Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты. Страница 42

— Четырехкратная перегрузка, — сказал Жилин, глядя на кабинки.

— Пятикратная, — сказал Ермаков.

Четверо курсантов посмотрели на них и снова задрали головы. Каждый понедельник курсанты по два часа крутились в этих кабинках, приучаясь к перегрузкам. Каждый понедельник все пять лет надо было сидеть и терпеть, широкие ремни впивались в обрюзгшее тело, лицо обвисало, и трудно было открыть глаза — так тяжелели веки. И нужно было решать какие-то малоинтересные задачки или составлять стандартные подпрограммы для вычислителя. Это было ужасно трудно, хотя задачи были совсем простые, а программы были известны еще с первого курса. Некоторые курсанты выдерживали восьмикратные перегрузки, некоторые не выдерживали даже тройных, и их переводили на факультет дистанционного управления. Это называлось «попасть к девочкам».

Коромысло стало вращаться медленнее, остановилось, и кабинки повисли вертикально. Из одной вылез худощавый парень и остановился, придерживаясь за раскрытую дверь. Его покачивало. Парень из другой кабинки вывалился и сразу сел, упираясь руками в пол.

— К девочкам, — вполголоса сказал Ермаков.

Курсанты, поджидавшие своей очереди, вскочили.

— Ни черта, — сказал парень сипло и поднялся. — Не беспокойтесь, ребята.

Он страшно зашевелил лицом, разминая затекшие мускулы.

— Ни черта, — повторил он.

— Полноват, — сказал Коля. Жилин кивнул. Полные плохо переносили перегрузки. Жилин потерял шесть кило, прежде чем стал выдерживать пятикратные перегрузки. Вначале ему было нехорошо, хотя в прошлом он был глубоководником и обладал нечеловеческой силой.

— Похудеет, — сказал Жилин. — Захочет, так похудеет.

В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у курсантов листки с записями.

— Давайте, Гургенидзе и Саблин, — сказал он. Он бегло просмотрел листки. — Можете идти. У вас зачет.

— Ну, здорово, — сказал полный. — И у меня тоже?

Он сразу стал лучше выглядеть.

— И у вас тоже, — сказал инструктор.

Полный парень вдруг звучно икнул. Все засмеялись, и он очень смутился.

— А ведь сегодня понедельник, — сказал Ермаков Жилину.

— Может, прокатимся напоследок? На восьмикратной, а?

Жилин молча взял Колю за плечо и выволок в коридор. Они вышли в сад и уселись на ближайшей скамейке.

— Теперь, — сказал Коля, — давай думать, что делать дальше.

— Ехать на аэродром, — сказал Жилин.

— Это ясно, — сказал Коля нетерпеливо. — Что кроме?

— Пообедать, — сказал Жилин.

Коля посмотрел на него. Жилин сидел неподвижно, расставив ноги и уперев руки в колени. Он был спокоен, безмятежен и надежен, как гранитный валун. Жилину было тридцать лет. До Школы он командовал отрядом батискафов океанологической станции на Кунашире. Жилин был женат, его жена работала сейчас в одной из планетографических экспедиций в системе Юпитера.

— Видишь ли, Иван, — сказал Коля очень осторожно. — Вот что я имею в виду… Что, если нам лететь в Москву не сегодня, а…

— Так, — сказал Жилин. — А в чем дело?

— Видишь ли, Иван Федорович. Есть у меня одно незавершенное дело.

Жилин повернул голову и посмотрел на Колю. Он посмотрел очень пристально, а потом стал смотреть в сторону спортплощадки, где сквозь кусты мелькали красные майки и загорелые ноги.

— Слушай меня, Ермаков, — сказал он тяжеловесно. — Сейчас мы пойдем на обсерваторию, потом пообедаем, потом простимся с Виктором Владимировичем, с Ангелиной Ивановной, с товарищем Ши…

Это были преподаватели и инструкторы.

— Но мы уже простились с ними позавчера.

— Когда это?

— Позавчера, на выпускном вечере.

— На выпускном вечере, — сказал Жилин, — ты занимался танцами с этой перевязанной коленкой.

— Ну и что из этого, — сказал Коля. — А ты просидел весь вечер в буфете.

— Итак, простившись с Виктором Владимировичем, с Ангелиной…

— Ясно, — сказал Коля. — Что дальше?

— Дальше мы поедем на аэродром и, — Жилин посмотрел на часы, — в двадцать два ноль-ноль будем в Москве. Вопросы есть?

Коля вздохнул: он очень не любил прощаний.

— Тогда хоть пошли сначала пообедаем, — сказал он.

— Отчего же, пошли, — сказал Жилин и встал.

Когда стратоплан выскочил из туч, Коля увидел солнце низко над облаками и густо синее небо вверху. Жилин в соседнем кресле посапывал, свесив с подлокотника огромную коричневую лапу. Подошла стюардесса со столиком на колесах. На столике стояли стаканы с чаем, бутылки всевозможных напитков и тарелки с бутербродами. Стюардесса была хорошенькая и очень вежливая. К сожалению, она была очень занята и разговора не получилось. Коля отказался от еды и напитков и стал смотреть сквозь прозрачный потолок в темное небо. Там уже горели яркие немигающие звезды, и вдруг, перегоняя стратоплан, прошла крупная красно-синяя звезда. Это был Спу-20.

Год назад курсанты проходили на Спу-20 четырехмесячные курсы теории аннигиляционного привода. На «Звездочке», так межпланетники называли Спу-20, было очень интересно. Там шла тогда окончательная доводка «Молнии» для межзвездной экспедиции. Там производились эксперименты по использованию прямоточных фотонных двигателей. Там было много замечательных капитанов и инженеров. Там курсанты увидели Краюхина — он совершил свой последний внеземной перелет, чтобы увидеть «Хиус-Молнию». Он подошел к Николаю (они не виделись уже три года) и сказал: «На таких кораблях ты будешь летать, как мы и не мечтали. Если бы видел отец…», и заковылял дальше, широкий, сутулый, угрюмый. Все останавливались и прижимались к стенам, давая ему дорогу. Он рано состарился, ведь ему не было и шестидесяти пяти. Когда отец погиб на Венере, Коле было двенадцать. Краюхин вызвал его к себе и сказал: «Твой отец не вернется, Коля. Он остался там». Он больше не сказал ничего, взял Колю за плечо и пошел по широким коридорам Комитета в гараж, взял свой вертолет, и они летали весь день над Москвой, не говоря ни слова, и он несколько раз передавал Коле управление. Может быть, он ждал, что Коля будет плакать, и хотел помешать этому, но Коля не плакал. Он плакал накануне, когда прочитал письмо отца, оставленное перед отлетом. На конверте было сказано, когда его вскрыть…

Жилин проснулся, спросил: «Ты чего не спишь?» и опять заснул.

На «Звездочке» вообще было очень интересно. Однажды Ляхов привел их в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону абсолютно свободного полета в качестве лота-разведчика. Танкер удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Это было огромное неуклюжее сооружение, и всех поражал его цвет — бирюзово-зеленый. Обшивка отваливалась кусками, стоило прикоснуться ладонью. Она просто крошилась, как сухой хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из двадцати, запущенных в зону абсолютно свободного полета. Курсанты спросили Ляхова, что произошло, и Ляхов ответил, что не знает. Это впервые за два года Ляхов ответил им, что он не знает. «На больших расстояниях от Солнца есть что-то, чего мы пока не знаем», — так сказал Ляхов. И только позже они сообразили, что Ляхов поведет «Молнию» туда,

[Одна страница отсутствует.]

Жилина и спросил ее вполголоса, приятно улыбаясь:

— Простите, мы скоро прибываем?

— Через десять минут, — ответила стюардесса, тоже приятно улыбаясь.

Тогда Коля ткнул Жилина локтем в диафрагму и сказал:

— Вставай, Иван Федорович, Москва.

В Мирза-Чарле они прибыли через день утром. Ракетодром Мирза-Чарле отправлял и принимал ионолеты местного сообщения. Он связывал Землю с ее искусственными спутниками. Со времени первых фотонных ракет рейсовые и экспедиционные планетолеты строились, испытывались, грузились, ремонтировались, стартовали и принимались только на искусственных спутниках — чтобы не загрязнять атмосферу Земли радиоактивными отходами. Кроме того, это было много экономичнее и проще технически. Сообщение Земли с возлеземными доками осуществлялось через сеть ракетодромов типа Мирза-Чарле посредством автоматических и пилотируемых ионолетов, использующих для разгона энергию превращения атомарного кислорода верхних слоев стратосферы в молекулярный кислород. Такие ракетодромы сооружались обычно в пустынях (Мирза-Чарле располагался на юге Заунгузских Каракумов, в трехстах километрах севернее Ашхабада) и мало отличались один от другого: несколько сотен квадратных километров, залитых стеклопластом, сотни гектаров складов и мастерских, непрерывные потоки атомовозов, решетчатые башни радиотелескопов и радиомаяков, огромный прозрачный купол СЭУК (система электронного управления и контроля) и — несколько поодаль — аэродром и зеленый городок с обязательной высотной гостиницей на окраине. Через эти стандартные ворота ежедневно уходили в пространство пилоты, инженеры, ученые, десятки тысяч тонн материалов и продовольствия и ежедневно приходили на Землю необыкновенные металлы и минералы, невиданные животные, драгоценные знания. Иногда через эти ворота возвращались на Землю в запаянных прозрачных цилиндрах те, кто отдал жизнь за власть человека над Пространством.