Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2003) Страница 45

При всем том Кортен по-прежнему мыслит по-деловому — предельно конкретно, и это позволяет ему сражаться с неолиберальными экономистами их собственным оружием, показывая вопиющую абсурдность нынешней экономи­ческой системы, работающей не на человека, а на саму себя, точнее, на мировых заправил.

Исследователь приводит впечатляющий пример: в 1954 году тогдашний министр финансов Великобритании Р. Батлер произнес речь, в которой обещал, что трехпроцентный ежегодный рост экономики приведет к удвоению нацио­нального дохода к 1980 году и сделает каждого вдвое богаче. “Эта речь оказалась поворотной в судьбе англичан. Прежде национальные цели формулировались в виде конкретных задач, например, строительство 300 000 квартир в год или создание общенациональной системы здравоохранения. Отныне главной целью становится экономический рост. Идеологический спор между левыми и правыми в отношении того, как разделить пирог определенного размера, был в большой степени отодвинут на второй план. Внимание сосредоточилось на том, как увеличить размер пирога”.

Не напоминает ли это вам, читатели, лозунг Путина — удвоить ВВП к 2010 году, который кремлевская пропаганда пытается выдать чуть ли не за новую нацио­нальную идею? Посмотрим, что же вышло у англичан.

Цель, свидетельствует Кортен, была достигнута. Однако простым людям это не принесло процветания. Напротив, качество жизни ухудшилось. “Число хронических заболеваний возросло, уровень преступности вырос в восемь раз, безработица выросла непомерно...”.

К еще более трагическим последствиям этот рост ради роста приводит в развивающихся странах. В Коста-Рике МВФ и Всемирный банк провели реконструкцию экономики. В стране с развитым мелким фермерством и небольшим числом крупных хозяйств латифундисты-экспортеры получили колоссальные преимущества. Это обеспечило страну валютой и помогло начать выплату внешнего долга  — что и было целью международных банкиров. Но фермеры, работавшие на внутренний рынок, разорились. Продовольствие пришлось импортировать. Долг снова стал расти и в конце концов удвоился! “При всей возмутительности последствий их политики, — негодует Кортен, — МВФ и Всемирный банк указывают на Коста-Рику как на пример  у с п е ш н о й структурной перестройки, потому что увеличился экономический рост и страна теперь способна регулярно выплачивать долги”.

И опять не могу не отметить пугающие параллели с российской действи­тельностью. Сегодня рост ВВП обеспечивается за счет экспорта сырья. Большая часть доходов оседает в офшорах, где зарегистрированы  наши крупные сырьевые компании. А то, что попадает в бюджет, идет на выплату внешнего долга. Заказы на производство оборудования для добычи нефти и газа, на трубы, которые могли бы оживить отечественное машиностроение, дать работу и стабильный доход сотням тысяч людей, уходят за рубеж. Бывая в московском офисе Газпрома, я каждый раз поражался: вся “начинка”, все внутреннее убранство гигантского здания, вплоть до картин на стенах, да, кажется, и сами стены — всё привезено из-за границы... Страна теряет невосполнимые ресурсы, а ее население не получает ничего. Увеличить расходы на науку — нельзя: нет денег. Перевооружить армию — нельзя. И так во всем! Зато нам постоянно рапортуют о повышении темпов экономического роста.

Кортен призывает “по-новому взглянуть на цель и единство жизни”. “Д е н е ж- н о й  экономике” неолиберализма он противопоставляет “с о ц и а л ь н у ю  экономику”, черпая примеры из жизни традиционных обществ. “Социальная экономика по своей природе является местной, беззарплатной, не денежной и не рыночной. Ею движет любовь, а не деньги”6.

Что имеет в виду Кортен? Работу по дому, уход за детьми, заботу о преста­релых. Вся стоимость произведенных товаров и услуг потреблялась и обмени­валась в пределах семьи и данного района теми, кто создавал эти ценности. Автор отмечает высокую эффективность в использовании ресурсов и удовлетво­рении реальных потребностей. Он с  горечью признает: “Плотная ткань челове­ческих отношений, основанных на длительном совместном проживании и взаимо­помощи, которые когда-то существовали при социальной экономике, теперь распадается”. И все-таки исследователь надеется на появление современных форм “социальной экономики”, основывающихся на реалиях сегодняшнего дня.

За работами Ларуша и Кортена угадывается могучая фигура Карла Поланьи — крупнейшего экономического мыслителя XX столетия. Его книга “Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени” (Пер. с англ., СПб., 2002) представляется мне наиболее ясным и совершенным исследованием из тех, что посвящены истории развития капитализма.

Написанная в середине века книга Поланьи не устарела и сейчас. Более того, сегодня общество только подходит к адекватному пониманию его работы. И этому есть веские причины. Изданная в конце Второй мировой, она пришлась на эпоху, когда внимание Запада переключалось на противоборство с новым противником — СССР. В центре внимания оказалась книга другого венского изгнанника, Фридриха фон Хаека — “Дорога к рабству”, появившаяся в том же 1944 году, что и исследование Поланьи, но — в отличие от него — пришедшаяся ко времени.

Еще бы! Сочинение Хаека воспевало свободный рынок и рыночную демо­кратию. Оно стало идеологическим знаменем борьбы с Советским Союзом. Хаека можно назвать провозвестником неолиберализма и “нового мирового порядка”. Напротив, Поланьи смотрит на саморегулирующийся рынок не только без вос­торга, но с осуждением и ужасом: “Подобный институт не мог бы просу­щест­вовать сколько-нибудь долго, не разрушив при этом человеческую и природную субстанцию общества; он бы физически уничтожил человека, а среду его обитания превратил в пустыню”. С неотразимой убедительностью ученый доказывает, что и сама мировая война явилась следствием краткого торжества рыночной эко­номики.

Естественно, “хозяева жизни” сделали все, чтобы оттеснить на задний план научный труд, столь красноречиво развенчивающий либеральную утопию. Потребовалось полвека, чтобы западное общество увидело в новом торжестве либерализма те же отвратительные черты, на которые в середине 40-х указывал автор “Великой трансформации”. Пришлось пережить крушение гражданских идеалов, социальных гарантий, вновь вплотную приблизиться к очередной мировой бойне, чтобы  понять глубочайшие прозрения и пророчества Поланьи.

Ученый обнаружил в основе либеральной теории школярскую ошибку, чудовищную по отношению к человеку и разрушительную по своим последствиям. Чтобы не искажать пересказом поистине хрестоматийный текст, процитирую фрагмент — ключевой для книги, да и для всей критической литературы, посвященной либерализму: “Рыночная экономика должна охватывать все факторы производства, в том числе труд, землю и деньги...… Однако совершенно очевидно, что труд, земля и деньги — это отнюдь не товары, и применительно к ним постулат, гласящий, что все продаваемое и покупаемое производится для продажи, явным образом ложен. Иными словами, если исходить из эмпири­ческого определения товара, то они товарами не являются. Труд — это лишь другое название для определенной человеческой деятельности, теснейшим образом связанной с самим процессом жизни, которая, в свою очередь, “производится” не для продажи, а имеет совершенно иной смысл; деятельность эту невозможно отделить от остальных проявлений жизни, сдать на хранение или пустить в оборот; земля — это другое название для природы, которая создается вовсе не человеком, и, наконец, реальные деньги — это просто символ покупа­тельной стоимости, которая, как правило, вообще не производится для продажи. Характеристики труда, земли и денег как товаров есть полнейшая фикция”.

Собственно, после этого  р а з о б л а ч е н и я  ф и к ц и й либерализм как научная теория перестает существовать. И только алчность буржуа, фанатизм их интел­лектуальной обслуги (тот же Хаек — это воинствующий аятолла рыночного фундаментализма) вкупе с доверчивостью многочисленных профанов — из тех, кто олицетворяет общественное мнение, — поддерживают иллюзию его жизне­способности.

Однако существует еще и  п р а к т и к а  либерализма, которую росчерком даже гениального пера не отменить. Куда там! Это она на полвека с легкостью задвинула книгу Поланьи на самую заднюю полку человеческих знаний. Надо было бы — и его самого отправила следом. Что такое человеческая жизнь для нее, распоряжающейся миллиардами жизней на всей планете?

Поланьи прекрасно сознавал опасность практического воплощения идеи не знающего ограничений рынка и предупреждал о ней общество с гражданским пафосом, неожиданным в научном исследовании: “Позволить рыночному механизму быть единственным вершителем судеб людей и их природ­ного окружения... значило бы в конечном счете уничтожить человеческое общество. Ибо мнимый товар под названием “рабочая сила” невозможно передвигать с места на место, использовать, как кому заблаго­рассу­дится, или даже просто оставить без употребления, не затронув тем самым конкретную человеческую личность, которая является носителем этого весьма своеобразного товара. Распоряжаясь “рабочей силой” человека, рыночная система в то же самое время распоряжается неотделимым от этого ярлыка существом, именуемым “человек”, существом, которое обладает телом, душой и нравственным сознанием. Лишенные предохраняющего заслона в виде системы культурных институтов, люди будут погибать вследствие своей социальной незащи­щенности; они станут жертвами порока, разврата, преступности и голода, порожденных резкими и мучительными социальными сдвигами. Природа распадется на составляющие ее стихии; реки, поля и леса подвергнутся страшному загрязнению; страна уже не сможет обеспе­чивать себя продовольствием и сырьем. Наконец, рыночный механизм управления покупательной способностью приведет к тому, что пред­приятия будут периодически закрываться, поскольку излишек и недоста­ток денежных средств окажется таким же бедствием для бизнеса, как засуха и наводнения — для первобытного общества”.