Марина Сванидзе - Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 1. 1913-1933 Страница 51

Михаил Фрунзе

В 1928-м Сталин впервые лично запрещает постановку второй пьесы Эрдмана — комедии "Самоубийца". Театр Мейерхольда при этом советское правительство направляет на гастроли в Париж. Из Парижа Мейерхольд официально ходатайствует о разрешении ему и его театру остаться за границей. Мотив: в Советском Союзе ему нечего делать. Ему мягко отказывают, и театр возвращается в Москву. Во времена нэпа Мейерхольд с женой Зинаидой Райх неоднократно бывали в Париже. Как-то сидели они там в маленьком кабаре. Мейерхольд вспомнил знаменитый петербургский дореволюционный артистический клуб "Бродячая собака" и сказал: "Но у нас, в Советском Союзе, теперь всем бродячим собакам — крышка! Вместо бродячих собак — прочно засевшие кабаны с клыками".

Он всегда был превосходно одет. И в Париже, и в Москве. В косоворотке и в фуражке со звездой он ходил давно и совсем недолго. Дочь Зинаиды Райх от Есенина, Татьяна Есенина, вспоминает: "Когда Мейерхольд надевал фрак, можно было упасть навзничь: эта одежда выносила наружу всю его артистичность". Мейерхольд это отлично знал. Красивой женщине Зинаиде Райх приходилось с особой тщательностью подбирать туалеты, чтобы соответствовать ему. В частности на диприемах. В Москве Мейерхольд вообще был окружен иностранцами. Во времена нэпа он не был ограничен в своих контактах. Для Запада в это время он был русским режиссером номер 1. Европейские, американские критики, режиссеры, историки театра ехали и ехали в Москву к Мейерхольду.

3. Н. Райх и В. Э. Мейерхольд

Как ни странно, в 30-е годы иностранных гостей в театре Мейерхольда было не меньше, чем в прежние времена. Театр сделали официальной приманкой для интуристов. Вечерами квартира Мейерхольда также полна иностранцев. Помимо них временами бывает нарком внутренних дел Генрих Ягода, всегда кто-то из его сотрудников. Мейерхольд одевается еще лучше, чем прежде. Костюмы от первых московских портных. Костюмы меняет ежедневно. Галстуки английские, шляпы итальянские. Стиль строгий, консервативный. Вокруг все и в театрах, и в ресторанах в полувоенных френчах "под Сталина", в гимнастерках с кавказскими ремешками, в сапогах и в бурках. И тут Мейерхольд берет и ставит сентиментальную и очень буржуазную пьесу Дюма-сына "Дама с камелиями". Все очень красиво и очень целомудренно. Все любовные сцены крайне сдержанные, но публика в зале каждый вечер плакала. Спектакль шел в разгар страшнейших сталинских репрессий. Мейерхольд, который обычно бежал впереди времени, на сей раз со своим временем абсолютно совпал. Он дал людям возможность свободно плакать в своем театре. Повод для слез за стенами театра был практически у каждого. Жена Мейерхольда Зинаида Райх на сцене в главной роли своей отличной игрой эти слезы оправдывала.

У нас нет возможности составить собственное представление о том, какой актрисой была Зинаида Райх. Тем не менее о ее склонности к импровизации мы можем судить. Однажды она высунулась в окно и подозвала милиционера. Протянув к нему руки, она медленно, почти задыхаясь, произнесла: "Я… верю… в учение… Маркса… Энгельса… Ленина… Сталина".

Великий режиссер Всеволод Мейерхольд был добрым знакомым великого композитора Дмитрия Шостаковича. Свою первую оперу "Нос" Дмитрий Дмитриевич писал на квартире у Мейерхольда и под впечатлением от его "Ревизора". Специально для Мейерхольда и Маяковского Шостакович написал музыку к спектаклю "Клоп". В январе 1936-го имена Мейерхольда и Шостаковича оказались рядом в программе гастролей ленинградского Малого оперного театра. Мейерхольд поставил там "Пиковая даму", а Шостакович написал "Леди Макбет Мценского уезда". Кроме этих двух имен в программе числилось еще одно — Иван Дзержинский с оперой "Тихий Дон".

17 января 1936 года в фойе правительственной ложи филиала Большого театра состоялась беседа товарища Сталина и председателя правительства Молотова с композитором Иваном Дзержинским.

Д. Шостакович и В. Мейерхольд на репетиции оперы "Нос"

В ходе беседы была отмечена "идейно-политическая ценность постановки оперы "Тихий Дон"".

А 28 января в "Правде" выходит эпохальная погромная редакционная статья под заголовком "Сумбур вместо музыки", которая дает старт сталинской борьбе с формализмом в искусстве. Объект этого погрома — опера Шостаковича "Леди Макбет". Статья в "Правде", без сомнения, эпохальная. Во-первых, потому, что впервые в истории большевизма Кремль вышел из границ идеологии и вторгся в сферу самого абстрактного из искусств — в музыку. А во-вторых, идея борьбы с формализмом в искусстве по-сталински гениальна. Определить, ухватить, что такое формализм, невозможно. И значит, бояться будут все. Все будут под колпаком.

Д. Шостакович и В. Мейерхольд

14 марта 1936 года председатель Комитета по делам искусств Керженцев называет Мейерхольда "вождем формалистического направления в советском театре". 20 марта в "Литературной газете" появляется термин "мейерхольдовщина".

В справке секретно-политического отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР об откликах деятелей искусства на статью о Шостаковиче зафиксировано высказывание Мейерхольда: "Шостакович сейчас в очень тяжелом состоянии. Ему звонили из моего театра, чтоб написал новую музыку к "Клопу". Но он сказал, что ничего не может делать. Мне тоже трудно. Несколько раз ловил себя во время работы на мысли — нет, то будет мейерхольдовщина. Надо по-другому".

Наконец Мейерхольд берется за постановку советской пьесы "Одна жизнь" к 20-летию Октября. После генеральной репетиции спектакль запрещен. По сохранившимся воспоминаниям, спектакль был абсолютно безнадежен. Ужасы Гражданской войны были представлены на сцене с небывалой откровенностью. Потрясающее впечатление на зрителей генералки произвела немая сцена прохода по авансцене девушки, изнасилованной взводом красноармейцев. Повторяю, это в спектакле к годовщине революции.

После этого театр Мейерхольда был закрыт. С формулировкой: "Ликвидировать театр как чуждый советскому искусству".

Единственный, кто предложил место безработному Мейерхольду, был Константин Сергеевич Станиславский.

Основатель Художественного театра уже десять лет как был отстранен от работы во МХАТе и руководил оперной студией. Он сказал Мейерхольду: "В Художественном театре я уже больше не хозяин, Всеволод Эмильевич, а вот в опере и в моей студии еще пока распоряжаюсь. И это место — все, что я могу сейчас вам предложить".

В. Э. Мейерхольд на Всесоюзной конференции режиссеров

"Опера наша провалится, Константин Сергеевич", — ответил Мейерхольд.

Зинаида Райх заказала себе кофточку, расшитую нотными знаками.

Станиславский умер в августе 1938-го. В июне 1939-го Мейерхольд принял участие во Всесоюзной конференции режиссеров.

На третий день конференции он был третьим по счету оратором. Он сказал: "По совести моей, я считаю происходящее сейчас в наших театрах страшным и жалким. Я знаю, что это бездарно и плохо. И это убогое и жалкое, называющееся социалистическим реализмом, не имеет ничего общего с искусством. А театр — это искусство! Охотясь за формализмом, вы уничтожаете искусство!"

Незадолго до финала Мейерхольда во время репетиции посетил секретарь ЦК Лазарь Каганович.

Происходившее на сцене Кагановича не заинтересовало, он вышел из зала. Мейерхольд бросился за ним. Каганович сел в машину и уехал. Мейерхольд бежал за машиной, пока не упал.

"Лежа на полу, лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать. Меня здесь били, больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине". Это фрагмент из заявления Мейерхольда главе правительства Молотову, которое он написал из Бутырской тюрьмы. Он был арестован в ночь с 19 на 20 июня 1939 года.

Фото из следственного дела В. Э. Мейерхольда

"Когда я сидел на стуле, той же резиной били по ногам; когда эти места ног были залиты внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что казалось, что на ноги лили крутой кипяток. Я кричал и плакал от боли. Руками меня били по лицу. Это вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней. Смерть легче этого, сказал себе я. И пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот. Так и случилось. Статья 58, пункт 1а и 11". Коротко это означает "расстрел".

Мейерхольд также написал письмо прокурору СССР Панкратьеву. Этот прокурор СССР не имел высшего юридического образования. Он окончил только начальную школу. Так вот, этому прокурору СССР Мейерхольд писал: "Я отказываюсь от принужденных ложных показаний. Я лгал, следователь записывал, а некоторые ответы за меня диктовал стенографистке. Прошу вызвать меня к себе. Я назову имена следователей, вынуждавших меня к вымыслам". На самом деле он не был наивным человеком. Он был трезвым, твердым, но безнадежно талантливым человеком, жившим в 1930-е годы в Советском Союзе. В протоколе Военной коллегии Верховного суда написано: "Подсудимый ответил, что виновным себя не признает и показания на предварительном следствии не подтверждает". Такое давалось далеко не всем маршалам, проходившим по сталинским процессам. Кроме того, Мейерхольд твердо знал свое место в истории и, в отличие от многих других, думал о своем имени после смерти.