Марина Сванидзе - Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 1. 1913-1933 Страница 50

Так вот, в первом же сезоне нэпа Мейерхольд предложил советской публике по всем статьям невиданное ранее зрелище — "Великодушный рогоносец".

Во-первых, скабрезный сюжет. Французская история о том, как муж в поисках любовника жены заставляет ее пропустить через спальню всех мужиков села.

Во-вторых, этот сюжет разыгрывался в или на невероятной декорации. Говорят, это было нечто вроде какой-то мельницы с лестницами, площадками, скатами и массой вращающихся дверей. Кроме того, еще трамплины и трапеции. Все это двигалось и крутилось в зависимости от темпа действия. И вот этот темп, а вернее, ритм был главным фокусом. Актеры без грима, в комбинезонах унисекс вытворяли на всей этой конструкции черт знает что с начала и до конца спектакля в темпе presto, то есть быстро. Зал завораживало, люди начинали хлопать в такт движению на сцене до совершенного восторга.

И в довершение ко всему этому в третьем акте на сцене появлялась то, чего никто никогда доселе не видел. Это был джаз, первый в России джаз, игравший совершенно новую, неведомой прелести музыку.

Мы никогда не узнаем, как ощущал себя в эти мгновения сидевший в зале поклонник Мейерхольда командарм Михаил Фрунзе. Полтора года назад он брал Перекоп, гнал вон, за море, тысячи русских людей, а через 18 месяцев нахлынул из-за океана этот джаз с саксофонами, с засурдиненными трубами. И еще ударные, ударные всех размеров. И такая свобода импровизации в этой чужой музыке.

12 мая 1922 года в "Известиях" нарком просвещения Луначарский опубликовал статью "Заметка по поводу "Рогоносца"", в которой черным по белому было напечатано: "Все это тяжело и стыдно, потому что это не индивидуальный уклон, а целая грязная и в то же время грозная американствующая волна в быту искусства.

Страшно уже, когда слышишь, что по этой дорожке покатилась евро-американская цивилизация, но когда, при аплодисментах коммунистов, мы сами валимся в эту яму, становится совсем жутко".

Мейерхольду жутко от этой критики совершенно не становилось. Нэп продвигался. Самые активные приверженцы нэпа Бухарин, Томский, Сокольников, Рыков — это компания Мейерхольда. Они в самой силе. 11 октября 1922 года нарком финансов Сокольников вводит твердую валюту — червонец. 1 января 1923 года в денежном обращении червонец занимает только 3 процента, осенью 1923-го — уже 74 процента. Через месяц после введения червонца Мейерхольд выпускает спектакль "Смерть Тарелкина". Театральный критик Литовский — прототип критика Латунского в "Мастере и Маргарите" у Булгакова, — так вот критик Литовский на "Смерть Тарелкина" пишет: "Если Мейерхольд хочет действительно быть режиссером театра современности, ему следовало бы пройти партийный, марксистский курс".

В 1923 году создан Главрепертком — комитет по контролю за репертуаром. Действует в контакте с ГПУ НКВД. Нарушение указаний Главреперткома каралось в уголовном порядке.

Сказать, что Мейерхольд не боялся критики, — мало. Он шел на прямые боевые действия. В отношении одного из газетных критиков он дает указание контролерам в театре: "Господина вывести из зала, даже если он придет с билетом, купленным в кассе. Невыполнение приказа означает увольнение".

Через три месяца Мейерхольд выпускает спектакль "Земля дыбом" с посвящением Красной армии и ее героическому вождю и организатору Льву Давыдовичу Троцкому. На сцену через зрительный зал въезжают грузовики, мотоциклы и велосипеды. На сцене воинские отряды с настоящим оружием, прожекторы и мелкокалиберные пушки.

Сюжет — солдатское восстание в эпоху империалистической войны. В оригинале — пьеса французская. Ее название "Ночь". Мейерхольд говорил: "Эта пьеса — сволочь, я ее ненавижу". "Зачем же вы ее ставите?" — спросил один из его актеров. "Приходится", — ответил Мейерхольд. Но спектакль с посвящением Троцкому по сути своей мюзикл. И потому имеет большой успех. Настолько большой, что его включают в кампанию по укреплению советской авиации. На сцену ставят самолет, пытаются завести пропеллер. Это не получается, но совершенно не мешает устроить сбор средств среди зрителей, а также малоимущих актеров. Через три года в небе СССР — самолет "Мейерхольд".

И тут нарком просвещения Луначарский провозглашает лозунг: "Назад к Островскому". Мейерхольд, который не забыл Луначарскому обвинений в американизме, сказал: "Отлично" — и выпустил феерическое шоу.

Пьесу Островского "Лес" он разрезал на 33 эпизода. Она шла в кинематографическом темпе. Название каждого эпизода загоралось на экране, который висел на сцене. Так это делают сейчас на эстрадных концертах. Невообразимое количество разнообразных предметов с калейдоскопической быстротой проходило через руки актеров и обыгрывалось ими. Текст дробился взлетами и падениями качелей и гигантских шагов. И все это под музыкальное сопровождение гармоник, духового оркестра, рояля, русского народного хора, мордовского хора и сольного пения. В роли Аркашки Счастливцева — Игорь Ильинский. Критика не знала, как реагировать. Публика валом валила в театр. Случалось, что неделями вместо всех других спектаклей шел "Лес". И тогда вечер за вечером в центре Москвы на сцене появлялись два человека — Счастливцев и Несчастливцев. Они шли по дороге, идущей вверх, в свете горящего рядом экрана. Счастливцев — Ильинский — был родным братом Чаплина.

Луначарский ничего не мог с этим поделать. Искусство — всемирная штука, искусству наплевать на Луначарского, оно со своими символами и образами носится в эфире, который не знает никаких границ. Через тридцать лет у Федерико Феллини точно так же, как Ильинский и Чаплин, пойдет по дороге маленькая женщина Джульетта Мазина. Мужская или женская оболочка — не важно. Счастье и несчастье — это переживания унисекс.

Кино сохраняется. Ощущение от театрального спектакля передать нельзя.

Актеров Мейерхольда мы знаем по кинематографу. И Ильинского, и Самойлова, и Мартинсона, и Свердлина, и Охлопкова, и Гердта, и Царева, и Жарова, и Гарина.

Много лет спустя после гибели Мейерхольда Эраст Гарин скажет: "Господи! Какие все мы были наивные идиоты. Если бы кто-нибудь подсмотрел в зеркало будущего!!!"

Летом 1924 года Гарин играет сразу семь ролей в спектакле Мейерхольда под названием "Даешь Европу". Вообще там все роли были разделены на положительные — это коммунисты и те, кто с ними, — и отрицательные — буржуи. Придраться к режиссеру было невозможно. Фокус заключался в другом. Все коммунистические персонажи были смертельно скучными. Когда они произносили свои монологи, публика кашляла, зевала и шуршала. И мгновенно переставала шуршать и кашлять, как только начинались сцены из буржуазной жизни. Джентльмены в смокингах, блестящие морские офицеры со своими дамами в платьях с вырезами до конца спины рассаживались за столиками уютного кафе, а перед ними и вроде как для них начинался американский степ, который сменял чарльстон. И все это под предосудительное дразнящее сопровождение настоящего американского джаза. Специально для "Д.Е." (так в московском театральном обиходе называли спектакль "Даешь Европу") Мейерхольд нанял настоящий американский джаз Сиднея Беше, заехавший тогда в Москву. В собственном мейерхольдовском оркестре играл в будущем знаменитый сценарист Евгений Габрилович: "Я был пианистом джаза, который не знает нот и все играет по вдохновению".

Рекордным случаем игры по вдохновению стал спектакль Мейерхольда по пьесе Эрдмана "Мандат". Причем по вдохновению играли и актеры, и зрители.

Вспоминает актриса Мейерхольда Тяпкина: "В пьесе у Эрдмана один из персонажей проходил под фамилией Чичерин. Мейерхольд сказал: "Товарищи, все-таки Чичерин — такое лицо. Неудобно. Надо кого-нибудь помельче". И предложил заменить Чичерина на Сталина.

Так вот, после того, как Гарин на премьере со сцены произнес имя Сталина, в зале раздалось: "Долой сталинских жуликов! Долой Сталина!" В зале присутствовала вся партийная элита. Аплодисменты перешли в овацию. Когда после спектакля Мейерхольд и Эрдман вышли раскланиваться, происходящее в зале уже просто напоминало демонстрацию. Зал ревел: "Долой Сталина! Долой сталинских ставленников!""

Мейерхольд писал: "Когда работаешь — весело. Я всегда был очень веселым человеком". В книге почетных посетителей театра имени Мейерхольда после спектакля оставили восторженные отзывы Бухарин, Каменев, Фрунзе. Наркомвоенмор Михаил Фрунзе написал: "Не ожидал увидеть и пережить в зале то, что пережил". Через полгода Михаил Фрунзе умрет в Боткинской больнице во время рядовой операции по поводу язвы желудка.

Через год после смерти Фрунзе Мейерхольд ставит "Ревизора". Это декабрь 1926 года и, по сути, уже финал нэпа. В финале "Ревизора", в немой сцене, под звон колоколов из-под авансцены вырастал белый занавес с золотой надписью, возвещающей о приезде настоящего ревизора.

Михаил Фрунзе