Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается… Страница 41

Погранконтроль перед Рокским тоннелем, впрочем, в этот раз также достаточно формален. Сам тоннель, который ремонтируют уже три года, ничуть не изменился. В щелях с потолка сосульки, перед выездом — буруны наледи на дорогах. Как здесь еще проходят легковушки, не понятно.

Рокский тоннель — место знаковое. Он очерчивает не просто границу между странами. Он очерчивает границу между мирами.

Граница эта очень отчетлива. Переключение тумблера происходит мгновенно. И ощущается практически на физиологическом уровне.

С одной стороны — какое-никакое, но государство. С правилами движения, необходимостью пристегиваться в машине, невозможностью выезда на встречную полосу. Распечатанное на принтере объявление на таможне: "подарки не предлагать!" Обращение представителей власти на "вы" и по имени-отчеству. Люди в форме отдают честь и представляются. Погранконтроль. Досмотр машин. Ощущение, что хоть все работает и не так, как надо, но по крайней мере работает — какие-то там шестеренки в глубинах государственных механизмов все же крутятся и что-то там двигают.

При этом общество практически полностью автомизировано.

С другой стороны — … С другой стороны нет даже правил дорожного движения. Не то что таможни.

Въехал в горы — отстегивай ремень, педаль в пол и в тоннеле обязательно выключи фары. Здесь так принято. Здесь нет государства. Как некий институт управления страной оно в Южной Осетии отсутствует полностью.

Но — сильные, веками устоявшиеся традиции кавказского общежития.

Все действует только на уровне личных отношений и общепринятых норм поведения. И только эти нормы не дают безвластной республике погрузится в окончательный хаос.

Два мира, две системы, противоположных друг другу диаметрально.

Ноги — голова. Верх — низ. Позитив — негатив.

Что где, лично я судить не берусь.

Вообще, такие поездки дают четкое понимание местоположения твоей страны на мировой шкале. И, как после возвращения из Европы с неизменной тоской и болью осознаешь криворукость своей Родины, так и после возвращения из таких вот анклавов понимаешь, что потеряно еще далеко не все. Это, пусть и на короткое время, но возвращает-таки щенячью веру в человечество.

Именно на Транскаме впервые и приходит мысль о том, что главная цель этих выборов — показуха перед международными наблюдателями, которых в этот раз приехало просто поразительно много, около пятидесяти человек. Главной особенностью этой магистрали всегда было абсолютно наплевательское отношение обеих государств к смертности своих граждан на дороге. Никаких отбойников здесь не было отродясь. Венки и памятники на каждом шагу. Разбитые машины — разбитые только что — также. В прошлый приезд перед нами на повороте в обрыв улетела "девятка". Водитель погиб. В этот, на том же самом месте, разбитая "Волга".

Оба государства с готовностью предоставляли своим гражданам реализовать стремление к суициду в полной мере. Заботится о безопасности движения — либеральная глупость.

Сейчас же большинство опасных участков огорожено бетонными тумбами. В одном месте даже установлен забор. Сошедшие за пару дней до выборов лавины пробиты в авральном порядке. На одном из поворотов замечаю — глазам поверить невозможно! — переносную камеру-радар. А на южной стороне, когда выпал снег и перевалы покрылись льдом, серпантин над обрывами даже посыпали гранитной крошкой!

Просто невероятно.

Несмотря на отсутствие государственных институтов, силовые структуры в республике все же имеются. Само собой, их основная задача — отнюдь не обеспечение безопасности граждан. Как и в России, у МВД ЮО главная работа — ограждать власть от рассерженного народонаселения. А в отсутствие государства силовая составляющая клановой власти действует по-детски прямолинейно и без затей.

Это мне внятно и доходчиво объяснил еще полгода назад один очень агрессивный полковник с пулеметом и гопническим лексиконом.

— Э, Бабченко, ты что, совсем дурак, — рассказывал мне в прошлый раз один полковник свое видение мира. — Тебя там встретят и все тебе объяснят — как писать, зачем писать. Про дома пиши, про горы пиши. Но в политику не лезь, понял?

Потом он долго звонил начальству, диктовал мои паспортные данные и домашний адрес, консультировался и в конце-концов вернул документы, еще раз предупредив не лазить в политику.

Полковника я не послушался и в политику слазил. И написал не про дома и горы, а как есть. Про аресты оппозиции, про избиения активистов, про левые уголовные дела, про разгон и кражу — в прямом смысле этого слова — оппозиционной партии партией провластной, про попытки Эдуарда Кокойты переделать Конституцию под себя, про то, кто и как приводил его к власти и много чего еще интересного.

После чего у всех проезжавших журналистов полковник на этом блоке интересовался — нет ли среди них Бабченко.

Статью обсудить хотел, наверное.

Но в этот раз везет. Нигде не задерживают, автоматом в живот не тыкают, голову оторвать больше не обещают. Любимый блок-пост — красивый домик красного кирпича, уже достроенный, в отличие от многих разбитых домов обычных граждан — встречает меня другой сменой и совершенно расслабленным отношением к работе. Документы не спрашивают, личностью, целью приезда и аккредитацией не интересуются. Посмотрели, махнули рукой — проезжай.

На втором блоке тоже самое.

Странно. Видимо, потому, что приехал я не в субботу со всеми, а в воскресенье, когда выборы уже начались, и такой остротой нужды отлавливать ненужных журналистов уже нет. Хотя в субботу, говорят, въезжающих шерстили.

Ну, и то хорошо.

В Тамарашени — практически полностью снесенном с лица земли грузинском анклаве — мысль о показухе, как главной движущей силе, становится почти основной. На руинах появились следы какой-то приватизационной жизнедеятельности. Надписи "Занято. Имярек" встречаются тут и там. Рядом с сожженной и разграбленной грузинской заправкой — единственной на трассе — новая. На въезде в город стелла.

А на месте бывшего грузинского кинотеатра (кажется, кинотеатра) вырос новый обитый пластиком — внимание! — бассейн. Решение о его строительстве принял лично и.о. президента Вадим Бровцев.

Ну, что сказать… Безусловно, бассейн — самое необходимое здание в разрушенном городе, где до сих пор не везде есть вода.

А компенсации жителям в полном объеме так и не выплачены.

Впрочем, водопровод также стали ремонтировать активно. Если после войны его ремонтировали с единственной целью — попилить бабла: работу никто не контролировал и при подключении захлестало из всех щелей, так, что Цхинвал потом еще полтора года стоял весь разрытый и опять же без водопровода — то теперь за дело вроде действительно взялись. В авральном порядке отрывают все заново и меняют по-новому. Вроде бы даже и впрямь с целью отремонтировать. Во всяком случае, даже завезли канализационные люки, которые после войны пропали с улиц полностью, все до единого. Машины в эти люки попадали постоянно. А однажды в один с головой провалился российский журналист. Только шляпа торчала.

И еще — засыпали привезенным с реки голышом ямы на дорогах.

Дороги в Цхинвале — отдельная тема. В августе 2008-го этот город поразил меня качеством асфальтового покрытия, которое здесь ну совсем никак не ожидалось увидеть. И даже воронки общего впечатления не портили. Сделано было хорошо, красиво и добротно.

В следующий приезд этот город также поразил меня качеством дорог — но теперь уже со знаком минус. Просто невозможно поверить, что такие отличные дороги можно уничтожить практически полностью всего за три года. Покрытие деградировало полностью. Вместе с канализационными люками и ливневыми стоками. Во время дождей город превращался в непроходимое болото. Гигантские лужи, раскатанные техникой до размеров небольших озерец, были на каждом шагу. А где не было луж, там — грязь по колено.

Сейчас асфальт хоть и не восстановили, но ямы по крайней мере засыпали. И люки завезли. И даже тротуарную плитку.

Лучше от этого стало не то чтобы сильно — город как был непроходимым болотом в мокрую погоду и пирокластическим облаком взбитой пыли в сухую (мокрая лучше, пыль густа настолько, что дышать невозможно), но, по крайней мере, трясти стало меньше.

Разрушенный Университет тоже начали штукатурить. Тротуар выкладывают плиткой. Дом, из ступеней которого по прежнему торчит оторванная башня сожженного Анатолием Баранкевичем грузинского танка, обили пластиком и закрыли на ключ. Башню обнесли деревянной обрешеткой и повесили табличку "Осторожно, мины". Видимо, чтобы глупые наблюдатели не лазили — в стволе, кажется, до сих пор остался неразорвавшийся при детонации снаряд. Возможность подрыва своих граждан, например, молодежи, любившей собираться около этой башни, до этого никого не интересовала.