Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было Страница 5

«Нужны Большие артисты», – в голове раздается голос Игоря. Слово «большие» Игорь артикулирует как невидимый диктор – слово «nicht» в немецком учебном аудио-курсе.

Добавляю в ванну пены и сравниваю цифры, левый столбик – правый, правый – левый.

Интересная штука: вскрытие показывает, что почти все заработанные деньги зарабатывались почему-то на артистах из Питера, Киева, Харькова, Риги. Москвичей в списке – раз-два и обчелся, и в правом столбике напротив этих имен хорошие цифры появляются куда как реже.

Мама, роди меня бухгалтером.

Я подготовил речь, обдумал, кому на кого ссылаться и кого чем агитировать. Легко звонить директорам, когда ты про их питомца собираешься писать в журнале – или в эфир пригласить. Легче, в конце концов, звонить, когда речь об уже известном клубе идет, это я, положим, делал. А тут – ни кола ни двора: Лена чай по пустому залу разносит, артисты живут припеваючи – на дворе нефтедолларовый расцвет. Кому мы нужны? Не к месту как-то у меня мандраж. Вылезаю из ванны, заматываюсь в полотенце. Коммуникатор бы в воду не уронить.

Директор «Машины времени» просит перезвонить позже.

Набираю по памяти Женю Федорова из «Текилыджаззз». Подсматриваю и вспоминаю номер «Маркшейдер Кунста». Напоминаю о себе директору «Аквариума». Даты – не близкие, так далекие пятницы и субботы – начинают на удивление ладно складываться. Пазл собирается. Какой я молодец.

У «Машины времени» – длинные гудки.

Рутинно набираю номер директора «Ночных снайперов». Так и так. Открываемся. Список общих знакомых – оглашаю. У «Снайперов» московские даты расписаны на несколько месяцев вперед.

– ОК, может быть, если у вас вдруг будет минута, вы заедете к нам со Светланой посмотреть на площадку.

– Вот и звоните своей Светлане! – из мобильного вдруг льется трудно сдерживаемая ярость. – Пора бы запомнить, кто где. Всего хорошего.

Не быть мне дипломатом – разве что при американских демократах, где что Словения, что Словакия – хоть горшком назови, только в печь не ставь. Светлана и Диана разошлись. У каждой своя группа. «Снайперы» оговорок не прощают – я бы на их месте, пожалуй, тоже вскипел.

Ну раз так – покорно звоню директору Светланы Сургановой. Не оговариваюсь. Договариваемся на три месяца вперед.

«Машина времени». Дозвонился. Есть минута. Так и так. Открываемся. Список общих знакомых – оглашаю.

– У вас там что, горит, что вы мне в третий раз за день звоните? – спрашивают на том конце.

– Извините, пожалуйста. Перезвонить завтра?

– Да нет, отчего же. Спрашивайте.

Хм, вроде бы я все озвучил – сколько денег, кто, кого. С пиететом и культурой речи – все у меня нормально. Повторяю.

– Неинтересно.

– Может быть, у вас будут свободные даты позже? Мы будем рады показать вам площадку при случае. Мне кажется, она может вам понравиться.

У нас есть дата 28 августа. На дворе январь.

– М-м-м, хорошо, мы можем обсудить ее подробнее? Это я так шучу! – голос в трубке доволен произведенным эффектом. – Даты есть у тех артистов, которым нужны концерты. «Машине времени» не нужны концерты. Нам от вас ничего не нужно. Вообще едва ли от кого что нужно. Не тот уровень. Вы посмотрите сначала, кому вы звоните, и подумайте, прежде чем звонить.

Имя этого директора записано рядом с именем артиста во всех справочниках не одно десятилетие. Дипломатия меня вконец подводит.

– Простите за беспокойство, – говорю. – Мне казалось, в вашем возрасте люди уже умеют себя вести. Сожалею, что вас некому было научить – столько работы, конечно, недосуг.

Не возьмут меня даже к американским демократам в подмастерья. И «Машина времени» теперь для нас потеряна навсегда.

Оно и к лучшему.

С Денисом Хомяком у меня связано одно, тяжелое в прямейшем смысле воспоминание. Денис как-то напоил меня пивом у себя в клубе «СССР» в Берлине и передал деталь от огнемета – отвезти Роме Грузову в Питер. Деталь весила пуд.

– Если, – напутствовал Хомяк, – тебя в аэропорту спросят, что это, ты говори, что на дачу, для насоса.

Напутствие укладывалось секунды в три. Первое, что предусмотрительно рассказал мне Рома про Хомяка:

– Он будет говорить. Быстро. Ты сначала ничего не поймешь. Не волнуйся – его с непривычки никто не понимает. Это потом придет. Тебе с ним полезно познакомиться – у него хоть и маленький клуб на Торштрассе, но он в тусовке. Maria am Ostbahnhof он, как я, не строил – зато он в Берлине постоянно живет.

И попросил привезти причиндал от огнемета.

Рома – «речник». Выходец из питерской могучей кучки художников-авангардистов. Я «Речников» знаю совсем шапочно: по клубным шоу, на которых все горит и пылает, – термоядерный ответ Петербурга Cirque du Soleil. Шоу эти страсть как любят эвент-менеджеры. Зато лично с Ромой мы неплохо знакомы – по клубной писанине. В свободное время, когда Рома не гоняет по Гоа на мотоцикле и не роется в антикварных лавках Дели, он пописывает для модного журнала. В модном журнале материал о грузоперевозках назвали как-то в его честь «Роман Грузов». И не было названия справедливее.

Так и пошло – Рому через журнал, Хомяка через Рому, огнемет через Хомяка. Сказать, что в аэропорту Шенефельд я пользовался популярностью, – не сказать ничего. Решив, что русские со своими дачами да баулами совсем с ума посходили, плоскогрудые воблы-секьюритессы осмотрели каждый шуруп на хомяковской передачке, наконец пожелали мне счастливого пути и отправили огнемет по ленте «некондиционное». Я волновался.

Собственно, заволновался я уже тогда, когда на встречу, назначенную в «СССР» в девять, Хомяк приехал к одиннадцати. Мне под пыльным тюлевым абажуром чего-то налили, чуть ли не за счет заведения – хотя нет, это в отсутствие хозяина была бы неоправданная щедрость, скорее, пиво было по-берлински дешево, – и я на видавшем виды бархатном диване два часа слушал творчество «Нож для Frau Muller»; общаться с парой русскоязычных фриков с ирокезами в соседнем углу мне было не о чем.

Хомяк, маленький, проворный, как воробей в «Макдональдсе», со щегольской бородкой мошенника и двумя массивными часами на правой руке, появился как ни в чем не бывало, потряс мне руку, застрекотал быстро, и я – неправда, Рома! – понял каждое слово. Понял, что «Нож для Frau Muller», или – с недавних пор – Messer Chups, или просто питерский умница-музыкант Олег Гитаркин, у Хомяка квартирует и с Хомяком дружит. Понял, что с лицензией на алкоголь тут что-то не то: прибывающих гостей вышибала в ковбойской шляпе сначала рассматривает через глазок. Понял, что к бармену у Хомяка два

вопроса, и оба безответные: почему бармен решил, что создан быть женщиной и отращивает грудь, а также – почему бармен, если не стоять у него над душой, ворует 70% выручки.

– Так, может, просто поменять бармена? – ляпнул, не подумав, я.

– Новый еще больше воровать будет, – грустно, как на детсадовца на похоронах, посмотрел на меня Хомяк.

И вот спустя два года после этого раута – и через месяц тщетных поисков дизайнера – меня осенило. Хомяк. Опыт строительства с дедлайном «вчера» – из двух листов фанеры и куска органзы; мухинское училище в анамнезе; не «речник», но закрытому клубу художников – ближайший единомышленник. Житель вечно перебивающегося с хлеба на воду Берлина: десять тысяч за никчемный эскиз (как дизайнерское бюро, которое Игорь вчера очень убедительно послал по телефону куда подальше) – не попросит.

По одной линии породнимся с берлинским «СССР», по другой – с сибаритскими «Осенью»-«Зимой»-«Летом» и прочей «Шамбалой», которые делали «Речники». Ощущение удовольствия – будто от успешной вязки собак. А если честно-я рад, что у меня есть повод написать Хомяку в Берлин. У него там голова получше нашего проветрена.

– Э, да тут у каждого на лице life drama, – Хомяк невозмутимо крутит в вагоне метро головой и, не привыкши к грохоту и визгу подземки, слишком тихо шепчет мне на ухо. Мы отъехали от Павелецкой на одну остановку.

Хомяк прилетел из Берлина с красной спортивной сумкой через плечо. Много ли человеку нужно на месяц – если двадцать три часа в сутки из двадцати четырех торчать на объекте? За Хомяком должен был приехать на представительской машине друг, но что-то у них не заладилось, едем на метро.

Торговались недолго. Вернее – Хомяк три недели кряду писал «везде золото, пилястры золоченые, рамы позолоченные», а Игорь, теряя терпение, пытался выбить из Хомяка хоть какую-то конкретику согласно предоставленным

размерам. Наконец из Берлина пришли эскизы – на изображениях в автокаде действительно фигурировали пилястры золоченые и рамы позолоченные, там же были обозначены размеры, – отдельным файлом шел список необходимого к закупке, начинавшийся «обоями оранжевыми, дурацкими, как я присылал на фото, – 24 рулона» и заканчивавшийся «рабочим-таджиком – 20 шт., но лучше больше».