Рассказы (LiveJournal, Binoniq) - Владимир Сергеевич Березин Страница 42

Музыканты были похожи на чертей. Особенно один горбоносый балалаечник, что со зверским лицом щипал свой инструмент.

Правда, один аристократический писатель долго кочевряжился, не желая признавать простонародную музыку.

Он всё утверждал, что ему ближе "Венгерские танцы" Брамса. Но вскоре и он завёлся, и я заметил, как дрожит его нога в такт сладким звукам балалайки.

"Нога! — подумал я. — Ля вибрасьен са моле гош этюн гранд синь"! Уи сан дот, человек, который не специалист, может быть, даже удивится, как я отношусь к этой ноге. Но ведь, всё великое обнаруживается в малом, компрене ву?

— Ай, наяривай! — крикнул, меж тем, дядюшка, и все пустились в пляс.

Тут уж и мне было не устоять. Я сноровисто вынул из китайской вазы розу, и, зажав в зубах, повел в танце свояченицу графа.

Прелесть что это был за танец! Столько в нем было русской души… Право, почти столько же, сколько в расписной матрешке, мистическом прихвате русских колдунов и ворожей.

Чудо что это был за танец, прямо хоть святых выноси.

Нам уже переменили три розы, а я ещё был полон сил. Впрочем, к ночи все притомились, и сели за вист.

Я очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка.

Наконец, под утро, граф велел закладывать.

Светало.

Аристократический писатель, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в дрожках, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, верно, приехавши домой, привёз в усах своих два репейника.

Я, однако, решил остаться у дядюшки — с тем, чтобы на следующий день сходить на вальдшнепов.

К тому же свояченица делала мне пассы — надо было разобраться, что сие означает.

И вот я помахал моим друзьям и поклонился прямо в пыльное облако и остался в имении дядюшки.

Впрочем, старого писателя Фирсова просто забыли.

16 сентября 2008

История про способ развеяться

Тогда, в прошлом году, чтобы развеяться, я отправился на охоту. Был прекрасный день, что случаются только тогда в начале осени, когда погода установилась ненадолго, и вот-вот ясное небо затянется тучами, робкий румянец зари сменится пожаром, раскалённое солнце исчезнет на неделю, а зарядившие дожди отравят целую неделю своей свинцовой мерзостью.

Сперва я охотился за тетеревами, затем за вальдшнепами, потом за куропатками, вслед за этим — на гусей, ну а после на рябчиков. За это утро я набил довольно много дичи (не считая дроздов), и вот решил вернуться домой, в имение к молодому графу.

Но скоро, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и ржавым колхозным трактором в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Ночь приближалась и росла, и наваливалась как на какой-то ненавидимый кем-то город. Скоро я увидел свет в отдалении, а приблизившись, увидал костер, у которого сидело несколько хамоватых деревенских подростков.

По своему обыкновению они показали мне ножи, но я передернул затвор и они радостно уступили мне место у огня и пару печеных картофелин. Я не стал признаваться пацанам, что заблудился, а как ни в чём не бывало, вступил в разговор, чтобы быть ближе к своему народу. Народ внимал мне, да и сам делился печалями — всего подростков оказалось трое: Толян, Костян и Вован. Заговорили о работе (несколько подростков работали на фабрике у чеченца Мурата, другие промышляли по мелочи), затем разговор перешёл на вампиров, угнавших старый грузовик аварийной службы.

— Это ещё что, — сказал Костян, и рассказал про Гаврилу, слободского плотника, что женился на француженке, которая его научила таким кунштюкам, что после развода он так и не мог обрести счастье, и повесился на осине.

— С нами крестная сила! — шепнул Толян.

— Да ничего страшного, — отвечал Вован. — Вот Ермил-почтальон у Мурада-барина как-то украл барана. Такого ужаса, что случился с Ермилом после, я и вовсе не припомню. Вышло страшнее, чем история про старого графа, что приходил на родительскую субботу.

Старого графа и вправду видели здесь — он шёл босой, похожий на старика с плаката "Помоги голодающим Поволжья", и проповедовал крестьянам не бросать общинно-колхозную землю, искал разрыв-траву, да жаловался, что могила давит, хоть и нет на ней креста.

Но пиво сморило подростков, а меня — усталость. Очнувшись, я почувствовал, как свежая струя пробежала по моему лицу. Утро зачиналось, забелелось на востоке. Деревенские спали как убитые вокруг тлеющего костра; один лишь Вован приподнялся до половины и пристально поглядел на меня, но я показал ему кулак и отправился восвояси.

Мне не терпелось записать это всё в свой мескалиновый дневник, да и убитые птицы в моём ягдташе начинали подванивать.

17 сентября 2008

История про роман

Снова зарядили дожди, и я принялся глядеть в окно, воздух за которым наполнился холодной моросью. "Унылая пора, — записал я в своём дневнике. — Очарование ли ты очей?"…

В такую погоду хорошо было бы вернуться к рукописям, да только духа моего не хватило, и я отправился во флигель к одному отставному чиновнику, что приехал из города со своим братом.

Как только я вошёл, так в ноздри мне ударил тот особый дух, что образуется в общежитии немолодых людей, что оторвались от семейного порядка. Однако в нашем Отечестве этот дух часто сочетается с возвышенностью — и по нему можно обнаружить страстные споры о будущем России, беседы о таинствах человеческой природы или разговор о ценах на урожай.

Меня бы удовлетворила любая из этих тем, и я храбро шагнул в комнату.

На столе стояло два графинчика.

Было видно, что городские гости уже изрядно напробовались водки на хрену, что так мастерски изготовляла ключница Авдотья.

Мне эта пара обрадовалась чрезвычайно, и старший брат сразу же предложил купить у него борзых. Борзых звали Расстегай и Разорваки. Глупые какие-то имена. Ладно второе — это хоть как-то напоминает что-то эллинское, античное, героическое… Но Расстегай?

Мои собеседники хором утверждали, что ещё у них имелся Вылезай, да только что издох.

— Вылезай — какая-то благодушная кличка. Лучше — Растерзай, — заметил я.

Чиновник обтёр усы, и как-то ловко перешёл со мной на "ты", хотя никакого брудершафту мы не пили:

— Этих собак нельзя продавать поодиночке в разные руки, не то случится беда и с хозяевами собак, и с ними самими. Но раз у тебя