Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №3 (2003) Страница 6

Понятно, здесь скорее символ, эмблема, чем живой, пусть и собирательный образ. Лернер постоянно предупреждает, что судить об американском характере по нескольким чертам опрометчиво. Сам он посвящает этому предмету не менее трети из 1400 страниц своего труда.

Но дело не в количестве страниц и не в многообразии подмеченных черт. Характеристика, приведенная выше, внешняя. Это парадный выход героя на подиум под фанфары. Исследовательская добросовестность и американская привычка все пощупать руками побуждают Лернера заглянуть в душу изображаемого персонажа. Несмотря на пафосный стиль, картина далека от парадной: “В своей жажде самоутверждения он разрывается между легко достижимыми материаль­ными благами и вечно ускользающим чувством собственной цельности. Его не оставляет чувство покинутости, так как старые боги ушли, а новые невесть когда придут. Однако в отличие от людей в предшествующие эпохи он жаждет не святости, не доблести, не красоты, не величия, не спасения своей души, наконец. Это не обремененный моралью человек, для которого на первом месте сила, напор и власть. И, кроме того, это человек, перед которым наконец рухнули все преграды. Он напоминает одновременно и Тамерлана, и доктора Фауста у Марло...”.

Запомним самохарактеристику: “Не обремененный моралью человек, для которого на первом месте сила, напор и власть”. Равно как жутко­ватый образ, синтезирующий Фауста и Тамерлана. На основе, надо понимать, стремления к   н е о г р а н и ч е н н о й   в л а с т и.   В одном случае реализующегося через познание, в другом — через насилие.

Вот здесь уже есть над чем поломать голову. Пожалуй, Лернер на этом этапе нам больше не помощник. Мрачные глубины сознания, как правило, открываются не ученому, а писателю. В самом деле, кто лучше знает душу своего народа, как не классики американской литературы?

Генри Адамс едва ли не первым изобразил американца без этнографических условностей, скетчевого схематизма и прочих упрощений. В книге “Воспитание Генри Адамса” он описал себя — и этот опыт самопознания до сих пор остается одним из лучших в американской литературе. Да вряд ли писатель мог найти другой, столь же колоритный типаж.

Генри Адамс происходил из семьи, сыгравшей выдающуюся роль в становлении американской государственности. Прадед — Джон Адамс был вторым президентом Соединенных Штатов, дед, водивший будущего писателя за руку в школу, — шестым. Семейные предания, общение с дедом связывали Генри Адамса с ХVIII столетием, героической эпохой борьбы за независимость и образования республики. Сам Адамс родился в первой половине XIX века (1838), а умер уже после мировой войны, в 1918-м. В лице Генри Адамса перед читателями предстает не только вершинное воплощение американского характера, но и сама история Соединенных Штатов.

Тем примечательнее автобиографические признания. На каких основах строилась его жизнь? “У уроженца Новой Англии сопротивление было в крови. Подчиняясь инстинкту, мальчик воспринимал мир через призму сопротив­ления (здесь и далее выделено мною. — А. К. ): бесчисленные поколения его предков рассматривали мир как объект для переустройства, пребывающий во власти неистребимого зла, и не имели оснований считать, что полностью преуспели в его истреблении, — они еще не выполнили свой долг. Долг этот заключался не только в сопротивлении злу, но и в ненависти к нему. Мальчикам естественно видеть в любом принуждении враждебную силу, и, как правило, так оно и было, но уроженец Новой Англии, будь то мальчик или взрослый мужчина, за долгие годы борьбы с духовно ограниченной и враждебной средой привыкал получать удовольствие от ненависти , радостей же у него было мало”   (А д а м с   Г е н р и.   Воспитание Генри Адамса. Пер. с англ. М., 1988).

Необходимое пояснение: Новая Англия — место высадки первых поселенцев. Здесь выковывалась американская история, американская государственность, американский характер. Тем значимее сентенция Адамса, где ключевые слова — сопротивление, переустройство мира, враждебная среда, ненависть .

А теперь из этой исходной точки взглянем на американскую литературу, на ее творцов и ее героев, ставших символами американского духа — Мартина Идена, “титана” Фрэнка Каупервуда, “необузданное” семейство Гантов. Они вышли из этой обжигающе холодной, но и закаляющей купели. Ярость, борьба — со сверстниками (за место у ворот, где дают работу), с издателями (за место в литературе), любовь как борьба, философия борьбы — это мир Мартина Идена из знаменитого романа Джека Лондона. “...Я индивидуалист. Я верю, что в беге побеждает быстрейший, а в борьбе сильнейший”, — говорит Мартин. “Мир принадлежит сильным”, — взахлеб повторяет он.

То же может сказать и Фрэнк Каупервуд из драйзеровского “Титана”. Впрочем, почему же только может — он говорит, кричит, бросая вызов всему миру: “Он может, должен и будет властвовать один! Никому и ни при каких обстоятельствах не позволит он распоряжаться собой... Он на голову выше всех этих бездарных и трусливых финансистов и дельцов и сумеет это доказать. Люди должны вращаться вокруг него, как планеты вокруг Солнца”.

Это о таких, как Каупервуд, Иден, о миллионах американцев писал поэт Пол Энгл:

............У каждого

Внутри сжатая пружина, которая, распрямляясь,

Толкает вперед, в яростный поток жизни.

Теперь самое время вернуться к социологическим обобщениям. “Анархист и бунтарь... в душе каждого американца”, — свидетельствует М. Лернер. Он выводит это из американской истории: “Политическая мысль Америки формировалась на фоне бунта против британского владычества”.

Обнаруживаются и другие истоки американского непокорства. Дух фронтира (переводчик, демонстрируя тонкое понимание, не написал по-русски “границы”, ибо фронтир — не просто граница, но особое явление американской жизни). Религиозные корни: первопоселенцы были церковными диссидентами. Трудное и опасное плавание на “Мэйфлауэре” через океан само по себе являлось воплощением протеста против церковной догматики Старого Света*. 

С мрачным фанатизмом удивительным образом сочетается стремление к освоению новых земель, а если повезет, то и к захвату чужих богатств. “Человек Новой Англии — это смесь пуританина и флибустьера”, — цитирует Лернер удачную формулу своего коллеги.

Особо следует сказать об индивидуализме. Это слово, понятие, явление — центральное в истории и жизни Соединенных Штатов. “Америка — это место, где индивидуализм и самодостаточность достигли своего пика, но продолжают развиваться”, — с гордостью провозглашает современный американский писатель Пол Гринберг (“Еврейская газета”, № 24—25, 2002).

Индивидуализм не просто “развивается” — он позволяет наращивать невиданную в мире мощь, покорять страны и целые континенты. “...Свобода, капитализм и индивидуализм, объединившись, обеспечили успех американского эксперимента”, — таков вывод Лернера. Поскольку для американца свобода и капитализм являются производными от индивидуализма, то предложенная формула звучит как триумфальное трехкратное повторение одного слова: индивидуализм, индивидуализм, индивидуализм.

В переводе на бытовой язык: “Я самый главный”. Именно такое заклинание американских ребятишек заставляют повторять в школе**. Русский эмигрант, обнаруживший, что телевидение пропагандирует это как “хороший воспита­тельный пример”, с изумлением вопрошает: “Но что это значит? Раз я самый главный, то я лучше тебя и лучше всех других!” (Записки о Западе. Выпуск 32).

Наивный вопрос! Что бы ответили на него герои Лондона и Драйзера, уподоблявшие себя Солнцу, вокруг которого все должны вращаться? Они не просто декларировали свое превосходство, но, напрягая силы, до последнего сражались с целым светом, чтобы заставить признать их победителями.

Рискуя показаться банальным, скажу, что этот дух борьбы, готовность к схватке являются движущей силой американского общества. Впрочем, мы, русские, потому и отмахиваемся от такого утверждения как от банальности, что, сто раз слыша о пресловутой “борьбе всех против всех”, по счастью, нечасто лично сталкиваемся с ее проявлениями. Спасительное в общем-то неведение оказалось гибельным, когда советско-американское противостояние перемести­лось на территорию Советского Союза. Многие радовались наступлению американизма, не понимая, что это Фрэнк Каупервуд (или Джордж Сорос) пришли к нам, чтобы диктовать свои законы.

Цепкая энергия западного человека, концентрированная устремленность и ненависть — та самая ненависть, из которой, по слову Генри Адамса, истинный американец черпает радость, — большинству советских людей были знакомы разве что по репортажам со спортивных площадок. Помните рефрен коммента­торов эпохи 70-х: “Профессионалы сражаются до конца”?