жалко.

И тяжело, что совсем нет солнца.

Институты гражданского общества должны создаваться снизу

С 7 июля по 31 августа 2004 года в рамках информационной акции «Задай вопрос Ходорковскому» на сайт Пресс-центра www.khodorkovsky.ru пришло несколько сотен вопросов от читателей. Самыми интересными оказались вопросы, присланные Антониной Наумовой, Алексеем Борисовым, Виктором Макаровым, Виталием Шевцовым

1. Каким образом можно было в такой короткий срок приобрести огромное состояние (15 млрд. долларов), не нарушая законы? (Антонина Наумова)

Более 90 % моего состояния — это акции ЮКОСа.

В 1995 году, перед приватизацией, их рыночная стоимость не превосходила полмиллиарда долларов. Кому-то эта оценка может показаться низкой, но это факт: при определении рыночной цены предприятия играют роль не только его потенциал, но и реальное текущее состояние. А ЮКОС 9 лет был буквально на грани жизни и смерти. $3 млрд. долгов внешним кредиторам, полугодовая задолженность по зарплате. Кризис технологической цепочки и моральный кризис в коллективе. Сотрудники добывающих предприятий были готовы, отчаявшись, получить деньги за свой труд, выходить на улицы. Попробуйте сегодня продать кому-нибудь компанию, коллектив которой готов к бессрочной забастовке и даже бунту!

За 9 лет нашего управления стоимость ЮКОСа выросла в 30 раз. Это и есть мой капитал. В виде «живых» денег я получал от компании только дивиденды. Их совокупная сумма за все эти годы не превысила $1 млрд. и была реинвестирована в компанию. Поэтому когда столь высокопоставленный юрист, как генеральный прокурор России Владимир Устинов, заявляет, что я мог бы погасить так называемую «налоговую задолженность» ЮКОСа, искусственно раздутую налоговиками до заоблачных $7 млрд., из личных средств, он просто страдает от недостаточной квалификации своих экономических советников. Если и когда в команду Устинова придут профессионалы-экономисты, они, надеюсь, укажут Владимиру Васильевичу на этот досадный прокол.

Хочу сказать и пару слов по поводу «рамок закона». Приватизация ЮКОСа проводилась в строгом соответствии с тем законодательством, которое действовало в России в середине 90-х годов. Да, то законодательство было несовершенным. Но принимать законы, формулировать правила игры — прерогатива государства. И если государство задним числом считает свои действия некорректными, оно должно адресовать вопросы своим высокопоставленным чиновникам. Вымещать же злобу на людях, которые смогли втиснуть свою предпринимательскую энергию в рамки закона — не самый разумный для ответственной власти путь.

2. Когда произошла у Вас переоценка отличных интересов в бизнесе, профессиональной деятельности в пользу общественных интересов, идей гражданского общества? Что послужило главным толчком, катализатором в вашем сознании для этих внутренних перемен? (Алексей Борисов)

Я всегда тяготел преимущественно к общественной деятельности. И сам наш — мой и моих партнеров — бизнес, возникший в конце 90-х годов, был не только и не столько машиной для зарабатывания денег, сколько формой утверждения нашего права на подлинную свободу. Мы хотели доказать себе и стране, что русский советский человек имеет право выйти за рамки душной жизни, расписанной по часам и минутам парткомами и месткомами. Вправе использовать энергию и талант для реальных экономических и социальных достижений.

Я — постоянный житель России. А в России никогда и ничего не делалось только ради денег. Наш человек испытывает потребность в чуде. И разве это не чудо — за несколько лет поднять в 30 раз стоимость компании, которой ты управляешь?! Вернуть работникам компании, которые к 1995 году почти полностью отчаялись, веру в благополучие и справедливость, надежду на стабильное будущее?

Но в конце 90-х годов я понял, что наше негативное понимание свободы, выросшее в душной атмосфере позднего тоталитарного СССР, «свободы от», исчерпано. Тогда пришло время осознать свой долг перед обществом, перед страной, которая дала нам образование, перейти к позитивному пониманию свободы, «свободы для». Поэтому мы стали создавать общественные и благотворительные институты, вкладывать деньги в инфраструктуру гражданского общества, приступили к реализации социальных программ, в первую очередь, в системе образования. Потому что я уверен: облик новых поколений граждан России, тех людей, которые будут определять судьбу России уже через 10–15 лет, во многом определяется образовательной системой.