Александр Глазунов - Нам нужна… революция Страница 38

— Вот оно что, — покачала головой пожилая женщина. — Значит, три дня у тебя всего? Знаешь что? У меня ведь зять работает начальником геологической экспедиции в Москве. Если хочешь, я с ним поговорю насчёт тебя — вдруг что получится? Ты завтра подойди ко мне.

Буренков лишь молча кивнул этой доброй незнакомой женщине, даже имени которой не знал. Однако не зря говорили древние мудрецы, что ничего случайного в жизни не происходит. И на следующий день Буренков уже ехал на Брюсовский переулок, где в подвале одного из домов располагалась экспедиция. Начальник её, Семен Исаакович Коган, и не скрывал, что он набирает специалистов для ведения полевых работ. А спустя какое-то время официальный запрос с просьбой направить выпускника Цветмета Буренкова Эдуарда Константиновича на работу геологом в Центральную поисково-ревизионную экспедицию Геологоразведочного треста № 1 уже лежал в деканате. В этот же день направление из института было в экспедиции. Однако по существующему тогда законодательству диплом студентам выдавали лишь после отбытия военных сборов, так как в Цветмете была военная кафедра. И на два месяца Буренков отправился в Гороховецкие лагеря. Вернувшись оттуда, он вышел на работу в экспедицию, но вместе геолога уже коллектором. На этот раз выбора у него просто не было.

— Поедешь в Западно-Сибирскую партию, там кое-чему научишься…

— Понимаете, — задумчиво проговорил Дмитриенко, — институт наш оказался в те годы в сложном положении. Впрочем, как и любой другой в то время, каждый выживал, как мог. Большинство институтов освобождались от своих филиалов, экспедиций, кто-то сдавал в аренду фирмам имеющиеся площади. Подобные проблемы, естественно, стояли и перед нами. И не раз кто-то из дирекции ИМГРЭ, и я в том числе, приходил к Буренкову и советовал избавиться от наших экспедиций. Но всякий раз он их отстаивал. Тут время, как говорится, высветило, что директор оказался дальновиднее других. Правда, — улыбнулся Николай Константинович, — институт мог лишиться экспедиций, ещё когда Буренков был начальником одной из них. И, можно сказать, он и тогда спас их.

В начале 90-х столичные власти решили перевести из Москвы в область или близлежащие регионы экспедиции НИИ геологов, геофизиков, гидрологов… Буренков добился приёма у председателя Мосгорисполкома В. Ф. Промыслова, и тот распорядился экспедиции ИМГРЭ оставить в Москве. Видимо, члену КПСС Эдуард Константинович здорово запомнился, если спустя год после их первой встречи пошел на подобные уступки «в виде исключения». А ведь в первый раз их свели действительно обстоятельства исключительные. Тогда ещё Буренков был начальником партии, а старшим геологом у него работал Юлий Ефимович Сает — ещё в 1976 г. их не оставляли идеи применения геохимических методов при экологических исследованиях. Директор ИМГРЭ Овчинников, который не мог не понимать важности и перспективности таких работ, эти начинания одобрил. Вот тогда-то Буренков и Сает и пошли в наступление на столицу, отбирая геохимические пробы снега, почвы, водостоков, растительности, воздуха. В экспедициях их в шутку вскоре стали называть «помоечниками», хотя в этом содержалась немалая доля и истины.

На основании проведённых исследований в 1979 г. была составлена карта экологического состояния Москвы по районам загрязнения. И в Мингео СССР ей оказали должное внимание. Тогда же, с подачи Начальника Управления науки Министерства Николая Павловича Лавёрова, решено было ознакомить с этой картой председателя Мосгорисполкома В. Ф. Промыслова. Но как это сделать? По своим каналам Буренков вышел на завотдела по науке Моссовета Михаила Баса. Увидев все выкладки геохимиков, он восхищенно воскликнул:

— Эта ваша работа — сплошной восторг! — и пообещал доложить Промыслову. Буквально через несколько дней председатель Мосгорисполкома принял у себя Лавёрова, Буренкова и Саета. Первое впечатление Промыслова после их доклада — неподдельное изумление проделанной работой сотрудниками ИМГРЭ. И как вывод:

— Вот что, молодцы! Эту карту придется закрыть. Ведь если о ней все узнают, начнётся такой отток народа из одних районов в другие, что с этим невозможно будет справиться. Однако для пользы дела необходимо обязательно обеспечить такими картами ГлавАПУ, НИИ Госплана, Госстрой, Моссовет и другие организации, которые занимаются жилищным и промышленным строительством…

И действительно, результаты экологических исследований ИМГРЭ стали сразу использовать при планировании застройки жилых кварталов и промзон, но особенно детских учреждений и больниц. А спустя где-то год по представлению Мингео СССР группа учёных ИМГРЭ, занимавшаяся разработкой экологической карты Москвы, получила премию Совета Министров СССР. В результате столичные власти стали выделять деньги институту на производство определённых работ, а на совещаниях всех уровней начали интересоваться их исследованиями. Правда, экологическую карту теперь уже демонстрировали фрагментами.

Однако Буренков тогда и не предполагал, что в скором времени ему придется второй раз отстаивать экспедиции. Но теперь уже от сослуживцев… Мне припомнилось, как во время нашей беседы с Эдуардом Константиновичем я тоже поинтересовался у него, какие же доводы он приводил своим подчинённым, не позволяя расправиться с экспедициями.

— Да вот как-то удержался от соблазна, — рассмеялся Буренков, но сразу посерьёзнел. — Без производственной базы в будущем наша наука осталась бы чистой теорией — специалисты бы ушли, и мы годами не смогли бы наверстать того, чего лишились бы в одночасье. Ведь когда-нибудь нам бы всё равно пришлось работать в полную силу, а создавать производственную базу заново очень сложно. И потому сколько на моем веку происходило разного: то деньги выделяют на науку и ни копейки на производство, и тогда нам приходилось поддерживать производство за счёт науки. То вдруг в государстве возникает нужда в уране или рении — редких металлах, и финансируется только производство, а наука существует за его счёт. Поэтому не надо большого ума, чтобы сделать вывод — всё в этой жизни развивается циклами. Значит, если мы сохраним свою производственную базу, она может стать в будущем подспорьем в выживании института! Если нет, то всё равно мы выигрываем, потому как у нас теория без практики мертва. Аксиома! Так что оба варианта мы имели беспроигрышных, ибо нас всегда бросает в крайности…

Однако, чтобы сохранить не только экспедиции, а целиком институт, необходимо было найти источники финансирования. А это возможно, если определиться в тех направлениях, которые можно было бы результативно развивать в «новых экономических условиях».

Эдуард Константинович и сейчас убеждён, что лет 15–20 назад геохимические методы поиска месторождений полезных ископаемых были дискредитированы профанами. Несмотря на мировой опыт, многие научные авторитеты у нас в стране до сих пор считают, что открыть месторождение чистой геохимией невозможно. Но эти утверждения основываются на собственных ошибках производственников. Буренков сталкивался с подобными фактами, работая начальником партии, а потом и экспедиции. Ведь геохимические аномалии возникают в силу целого ряда причин разных почвообразующих процессов, многообразия растительности, ландшафтов и т. д. И надо быть очень грамотным геохимиком, чтобы уметь отделить истинные аномалии, связанные с рудообразованием, от ложных. При проведении геохимической съёмки фиксируется масса аномалий, которые ещё надо верно интерпретировать, а затем и правильно оценить. Но приходили геологи, бурили, — и ничего не обнаруживали. А виноваты, конечно, геохимики, по данным которых и работала геологоразведка. На совещаниях только и слышалось, что «геохимия не работает» и нечего её использовать. А когда доходило до проверки материалов, выяснялось, что геологи вообще не там бурили. Однако опровергнуть заблуждения всегда сложнее, тем более что вступиться за геохимию официально было некому — ни управления, ни даже отдела геохимических методов ведения прогнозно-поисковых работ в министерстве не было.

Оббивать пороги министерств и ведомств и доказывать эффективность геохимических методов часто приходилось Эдуарду Константиновичу Буренкову. Имея результаты практических опытно-методических работ, он утверждал, что каждое рудное месторождение окружает ореол рассеяния химических элементов, по которым вполне возможен поиск, в том числе и глубоко залегающих месторождений. Имеют свои ореолы и рудное поле, и рудный узел… Правда, ко всем этим выводам в Министерстве относились с прохладцей, но в ИМГРЭ продолжали работать. И вот, анализируя полученные результаты при исследовании рудных ореолов, в институте поняли, что методом многоцелевого геохимического картирования больших геологических площадей вполне можно определять перспективные или неперспективные в отношении рудных залежей районы, которые затем фиксировать на прогнозных картах. Более того, наличие своеобразных ореолов вокруг рудных тел натолкнуло специалистов ИМГРЭ на мысль, что подобное химическое окружение должно сопутствовать и производственному предприятию, и лесному массиву — то есть применимо уже в плане экологическом. И эти два новых направления, рождённые в недрах ИМГРЭ, стали приоритетными в его деятельности и должны были разрабатываться вместе. Именно такое решение принял Эдуард Константинович Буренков после мучительных размышлений о том, как вывести институт из прорыва и сохранить костяк его научного потенциала.