Н. Денисов - Огненный крест Страница 53

У нас не было русских картин. Но мы сейчас же нарисовали. Булавин нарисовал чешские Великие Татры, назвав их Кавказскими горами – Эльбрусом, Казбеком, и русскую тройку в стиле экспрессионизма. А я нарисовал шишкинских медведей.

По визитной карточке мы легко нашли квартиру доктора Имбэра. Находилась она вблизи нашего отеля. Позвонили. Открыл сам доктор в ермолке. Булавин ему представился, взяв «под козырёк», то есть приложив ладонь к художественному берету: «Есаул Кубанского войска Булавин!». И доктор радостно «козырнул». Коснувшись ладонью ермолки, сказал: «Я тоже офицер – армии Керенского... А вы офицер царской армии? Были и в Белой армии? Были и в немецкой армии? И вы не убили ни одного жида?».

«Нет! – сказал Булавин. – Не убил. Я не был в немецкой армии. Я сидел в концлагере у немцев. Меня самого чуть немцы не убили». – «Ой! Так вы пострадали от немцев, как наши жиды... Проходите, пожалуйста, выпьем кофе. Моя дочь напишет вам рекомендательные письма в рекламные компании – в АРК, в БРАКО. Покажите ваши акварели».

Мы развернули свои акварели.

«Ой, какие красивые, родные русские виды! Эльбрус! Казбек! Тройка! Медвежата... Я все куплю!».

Булавин одну и ту же гору, когда продавал акварель русским или евреям из России, называл Эльбрусом или Казбеком. Когда продавал чехам, говорил – Велике Татре, когда покупали немцы, называл – Шпиц Инзбрук. Для венесуэльцев он рисовал Шпиц Боливар...

После нашего первого транспорта из Европы пришли второй, третий. А может, и четвертый транспорт венецуэльских поселенцев. С одним из этих транспортов приехал мой учитель рисования Хрисогонов.

Как-то я зашел в магазин к Хительману, а он, встретив меня радостно, закричал: «Смотри, Генералов! Смотри! Я тебе покажу еще одного русского! – и начал представлять меня Михаилу Михайловичу. – Вы оба русские, вы можете говорить по-русски. Какое счастье!».

Михаил Михайлович, к моему удивлению, «поехал» что-то не туда, словно не узнал меня, растерялся: «Я не русский, я грек Крисогоно. Да, я говорю по русски, но я не русский».

Мы оба – и Хительман, и я – удивленно смотрели на Хрисогонова, не зная, как себя и вести с человеком. А он, наконец, улыбнувшись, обнял меня и стал говорить: «Шура! Я скрываю, что я русский, потому что здесь всех русских считают за коммунистов. А картинки покупают богатые люди. Они не будут покупать у «коммуниста». И тебе советую не говорить твоим клиентам, что ты русский, и не подписывать картины русской фамилией, а каким-нибудь псевдонимом...».

Хозяин отеля «Конкордия», где мы жили с Булавиным, поставил нам старый стол на балконе второго этажа, где мы обычно рисовали как придется, и разрешил «пачкать» этот стол красками. Хорошо стало работать. Удобно. И однажды, когда Булавин ушел продавать картинки, а я рисовал, раздался оглушительный топот по лестнице на балкон, так что она – старинная, колониальная! затряслась, готовая рухнуть. И вбежал пьяный человек, ругаясь по-русски. Поминая и царицу Екатерину Великую, и царя Соломона, и Фараона. И подал мне руку человек, как-то лихо представился: «Капитан потонувшего корабля!.. Да нет, это в шутку, а вправду – не капитан, а матрос. И не с потонувшего корабля, а напился я в Ла Гуайре и проспал свой корабль бразильский... Я русский политический эмигрант». – «Белой эмиграции?» – спросил я. – «Нет, раньше – 1905-го года. С первой революции, ушел с «Потёмкиным». – «А почему ты не вернулся, когда произошла большевистская революция в семнадцатом?» – «Потому что я с большевиками не согласен. Я анархист!.. Я приехал из Ла Гуайры в Каракас, чтоб явиться здесь в венецуэльскую корабельную контору – поступить временно на венецуэльский пароход, а когда придем в Бразилию, там слезу и вернусь на свой пароход».

Интересно, интересно! – вдруг забродили во мне старые намерения – наняться матросом и...

И я спросил неожиданного «пришельца»: «А когда ты туда пойдешь, в корабельную контору?». – «Сейчас же... Вот немножко посижу. Поговорю с тобой и пойду... Я зашел сюда... мне сказали, что тут есть русские». Тогда я сказал: «Пойдем вместе! Я тоже хочу поступить на пароход матросом». – «Хорошо... пойдем. Зайдем сначала к итальянцу Луису в винную лавку, выпьем и пойдем... А ты на каких пароходах служил?».

Когда выпили у итальянца, я признался пришельцу: «Не служил я никогда матросом!». – «Ладно... Тогда не говори, что ты матрос. На теперешних кораблях работа матроса не такая простая, ты не сумеешь её исполнять. Скажи, что ты кочегар!» – «Так я и кочегаром никогда не работал!» – «Справишься. Теперь кочегары не кочегарят. Теперь корабли венецуэльские и бразильские ходят на нефти. И дело кочегара – лёгкое... Я тебя буду рекомендовать, как служившего кочегаром со мной на одном корабле!»

Так и сделали. Зарегистрировались в корабельной конторе. И нам сказали прийти через неделю. Мы пошли в наш отель «Конкордия», по дороге обмыв удачное начало, застали в отеле Булавина весёлого, хорошо распродавшего картинки и тоже обмывшего это дело.

Когда мы с новым приятелем рассказали Булавину про наш план, он огорчился: «Что же вы меня не подождали? Я же штурвальный, я имел свою яхту в Крыму и управлял штурвалом».

Пошли в пароходную контору и с Булавиным. И он, не зная испанского языка, говорил на немецком: «Их бин штурвалман!» и жестом показал, как он может управлять целым кораблём.

Запись Булавина в штурвальные тоже обмыли.

Матрос, наш новый приятель, вскоре как-то незаметно исчез. И больше нам не встречался. Но на душе было хорошо. Я затеял дело, которое приближало меня к возможности вернуться в Европу. А там...

На другой день Булавин задумчиво произнёс: «Знаешь, пойдем-ка лучше к мистеру Дэну, посоветуемся о поступлении на морскую службу – на венецуэльские корабли!»

Мистер Дэн был поляк, служивший в английской армии у генерала Андэрса, теперь он был представителем организации ИРО в Венецуэле. Эта интернациональная организация занималась перевозкой эмигрантов и устройством их на новых местах.

И мы пришли к мистеру Дэну. И мистер Дэн не посоветовал нам поступать на какой-нибудь неизвестный венецуэльский пароход: жалованье везде там скудное, кормят плохо – одной черной фасолью. И еще – пароходики маленькие, далеко не ходят от берегов, но качка при волнении страшная... А у него, у мистера Дэна, как раз есть предложение набрать команду из иммигрантов для стотонного корабля самого большого местного миллионера Мендосы – для курсирования от Да Гуайры до города Боливар на реке Ориноко. Команда требуется небольшая: капитан, два матроса и механик, знающий дизельмотор.

«Отлично! – сказал Булавин. – Есть капитан, есть и один матрос, нужно найти еще одного матроса и механика». – «Вы знаете капитана?» – спросил мистер Дэн. – «Да! Капитан – я, матрос – Шурка! Мы найдем механика и другого матроса».

Недалеко от нашего отеля я встретил одноклассника по кадетскому корпусу в Белой Церкви, с которым не виделись со дня окончания корпуса, Вовку Вишневского, и сразу спросил его: «Ты еще не нашел работу? Ты дизельмотор знаешь? Ты можешь служить машинистом на стотонном корабле?».

Вовка ответил утвердительно, что он знает дизельмотор и может работать машинистом на стотонном корабле. Я повел Вовку в отель и представил капитану. «Отлично! – сказал капитан Булавин. – Не хватает одного матроса».

«Я сейчас приведу матроса! – сказал Вишневский. Он тут живет, на плаце Конкордия. Он серб Иованович, он работал на сербских пароходах на Дунае. Матросом». «Отлично! в который уж раз веселел капитан. – Идем к итальянцу Луису, всю команду угощаю!»

Когда пришел в сопровождении Вовки матрос Иованович и команда в полном сборе отправилась к итальянцу, заняла места за столиком, капитан спросил нового члена команды: «Ты правда настоящий матрос? Ты Шурку научишь, а то он матрос у меня липовый, никогда не служил на море».

Хорошо выпили и Булавин стал говорить Вишневскому на ухо, будто бы по секрету, но не шепотом, а громко: «Скажу тебе, Володя, тайну! Имею задание от мистера Дэна возить урановую руду из города Боливар, которую недавно нашли в этом венецуэльском штате...»

Но морские наши дела затянулись. Стотонный корабль нужно было еще ремонтировать. Очистить и от нароста раковин, и от разных наслоений – днище и борта до ватерлинии, то есть всё то, что «прилипло» к посудине в долгом-предолгом неподвижном стоянии её в порту Ла Гуайра...

И нам подвернулось другое дело. В том же большом здании, где находилась канцелярия мистера Дэна, я встретил предприимчивого латыша Карлстона, с которым плыл в Венецуэлу тем первым нашим транспортом. Карлстон меня спросил: «Генералов, вы казак?» Я ответил: «Да! Казак!» – «Какой?» – «Донской!» – «А ваш друг Булавин?» – «Есаул Булавин – Кубанского войска». – «Джигитовать умеете?» – «Умеем!» – «А где есаул Булавин?» – «Сейчас спустится с верхнего этажа». – «Так скажите ему, что я вас жду в соседней кофейне».