Надежда Крупская - Библиотечное дело. Избы-читальни. Клубные учреждении. Музеи Страница 42

Нищета, голодная жизнь являются результатом не только того, что не хватает умения бороться с природой. Мы знаем передовые капиталистические страны, где рядом существуют неимоверное богатство и неимоверная нищета. Мне во время эмиграции приходилось жить в Лондоне, и там особенно поражает существование «двух наций», как выразился один английский писатель. Там рядом роскошные дома и тут же подвалы с развешенным бельем, где сидит изможденный ребенок. А рядом — роскошная жизнь. Борьба за сытую жизнь означает борьбу со старыми порядками, когда рядом была роскошь и беспроглядная нищета.

Есть еще один вопрос — вопрос культурный и бытовой. Это вопрос об умении пользоваться тем, что у нас есть. В этом отношении в более грамотных странах, в более передовых в промышленном отношении странах, — там умение пользоваться тем, что есть, гораздо больше развито, чем у нас, и хотя мы никоим образом не хотим таких порядков, какие существуют в буржуазных странах, но это, конечно, не значит, что у буржуазных стран мы ничему не будем учиться. Мы учимся у них технике и будем учиться умению пользоваться тем, что добыто.

Возьмем вопрос о питании. Гораздо лучше, гораздо правильнее налажено питание в такой стране, как, например, Швейцария. Особенно это сказалось во время войны, когда эта налаженность чрезвычайно развилась и развернулась. Долго пришлось мне прожить за границей, и когда в 1917 г. я вернулась в Питер (Ленинград), то меня особенно поразила разница между тем, как умеет какая-нибудь немка, швейцарка, француженка использовать то, что имеется, и как этого у нас нет. Особенно это заметно в Швейцарии. Зайдешь в столовую — там хлеб нарезан мелкими кусочками, и каждый берет сколько хочет, но не портят ничего. То же и с супом —. каждому наливают немного, а потом добавляют, если он хочет. У нас же нарезано все громадными кусками: возьмет человек кусок, куснет и бросит на стол, где разлит суп, — и этот кусок уже не годится. Хлебнет супу ложку — больше никто уже не может его есть, и он идет в помойку. После швейцарской жизни видно было, как это нецелесообразно. Я работала в Выборгском районе (одном из наиболее передовых) и видела, как рабочий покупает сыр (это довольно дорогая вещь, и никакой немец не позволил бы себе купить сразу фунта полтора сыру), и ходит он и грызет этот сыр, а наесться не может. Конечно, не все так питаются, как этот молодой рабочий, о котором я рассказываю, но что все питаются нерационально — это бросается в глаза.

Когда-то давно я работала в другом районе, за Невской заставой (теперешний район Володарского). Там я работала в воскресной школе, и мне рассказывал рабочий, как они живут. Каждая семья ставит свой горшок с мясом и пр., готовит общая кухарка, которой платят по 2 рубля. Если ей не уплатишь, то она поставит твой горшок в сторонку и придется есть сырое мясо. Годы люди питались и не додумались до общего котла. Не знаю, как сейчас там питаются. Я слышала, что в Володарском районе организуются новые столовые, но эта любовь к своему горшку довольно широко распространена.

Конечно, такие моменты, как война, как голод, являются величайшим несчастьем, но в эти моменты невольно нащупываются новые формы быта. В деревне никогда не было общих столовых, а во время голода — плохо ли, хорошо ли — общие столовые появились. Во время войны общественные столовки распространились по городам. От общественных столовок к социализму еще далеко, они могут быть и при буржуазных порядках, но они меняют быт. Это раскрепощает женщину.

Мне приходится работать в совете Нарпита и приходится заслушивать отчеты. Женщин в рабочие столовки приходит очень мало, потому что, в общем, там выходит дорого, часы неудобные, долго ждать и т. д. Между тем, если взять ту же Швейцарию, то не только служащий, но и жена и дети ходят в столовку. По этой линии нужна борьба за общественное питание. Это разгружает женщину и создает новый быт. У вас, как у домоводок, на эту тему были разговоры, и мне приходится только мимоходом на этом останавливаться.

Вопросы питания, вопросы одежды очень важны. У нас вошло в обычай, что одежду шьют сами на дому. В этом отношении, если мы возьмем Швейцарию, Францию, Италию, мы увидим, что вопрос о шитье на дому совсем выходит из быта, потому что там магазины представляют большой выбор и каждую кофточку можно выбрать по своему вкусу. У нас, как только кто деньги имеет, обязательно портниху на дом возьмет, и она шьет специально для него. В этом отношении нам надо у других стран поучиться. «Как в лавке покупать — не так там сшито, как в столовку идти — там не вкусно будет». Тут много предрассудков, особенно у женщин.

Мы еще только подходим к этому, только еще домоводные курсы устроили, да и то в центре. Такие курсы должны быть при каждом городишке, а у нас, чтобы поучиться домоводству, приезжают с Урала, из Сибири и т. д. в Москву. Мы делаем только первые шаги. Чтобы подумать, как резонно устроить хозяйственную жизнь у себя, нам нужно из Сибири ехать в центр. Я помню, что за границей приходилось хозяйство вести и приходилось проходить такую школу. Как француженка быстро почистит овощи, как быстро сделает обед! Это еще не новый быт, но это предпосылки к новому быту. У нас еще бывает, что перегруженная работой мать ребенка съездит по голове ухватом или чем другим. Это кладет свой отпечаток.

Теперь вопрос о жилище — вопрос очень важный. Я не знаю, как новые жилища у нас строятся, но тут в буржуазных государствах есть чему поучиться. Живешь в маленькой квартирешке, тут тебе и шкафчик для книг, и для кастрюлек и т. п., вделанный в стену, — никакой мебели покупать не надо. Тут же газовка, и делается все очень быстро — в полчаса можно сделать обед. Это тоже нам необходимо, ибо без этого женщина не раскрепощена.

Дальше вопрос о борьбе за здоровье. Тут тоже об этом говорить на центральных курсах как будто зазорно, но говорить приходится. Посмотрите, как мы открываем столовку. Открываем торжественно, тут и представители партии, и Советской власти, и Нарпита. Пропели «Интернационал», все хорошо. А придешь туда через месяц — опять как в трактире. Ходит человек и смахивает все кости на пол, опять «классическая» грязь. Тут никакими резолюциями и постановлениями (хоть бы ЦК постановил) этого не изживешь, а нужно начать борьбу повседневную, борьбу за чистоту. Тов. Цеткин рассказывала, как Владимир Ильич показывал ей письмо ребят. Они писали: «Мы в школе руки моем, уши моем», — и еще в таком роде Владимир Ильич говорит Цеткин: «Неужели мы социализма не построим? Ведь вот ребята учатся новой жизни». В этом разговоре ярко выяснилось то, что Владимир Ильич представляет социализм не так, что торжественно кто-то приходите музыкой и вводит социализм, а что это длительный процесс, требующий упорной повседневной работы.

В Хамовническом районе есть клуб «Красная Роза». Меня туда позвали раз делать доклад. Так как выступала женщина, да еще старуха, то все старухи, которые никогда не ходили на собрания, пришли. После доклада я сижу на скамье, и вот начинают показываться кусочки быта. Бежит женщина с плачем: она пошла на собрание, а бывший ее муж, с которым она разведена, но на одной жилплощади живет, ее побил за это. Сидит со мной рядом рабочий, передовой, и рассказывает: «Я во всем помогаю жене, один день она, другой день я работаю. А вот сыну комсомольцу мы до холодной воды не даем дотронуться». Тут, с одной стороны, новый быт, взаимопомощь, а комсомолец или комсомолка пусть по-барски живут. Тут есть и от новой жизни, есть и от старого презрительного отношения к черной работе, которое долго еще не изживется. Тут дело самого комсомола не давать применять к себе такие мерки. Тут надо, чтобы были новые отношения по существу. Вот на таких домашних отношениях и сказывается, как трудно установить взаимную помощь в таких мелочах.

Я несколько отвлеклась, перейду к вопросу о борьбе за здоровье. В наших школах на борьбу за чистоту обращают большое внимание. Конечно, тут нельзя во всем следовать Швейцарии, там это вырождается в мещанство. Я помню, прихожу я домой, а хозяйка мне в ужасе говорит: «Была ваша знакомая, и я у ней на плече, на платье увидела волос. Я прямо со стыда вся покраснела, не зная куда деваться». Конечно, это показывает, что она так поглощена этими мелочами, что ни о чем другом думать не может. У нас тут должно быть нечто среднее. С одной стороны — умение работать и делать все разумно, а с другой стороны — не быть во власти этих мелочей. Когда живешь за границей, то поражаешься, как женщина во власти их. Она умирает, если кастрюлька не так вычищена, не так блестит или не так висит, как следует. Когда умение работать идет рядом с общественными интересами, то это правильно. Но там женщина никогда на собрание не пойдет, общественных интересов у ней никаких, и поскольку она поглощается мелкими заботами, то человек совершенно вырождается; она попадает во власть своих кастрюлек, вычищенных платьев и т. д. Получается необыкновенная пошлость и мещанство.