Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается… Страница 42

Сейчас асфальт хоть и не восстановили, но ямы по крайней мере засыпали. И люки завезли. И даже тротуарную плитку.

Лучше от этого стало не то чтобы сильно — город как был непроходимым болотом в мокрую погоду и пирокластическим облаком взбитой пыли в сухую (мокрая лучше, пыль густа настолько, что дышать невозможно), но, по крайней мере, трясти стало меньше.

Разрушенный Университет тоже начали штукатурить. Тротуар выкладывают плиткой. Дом, из ступеней которого по прежнему торчит оторванная башня сожженного Анатолием Баранкевичем грузинского танка, обили пластиком и закрыли на ключ. Башню обнесли деревянной обрешеткой и повесили табличку "Осторожно, мины". Видимо, чтобы глупые наблюдатели не лазили — в стволе, кажется, до сих пор остался неразорвавшийся при детонации снаряд. Возможность подрыва своих граждан, например, молодежи, любившей собираться около этой башни, до этого никого не интересовала.

Если раньше эта башня, торчащая из ступеней разбитого дома посреди разбитого города смотрелась вполне органично, то теперь, на фоне пластика и с табличкой на борту — совершенный корабль пришельцев. Пересечение двух каких-то параллельных миров.

Ощущения сюрреализма добавляет идиотский пафос властей. Рядом с центральной площадью, в выложенном кафелем скверике — свежий памятник Пушкину. С выдернутой из "Клеветникам России" цитатой: "Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык?" И дальше про витий, которым найдется место в полях России среди нечуждых гробов.

Кощунство этого дурацкого пафоса, причем кощунство естественное, даже не осознаваемое за таковое, исходящее от тех, кто воевал своими восемнадцатилетними мальчишками, посылая их гореть в танках ради своих политических амбиций, даже не удосужившись элементарно обеспечить хотя бы водой, и от тех, кто бежал с поля боя при первых же выстрелах, бросив свой город и свой народ, который так уверенно привел к войне — просто поражает…

Такой же пафосный бронзовый памятник установлен и Денису Ветчинову на месте его гибели. Там тоже что-то очень высокопарное про долг, Родину и честь. И ни слова про то, как Ветчинов здесь оказался — выполняя идиотский, преступный приказ командования, пославшего один батальон без прикрытия и разведки в занятый противником город. Ни слова про то, что этот хрулевский батальон, естественно, попал в засаду и был разбит. Ни слова про солдата, который погиб здесь же, рядом с майором Ветчиновым — граната, ранившая Ветчинова, попала этому солдату в голову. Собственно говоря, это не Денис Ветчинов, а он всех спас тогда. Именно его голова взяла на себя осколки. Кто-нибудь знает его имя?

Лично я этот памятник видеть не могу. Может быть потому, что четыре года назад, на этом самом месте, вот ровно на этом вот пятачке, где с геодезической точностью стоит сейчас гранитный цоколь с четырьмя бронзовыми клумбами по углам и пафосом на табличке, осетинские ополченцы жгли труп грузинского солдата, убившего Ветчинова, успевшего перед смертью все же убить и его.

Жгли не от ненависти. Просто было жарко, трупы начинали разлагаться и их надо было куда-то девать.

Они жгли, а я снимал. И ничего гранитно-возвышенного в этом не было.

Дерьмо. Любая война — дерьмо. Только это и надо писать на солдатских мемориалах.

Людей убивать нельзя.

Простая, казалось бы, мысль…

Как это по-русски — засунуть своих солдат в задницу, а потом ставить им многомиллионные памятники с выспренными речами.

В Шанхае, в Верхнем городке миротворцев — свой мемориал. Солдатский. В сгоревшей пробитой казарме, принявшей первый бой, все оставлено на своих местах. Скрученные огнем кровати все также смотрят через пробоины в небо. Цинки от патронов все также лежат там, где были брошены. Звенья отстрелянной пулеметной ленты висят на парапете. Здесь никто ничего не трогал и специально не раскладывал. Все оставлено как было после боя — я спрашивал.

Лишь на первом этаже, слева от входа — венки, бронежилет, пара касок, стрелянный тубус от "Шмеля"… Патроны, сигареты, зажигалки, водка… И — вода. На стене нацарапано "3 б — 2 бат. Ст. л-нт. Плиев. Вечная память." Погибли тут несколько десятков человек.

И вот здесь, в этом месте гибели людей, безотносительно их правоты или неправоты исполнивших свой долг до конца, в месте, где лежат простой бронежилет, каска и бутылка так не хватавшей тогда воды — вот здесь и обдает холодом, а шерсть на загривке лезет дыбом…

Служат тут, к слову, все те же срочники. Я говорил с ними.

Впрочем, ощущение войны мало-помалу уходит из этого странного города, который стал тебе так дорог. По крайней мере, уходит внешне. Напоминаний о ней все меньше. Да, на задворках так и не отреставрированной гостиницы стоят два разобранных трофейных грузовика. Да, на улицах до сир пор военная техника, и люди в форме. Да, граница с Грузией перекрыта наглухо "Южным валом". А главная достопримечательность города — российская военная база. Непомерно большая для маленького Цхинвала и непомерно богатая. Кафель и пластик, КПП желтого кирпича, литой забор с вензелями. Лучший эпитет для её описания — колониальная. Денег на военное присутствие в регионе Россия явно не жалеет.

Но — появились кафешки. Облицованные кафелем магазинчики. Какие-то спорттовары и компьютерный салон.

На их фоне щербины от осколков и пустые глазницы выгоревших окон смотрятся уже не так удручающе.

По случаю выборов на перекрестках показались даже гаишники в белых рубашках.

Время, видимо, и вправду лечит. А сюр и абсурд, если давать его в огромных количествах, вполне усваиваются.

И уже город, в котором люди убивали людей, тебе кажется почти обычным. Установленный на месте боев памятник Пушкину — почти нормальным. Торчащая из крыльца обитого современным пластиком дома танковая башня с табличкой "Осторожно, мины" — почти естественной. А бассейн в разрушенном городе без водопровода — не таким уж и идиотским.

Жизнь потихоньку берет свое.

А может, это только кажется от непривычно большого числа людей в обычно пустом городе.

Вот только глаза у этих людей какие-то… Без взгляда в будущее, в общем.

Люди действительно изменились. Во время войны было страшно, но они верили в победу. Это то особое состояние солдата, которое приходит, когда к жизни и к смерти начинаешь относится одинаково — одинаково безразлично. Скорее даже понимаешь, что вероятнее всего твой исход будет — смерть, и ты понимаешь и принимаешь его. Но сожаления это уже не вызывает. И тогда в глазах появляется та веселая азартная злость и решимость, которая и отличает солдата от несолдата. Паники в городе, несмотря на бегство руководства, которому люди тогда еще верили, не было.

Перед прошлыми выборами, когда это самое бросившее людей в бою руководство, крушило неугодные партии, сажало и избивало оппозиционеров, разгоняло митинги, пыталось похищать людей, заводило дела, закрывало границу и не допускало до выборов народных лидеров, тоже было страшно. Но тогда люди верили в Конституцию. Поразительно, как это слово произносили именно так, с большой буквы — Конституция. О её нарушениях президентом Кокойты говорили все, от кандидатов в президенты до таксистов на привокзальной площади. Это была главная тема и все разговоры в итоге неизбежно сводились к этому — как он смеет нарушать нашу Конституцию.

Тогда это еще было важно. Тогда люди еще хотели выбирать и — выбирать честно.

Это было то единение людей, тот народный подъем, который и отличает общество от массы. Цхинвал мне показался тогда намного ближе к Европе, чем Москва.

Теперь это ушло. Сейчас таких разговоров никто не ведет. За двое суток слова "конституция" я не услышал уже ни разу.

Сейчас — уже проголосовать хоть за кого-то, кто есть, и поставить на этом точку.

В очередной раз в истории власть победила свой народ.

В пресс-центр меня, как неаккредитованного, не пускают. Да и Бог с ним. Решаю ехать в Средний Рук, где, говорят, зафиксирована "карусель".

"Карусель" оказывается все теми же привезенными на автобусах гражданами из Северной Осетии. Гражданство у них местное, но живут они там. Автобусов — битком, на дороге даже образовывается пробка.

На территории базы МЧС открыто два избирательных участка. Людей полно, в коридоре не протолкнутся. Выражение лиц поразительно схоже с выражением лиц на про-путинских митингах в Москве. Охраняет все это дело милиция. Примазываюсь к аккредитованной Мадине Шавлоховой и прохожу внутрь.

По словам Лианы Такмаевой, представителя Леонида Тибилова на 83-м участке, здесь идет практически прямой подкуп избирателей. На данный момент на обеих участках проголосовало около полутора тысяч человек. За голос им, якобы, платят по тысяче рублей. Голосовать, якобы, надо за Санакоева. В подтверждение — сфотографировать бюллетень. Лиана фотографирует тех, кто фотографирует бюллетени.