Жан Бодрийяр - Дух терроризма. Войны в заливе не было (сборник) Страница 5

Глубокое презрение кроется в такого рода «чистой» войне, которая доводит противника до беспомощности и бессилия, но не уничтожает его тела, которая за дело чести почитает обезвреживание и нейтрализацию, но не убийство. В этом смысле она еще более отвратительна, чем другие войны, потому что сохраняет жизнь. Она отбирает что-то меньшее, чем жизнь, это как унижение, это хуже, чем если бы она просто отбирала жизнь. Несомненно, здесь кроется какая-то политическая ошибка, поскольку нельзя победить и вовсе без борьбы. Таким образом, американцы, не ведя борьбу с Другим, а просто его устраняя, наносят особое (личное) оскорбление, такое же, как если кто-то не торгуется о цене товара, отказывая тем самым в каком-либо личном взаимоотношении с продавцом. Тот, чью цену вы принимаете без дискуссии, наиболее презираем вами. Тот, кого вы обезвреживаете, даже на него не взглянув, чувствует оскорбление и вынужден мстить. Возможно, что-то от этого есть в показе униженных пленников по телевидению. В некотором роде это заявление Америке: если вы не хотите знать, как выглядим мы, мы вам покажем, как выглядите вы.

Так же как психическое, или экран психики, превращает все болезни в симптомы (уже не осталось органических заболеваний, причины которых не пытались бы найти где-то в другом месте, в интерпретации расстройства на другом уровне: все симптомы проходят через своего рода черный ящик, где психические образы переворачиваются и инвертируются, болезнь становится обратимой, неуловимой, ускользая от всякой реалистической терапии), так и война, обращенная в информацию, перестает быть реальной войной и становится войной виртуальной, в некотором роде симптоматической. И так же, как и все, что преобразуется в психическое, становится предметом бесконечных спекуляций, так все, что преобразуется в информацию, становится предметом спекуляций, которым нет конца, и приводит к полной неопределенности. На наших телеэкранах нам остается лишь симптоматическое чтение эффектов войны, либо эффектов дискурса о войне, или полностью спекулятивных стратегических оценок, аналогичных оценкам в области исследования общественного мнения. Так, на протяжении всего одной недели оценка уничтоженного иракского военного потенциала выросла с 20 % до 50 %, чтобы потом упасть к 30 %. Эти цифры колеблются так же, как котировки акций на фондовом рынке. «Сухопутное наступление можно ожидать сегодня, завтра, через несколько часов, в любом случае на этой неделе… Погодные условия идеальны для боевых действий» и т. д. И кому верить? Здесь нечему верить. Мы должны научиться читать симптомы как симптомы, а телевидение – как истерический симптом войны, которая не имеет никакой критической массы. Впрочем, она, судя по всему, и не собирается достигать критической массы, оставаясь в инерциальной фазе, и имплозивность[32] информационного аппарата с его тенденцией к снижению степени информативности, как кажется, усиливает имплозивность самой войны с ее тенденцией к снижению степени конфронтации.

Информация подобна неинтеллектуальной [несамонаводящейся] ракете, которая никогда не находит свою цель (и, к сожалению, даже свою противоракету!), следовательно, взрывается где угодно или теряется где-то в космосе на неизвестной орбите, по которой вечно вращается как космический мусор.

Информация есть не что иное, как блуждающая ракета с непредсказуемым пунктом назначения, которая хоть и стремится к своей цели, но всегда попадает в случайные ложные цели [обманки] – она сама и есть обманка, которая на самом деле распространяется [разлетается] повсюду, но в основном с нулевым результатом. Утопичность целевой рекламы или целевой информации напоминает ракеты-мишени [целевые ракеты]: никто не знает, куда она попадет, и ее целевым предназначением, по-видимому, является не попадание, но, так же как в случае с ракетой, сам запуск. По сути, единственным впечатляющим образом является вид ракет, снарядов, космических аппаратов лишь в сам момент их запуска. То же самое касается рекламы или пятилетних планов: все сосредоточено на кампании по запуску, а ее влияние [попадание] и результаты настолько случайны, что часто мы о них и вовсе не слышим. Весь эффект заключается в программировании, а весь успех – в создании виртуальной модели. Взять хотя бы ракеты типа «Скад»: их стратегическая эффективность близка к нулю, а единственный (психологический) эффект их воздействия заключается в том, что Саддаму удалось-таки их запустить[33].

То, что производство ложных целей [обманок] стало значимой отраслью военной промышленности, так же как производство плацебо стало значимой отраслью фармацевтической промышленности, а фальшивки процветают в арт-индустрии, не говоря уже о том, что информация стала попросту приоритетной отраслью индустрии, – все это признак того, что мы вступили в мир обмана [déceptif], где вся культура усердно трудится над своей подделкой [contrefaçon]. Это также означает, что этот мир больше не питает никаких иллюзий о себе.

Все началось с лейтмотива точности, хирургической, математической, пунктуальной эффективности, что является еще одним способом не признавать противника как такового, так же как лоботомия является способом не признавать безумия как таковое. И вся эта техническая виртуозность заканчивается самой нелепой неопределенностью. Изоляция противника всеми способами электронной интерференции[34] создает своего рода вал, за которым он становится невидимым. Он превращается в «stealthy» [незаметный], и его способность к сопротивлению становится неопределимой. Уничтожая его дистанционно, в этой транспарентности, становится невозможно даже различить, жив ли он еще или уже мертв.

Концепция чистой войны, как и чистой бомбы или же интеллектуальной [самонаводящейся] ракеты, равно как и сама эта война, задуманная как технологическая экстраполяция разума, – все это верный признак безумия, так же как стеклянные колпаки или мыльные пузыри на головах некоторых персонажей Иеронима Босха – признак их слабоумия. Эта война, подобно Белоснежке[35], заключена в стеклянный гроб, откуда выкачаны весь плотский тлен и вся военная страсть. Чистая война, которая заканчивается грязным нефтяным пятном.

Французы предоставили самолеты и АЭС, русские – бронетехнику, англичане – секретные бункеры и взлетно-посадочные полосы, немцы – газ, голландцы – противогазы, а вот итальянцы – эквиваленты всего вышеуказанного, но в виде ложных целей [обманок]: бутафории танков и бункеров, надувные бомбардировщики, оборудование для имитации теплового излучения ракет и т. д. Ввиду такого количества таких чудесных вещей, совсем недалеко до еще более дьявольской фантасмагории: почему бы не дать фальшивые противогазы палестинцам? почему бы не разместить заложников на каком-то ложноцелевом стратегическом объекте, бутафорском химическом заводе, например?

Был ли сбит французский самолет? Животрепещущий вопрос, ведь на кону наша честь. Ведь это служило бы доказательством нашего участия в боевых действиях, однако иракцы, словно с каким-то злорадством, опровергают это (может быть, у них есть более точные сведения относительно нашего участия?). В любом случае, мы и здесь снова имеем дело с обманками, фальсификацией потерь, жертвами-тромплеями (как в Тимишоаре или в случае имитации уничтожения гражданских объектов в Багдаде).

Война высокой технологической концентрации, но слабая по содержанию. Может быть, она уже превысила свою критическую массу в результате чрезмерного сосредоточения?

Прекрасная иллюстрация схемы коммуникации, в которой отправитель и получатель находятся по разным сторонам экрана и никогда друг с другом не (со)общаются. Вместо сообщений, с той и с другой стороны летят ракеты и бомбы, но личная, дуэльная взаимосвязь здесь полностью отсутствует. Так воздушная атака на Ирак может быть прочитана в категориях кодирования, декодирования и обратной связи (в этом случае чрезвычайно слабой, так как невозможно даже узнать, что удалось уничтожить). А сдержанность израильтян объясняется тем, что они пострадали от абстрактных запусков бесполезных ракет[36]. Если бы Израиль атаковал настоящий «живой» бомбардировщик, это вызвало бы немедленный контрудар.

Коммуникация также представляет собой чистую связь, принципиально исключающую любое сильное чувство, любое личное переживание. Странно видеть эту бесчувственность, это глубокое безразличие друг к другу, которое разыгрывается в самом сердце насилия и войны.

То, что невидимые Stealthy-бомбардировщики начали эту войну, нацеленные на обманки и уничтожающие, без сомнения, ложные цели; то, что сначала секретные (опять «стелс») разведслужбы настолько обманулись относительно реального вооруженного потенциала Ирака, а затем все стратеги – относительно эффективности интенсивного ведения электронной войны, свидетельствует об иллюзионизме военной мощи, которая уже не соизмеряется с противником, а только лишь с собственными абстрактными (военными) операциями. Стоило бы отправить всех этих генералов, адмиралов и прочих липовых экспертов на надувной стратегический объект, чтобы посмотреть, привлекут ли такого рода обманщики настоящие бомбы на свою голову.