Михаил Горбачев - Декабрь-91; Моя позиция Страница 42

В XX веке мир оказался расколотым на противостоящие друг другу социально-экономические системы, отношения между которыми с течением времени все больше приобретали конфронтационный характер.

XX век стал веком возникновения и длительного господства небывалых тоталитарных, воистину античеловеческих режимов. Они существовали и в Европе, и в Южной Америке, и в Африке, и в Азии. Как, чем это объяснить?

Глобализация экономических и социальных процессов XX века происходила на фоне и под воздействием ожесточенной борьбы классов и наций, государств и целых континентов, через революции, войны и экономические потрясения. Конфронтационная логика этих процессов и тяжелейшее материальное состояние, в котором оказались десятки, сотни миллионов людей, позволяли манипулировать массами, навязывать им демагогические доктрины. В этих условиях и стало возможным возникновение авторитарных, диктаторских, тоталитарных обществ и режимов. В конечном счете они не могли решить, да и не решили возникавшие проблемы. А выход из создаваемого ими самими тупика искали в насилии над собственным народом или в поиске внешнего врага, в нагнетании напряженности, в развязывании военных конфликтов.

Однако канун третьего тысячелетия христианской эры ознаменовался началом поворота в мировой цивилизации. Один за другим пали диктаторские режимы. Огромные массы людей, причем в большинстве случаев не прибегая к оружию, сумели добиться того, что процессы государственных преобразований пошли мирным, демократическим путем.

Советский Союз, где шесть лет назад началась перестройка, оказался в центре грандиозных перемен конца XX столетия. Это объяснимо, ибо речь шла об огромной стране, раскинувшейся на двух континентах, о стране, в которой произошла великая революция. Но речь шла и об обществе, в котором сформировался тоталитарный режим. И наконец, о государстве, которое превратилось в державу с огромным ядерным потенциалом.

Сейчас я не собираюсь углубляться в нашу сложную, противоречивую, трагическую, беспрецедентную историю. Скажу только, что она была именно такой в силу различных внутренних и внешних обстоятельств. Отмечу здесь лишь одно из них -- может быть, при нынешнем нашем разговоре, его направленности, его теме, -- главное.

Из опыта всех стран Европы -- да и не только Европы -- известно: стремление масс к прогрессу не получало должного развития в тех случаях, когда власть, проявившая стремление к диктатуре, не имела демократических противовесов. У нас, в России, гражданское общество до октября 1917 года сформироваться не успело. Существовал царистский режим. И после Октября политическая инициатива безраздельно оказалась в руках партийных структур, изначально склонных к монополизму и диктаторским методам.

Все тоталитарные режимы в чем-то схожи, но каждый имеет свои особенности. Наша система -- система сталинизма, а затем постсталинизма -отличалась тем, что была всепроникающей и всеохватывающей. Сверху донизу, по вертикали и горизонтали, она сковала все общество, подавляла любое инакомыслие, используя для этого и репрессивные методы.

Однако правящая верхушка понимала, что нельзя постоянно держать миллионы людей на одном страхе. Отсюда -- целая система всеподавляющей демагогии, дезинформации, изоляции общества от внешнего мира, от других стран и народов. В целях сохранения тоталитарного режима безнравственно эксплуатировались высокие идеалы -- народности, равенства, справедливости, счастливого будущего для всех. Ложь облекалась в демократические декорации.

У нас была конституция, у нас были выборы, у нас были советы, многочисленные общественные организации и многое другое. Но вся их деятельность так же, как и массовые кампании и движения, от начала до конца направлялась партийными структурами, их постановлениями, их директивами, их решениями и указаниями вождей. В результате общество стало сверхцентрализованным, бюрократизированным. По существу, оно оказалось в стадии окостенения.

В бесправном положении находились не только местные органы, но даже законодательно-исполнительные органы власти республик, государств, как они именовались в конституции.

Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра. Господство государственной собственности в той или иной ее форме было полным -- ив этом не должно быть никаких заблуждений, в том числе и относительно колхозов: назывались они кооперативными хозяйствами, но на самом деле они действовали в рамках тех же принципов, что и предприятия, находившиеся в государственной собственности.

Все это привело к анемии, к экономической и социальной апатии. Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее -- это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине.

В обществе в такой ситуации были подорваны стимулы к эффективному труду, да и к участию в общественно-политической жизни, стимулы к предприимчивости и инициативе, хозяйственной и другой, глубоко укоренилась уравнительная психология.

Причем -- и это правда -- недовольство существующим положением в обществе практически было всегда. Вы можете сказать: а в какой стране все всем довольны? Наверное, это так: общество, в котором все всем довольны, обречено на умирание. Но я в данном случае говорю о другом.

Люди не мирились с тоталитарной системой. Люди видели, что живут гораздо хуже, чем могли жить, располагая такими огромными ресурсами, такими огромными возможностями. И все время общество было в ожидании перемен. А это ожидание подкреплялось пропагандой, утверждавшей: вот-вот перемены наступят. Сменялись программы, и каждая из них твердо, надежно, со статистикой, с заключением научных центров доказывала: завтра все будет иначе, завтра все будет лучше. Это тоже сдерживало людей, не давало им пойти на решительные меры.

Такова была ситуация.

Но есть и еще одна правда. Когда ты десятилетия живешь в таком обществе, то возникают определенные стереотипы, привычки, создается своя особая культура (если это можно назвать культурой -- может быть, это антикультура), свои правила и даже традиции. Участью общества была боязнь перемен. Для многих стала характерной неприязнь к новым формам жизни, к свободе. И не только в экономической жизни, но и в духовной культуре.

И вот сейчас нас, может быть, больше всего сдерживают эти привычки, эти традиции, которые сложились за долгие десятилетия, когда мы реализовывали сталинскую концепцию организации жизни общества. Иждивенческая психология, суть которой можно свести к двум-трем словам: пусть думают вожди, политики, а мы подождем и посмотрим, что они нам могут дать, -- живуча и сегодня. Она сказывается до сих пор. И без учета этой реальности понять нашу ситуацию невозможно.

Словом, сознание необходимости перемен в обществе зрело давно и приобретало самые разные формы. Одной из них было явление, которое получило название диссидентского движения. И его наиболее выдающимся представителем был академик Андрей Сахаров. Читая его оставшиеся без ответа письма бывшим руководителям страны, видишь, насколько точно он определил причины и последствия общего нашего кризиса, насколько разумными были многие его рекомендации.

Ощущение, что не все в системе было благополучно, появлялось, проявлялось после смерти Сталина не раз и в высшем руководстве страны. Предпринимались попытки частичных реформ. Но они ничего не меняли в политической структуре общества, не затрагивали отношений собственности, не затрагивали монополии партии на власть, на духовную жизнь. И поэтому все они оказались обреченными. Нужны были не меры, пусть даже и крупные; нужна была принципиально иная политика, новый политический путь.

"Так больше жить нельзя!" -- эта фраза была произнесена в ночь перед мартовским пленумом Центрального Комитета партии 1985 года, который после смерти Черненко должен был избрать нового Генерального секретаря -фактически в наших условиях главу государства. Именно с этого времени, а особенно с апреля 1985 года, начала формироваться и проводиться такая новая политика, начал прокладываться новый политический путь.

Понимали ли те, кто начинал, кто осмелился поднять руку на тоталитарного монстра, что их ждет? Понимали ли они масштаб того, на что они идут?

Поскольку это впрямую и в первую очередь относится ко мне, я скажу: мы хорошо знали существующую систему. Знали ее изнутри. И понимали, что придется пойти далеко и что это будет не просто. Мы это чувствовали уже тогда, с самого начала.