Надежда Крупская - Библиотечное дело. Избы-читальни. Клубные учреждении. Музеи Страница 57

Часто еще в колхозах держится старый деревенский быт, но в лучших колхозах, коммунах, этой высшей форме колхозов, там по части быта уже делается кое-что, и думается, что надо, чтобы эта сторона не в загоне была, а она часто в загоне. В девяти толстых номерах этого журнала «Совхоз», где обо всем на свете говорится, только три статейки есть, которые касаются быта колхозников, быта работниц крупных совхозов, а остальные номера очень мало освещают быт.

Если мы возьмем сейчас условия, в которых живут работницы на фабриках и заводах, то мы видим, что сейчас вопросы быта становятся чрезвычайно остро и тут вопрос о механизации быта, т. е. о механизации обслуживания домашней жизни, об устройстве столовых, об устройстве прачечных, об устройстве водопровода и всего этого, стоит до чрезвычайности остро. Особенно при той напряженной работе, которая наблюдается при переходе на семичасовой день, а теперь на непрерывную неделю, этот вопрос встает во всю ширь со всей остротой.

Вот в Ленинграде выходит очень интересная «Бытовая Газета», которая этим вопросам уделяет большое внимание. Она поддерживает (у вас об этом, вероятно, был разговор) предложение бакинцев о создании бытовых секций. Я не очень в курсе этого дела, товарищи лучше знают, создаются ли эти бытовые секции при Советах. Только начинают создаваться, кажется. Я знаю, что местами их еще нет, но вопрос этот горячо обсуждался и горячо продолжает обсуждаться, и надо, чтобы эти секции были созданы, и Важно, чтобы не только они были созданы, а были такие условия, чтобы работа эта могла развернуться. Материальная помощь, конечно, нужна, потому что мало одних благих пожеланий.

Я должна сказать, что переход на непрерывку дает в этом отношении известный толчок. Приходилось говорить с рабочими тех производств, которые уже перешли на непрерывку. На «Серпе и молоте» рассказывают так. Раньше по воскресеньям столовка не работала, перешли на непрерывную неделю, поголодали одно воскресенье, поднажали рабочие, стала работать столовка круглую неделю, а раньше этого не было. В будние дни муж в столовку ходит, а воскресенье дома. В воскресенье на заводе или фабрике нет работы у работницы, но зато она с утра до вечера должна возиться с хозяйством, с ребятами, с угощением гостей. Тут и выпить можно и посплетничать, придут родственники, как быть? И это известным образом женщину порабощало, потому что весь воскресный быт ложился тяжелым бременем на работницу.

Теперь на некоторых фабриках, которые перешли на непрерывную неделю, чувствуют себя немножко растерянными рабочие и работницы: как мы это будем жить по-новому? А как же гости, тетка, когда же она придет? Нельзя угостить, нельзя и пойти в гости. Как-то новый быт еще не создался, а старый ломается, по-старому нельзя. Но, несомненно, что этот быт заставил целый ряд вопросов культурных и особенно бытовых поставить с большой остротой. Например, ясли, детские сады переходят на непрерывку. Мы отстаиваем в Наркомпросе такой порядок вещей, чтобы мать в дни отдыха не обязана была брать ребенка из яслей на целый день. Мы для этого так и организуем дело, чтобы ей не приходилось тащить с собой ребенка или оставлять на старшего сынишку или дочку. Нужно, чтобы руки были развязаны, чтобы женщина могла не только отдохнуть, но и в школу пойти и т. д.

Вопрос перехода — вопрос трудный и вопрос не одного дня. Но тут культурно-бытовые организации как будто понимают всю остроту вопроса, и некоторый сдвиг в дошкольном походе делается в смысле обслуживания питанием ребят и т. д.

Теперь я хочу немного остановиться на вопросе о ребятах. Вы знаете, что в деревне происходит громадный переворот, изменение всех старых привычек. Коллективизация значится не только в программе партии, не только обсуждается на собраниях, но она протащена в жизнь. И вот сейчас в деревне идет ломка старого быта, старых воззрений. Сейчас, когда крестьянин видит какой-нибудь комбайн, за которым он гонится четыре часа на лошади, чтобы поглядеть, как он работает, в нем происходит целый переворот. Он привык жить, как его отцы жили, работать, как его деды работали, а тут комбайн «воткнулся» в жизнь, и пашет, и косит, молотит, зерно ссыпает в мешок, а потом мешок выбрасывает. Нужно посмотреть, с каким недоумением смотрит крестьянин на механизацию сельского хозяйства и какой переворот во всей его психике создается. То, что делается в деревне, создает перестройку стародавней, вековой жизни деревни, и все предрассудки, темнота комбайном, трактором разрушаются. Сейчас характерно то, что те вопросы, которые стояли в начале революции, после Октября, в конце 1917–1918 гг. и в начале 1919 г., все эти вопросы сейчас встают, но только встают на другой основе. Тогда никакого опыта не было. Подумайте, не было даже бюджета. Теперь же все знают, что без бюджета нельзя жить, без него ничего не сделаешь, а тогда жили без бюджета. Как до нэпа работал Наркомпрос? Строил избы-читальни, детские сады, но на что они должны были существовать — неизвестно. «Будут деньги — бумажки напечатают; мало напечатают — сделают больше». У нас было безрасчетное хозяйство, и те хорошие правильные мысли, которые тогда были, не удалось осуществить, потому что не было умелых рук: сразу из подполья, сразу от станка, от сохи трудно было устраивать новое государство по-новому. Конечно, надо было активу, передовым слоям научиться хозяйничать, нужен был учет, расчет.

А вот сейчас с чем мы подходим? Сейчас, когда в деревне так все зашевелилось, это отзывается и на городе; когда в городе быстрыми шагами идет индустриализация, сейчас опять встают те же самые вопросы, которые стояли в 1918 г., но мы уже лучше вооружены к их разрешению. Мы уже знаем, что для того, чтобы механизировать быт (то, о чем так хорошо писали в свое время Коллонтай, Самойлова, Инесса Арманд, все мы писали об этом в 1918–1919 гг., и это повисло тогда в воздухе), нужен ряд мероприятий, и это можно сейчас осуществить. Мы знаем, что нужен фонд, что надо бороться за то, чтобы этот фонд дали, надо, чтобы ЦИК помог, чтобы женщины, поселившиеся на голой земле для того, чтобы из себя воспитать организаторов колхозного движения, не остались одинокими, а чтобы государство пришло им на помощь. Теперь нам ясно, где и как надо добиваться. Есть комиссии по улучшению труда и быта, путь сейчас обозначен совершенно ясно; что делать и как делать теперь гораздо яснее. Многие вопросы ставятся вновь с той четкостью, с какой они ставились в 1918–1919 гг., но, кроме этой четкости, есть уже большие организационные навыки. Сейчас будут не только одни разговоры, или одни порывы, одни попытки, которые ни к чему не приводят; а все то, что проделано за эти годы, будет учтено, учтем то, что проделано, и пойдем дальше.

Вопрос о детских домах ставился и в 1918 и 1919 гг. Тов. Ленин и другие тогда очень много писали по этому вопросу: надо-де, чтобы все дети в детских домах воспитывались. А что вышло с детскими домами? Обслуживать мы их не умели, это оказалось трудно, затем все детские дома брать на государственный счет оказалось не под силу государству. Так что детские дома только для беспризорных ребят. А теперь? Теперь в совхозах, колхозах опять встает вопрос: нужны детские дома, но не такие детские дома. — куда сунут беспризорных ребят, а такие, в которых бы все дети получали общественное воспитание.

Общественное воспитание — сейчас не только название. Вот мы видели в Москве слет пионеров. Пионеры — как раз те ребята, которые получают общественное воспитание в своих организациях. На тех, кто видел слет этих пионеров, он произвел чрезвычайно сильное впечатление. Мы видели ребят, их приехало 8 тысяч, да еще московские ребята. Мы видели кадры нового поколения, которые уже на старое поколение непохожи. Когда открывался слет на стадионе «Динамо», где собралось 48 тысяч человек, где были рабочие от производства, больше 20 тысяч ребят, когда все видели организованность ребят, ребята были не только московские, но и из далеких республик, видели, как они организованно действуют, организованно выступают, и это на всех производило громадное впечатление. Рядом со мной сидел Горький. Так он от волнения не мог даже и говорить ничего, слезы у него на глазах были. Видел, как давнишняя мечта, что ребята наши вырастут организованными, вот теперь осуществляется. В парк культуры ходили, в парке культуры была устроена столовая для пионеров. Каждый день 8000 ребят утром кормились, обедали потом и с собой им давали еще пищу. Когда видишь, как ребята идут в столовую, быстро моют руки, как все это происходит организованно, чувствуешь, как растет новое поколение. Найдены уже пути общественного воспитания.

Потом эти пионеры ходили в наркоматы — и в наркоматах устраивали с ними собеседования. Даже четверо из ребят попали на заседание Совнаркома. И все глядели на наше новое поколение: как какая-нибудь девушка или какой-либо мальчонка разговаривает по поводу всяких вопросов, как трезво подходит ко всем вопросам, как знает жизнь, — и на всех это производило очень большое впечатление. Правда, ребята были отобраны наиболее сознательные, наиболее организованные, — но все же, подумать только, разве лет пятнадцать тому назад могло бы быть так, чтобы пришли в министерство ребята, приехавшие из каких-то глухих деревень, и стали бы говорить, какие школы надо поддерживать и т. д.? Ребята употребляли такие слова, как бюджет и смета. В Совнаркоме один парнишка говорил о том, что надо дать денег и на школы крестьянской молодежи, но это не из тех сумм, которые ассигнуются по линии народного образования, а Наркомфин должен изыскать другие источники. Слет тоже показал весь сдвиг нашей жизни и то, в каких условиях наши ребята растут, показал, как меняется у нас жизнь.