Газета День Литературы - Газета День Литературы # 139 (2008 3) Страница 6

Эта вскормленная государством новая аристократия недолго находилась под контролем бюрократического аппарата, как это задумывалось. Противостояние шло с переменным успехом и кончилось тяжелейшим политическим кризисом, выбраться из которого пришлось ценой необратимых уступок иностранцам. Что за этим последовало, мы уже знаем. Олигархическое же разложение государства продолжалось до самого завоевания турками Константинополя.

Кстати, во время этой последней турецкой осады олигархи не только не дали ни монеты на оборону города, но и расхитили те скудные средства, которые еще оставались в казне. Захватив Константинополь, молодой султан Мехмед, потрясенный богатствами некоторых горожан и в то же время полным отсутствием средств у защитников города, призвал к себе самых богатых граждан и задал им простой вопрос: почему они не дали деньги на защиту города от неприятеля? "Мы берегли эти средства для твоего султанского величества", — льстиво ответили те. Мехмед тут же приказал предать их всех самой жестокой казни: им отрубили головы, а тела бросили собакам. Те же из олигархов, которые бежали на Запад, надеясь там укрыть свои капиталы, были нещадно обобраны западными друзьями и закончили жизнь в нищете.

Огромной проблемой Византийского государства в период упадка стала частая смена направлений политики, то, что называется отсутствием стабильности и преемственности государственной власти. Со сменой императора нередко кардинально менялась направление жизни империи. Это крайне ослабляло всю страну и жестоко выматывало народ.

Политическая стабильность — одно из главных условий сильного государства. Это был завет великих императоров Византии. Но этим заветом пренебрегли. Был период, когда императоры менялись в среднем каждые четыре года. Можно ли было говорить в таких условиях о каком-то подъёме страны, реализации по-настоящему масштабных государственных проектов, требовавших многолетней последовательной работы?

Конечно же, в Византии были и очень сильные императоры. Таким был, например, Василий II, кстати, крёстный отец нашего святого князя Владимира. Он принял управление империей после тяжелейшего кризиса: страна фактически была приватизирована олигархией. Василий II в первую очередь жестко выстроил вертикаль власти, разгромил сепаратистское движение на окраинах, подавил мятежных губернаторов и олигархов, собиравшихся расчленить империю. Затем он провёл "чистку" в правительстве, конфисковал в казну огромные наворованные суммы.

Твёрдые меры Василия II позволили ему довести доходы казны до небывало высоких сумм: годовой доход империи составлял при нём 90 тонн золота. Для сравнения, Россия вышла на такие масштабы государственного бюджета только к началу XIX века.

Василий значительно ослабил могущественных тогда региональных олигархов-магнатов. Влияние и богатство этих местных владетелей были порой несравненно большими, чем влияние официального правителя. Так однажды во время военного похода малоазийский магнат Евстафий Малеин демонстративно пригласил в свое имение на отдых всё войско императора Василия во главе с ним самим и легко содержал эту огромную армию, пока они не отдохнули и не собрались с силами. Этот олигарх серьёзно надеялся влиять на судьбы государства: он начал интригу и выдвинул своего марионеточного кандидата на высшую власть. Но поплатился: у него конфисковали всё его огромное имущество, а самого отправили в одну из самых отдалённых тюрем империи.

Восстановив вертикаль власти в стране, Василий оставил своему приемнику своего рода "стабилизационный фонд", такой огромный, что, по словам историка Михаила Пселла, для него пришлось вырыть новые лабиринты подземных казнохранилищ. Этот государственный резерв предназначался в первую очередь на проведение военной реформы и организацию боеспособной профессиональной армии. Но наследники Василия все эти накопления бездарно проели и растратили.

Василию II не повезло. Занятый государственными делами, он так и не успел подготовить себе достойного преемника и, в конце концов, на престол вступил его родной брат Константин VIII. Новый император, почувствовав себя могущественным, свободным и несметно богатым, предался не делам, а восторженным мечтам о делах и грёзам о славе, которая должна была затмить славу брата. Результат оказался плачевным: под эгидой порфироносного мечтателя циничная правящая элита быстро утратила внушённые ей Василием II послушание и дисциплину и с новой силой погрузилась в борьбу за власть.

Хотя олигархи быстро добились своего, это не далось им даром: если Василий II карал непокорных конфискацией или, в крайнем случае, обычным в средние века ослеплением, то его преемник, истеричный Константин, в порывах гнева оскопил половину тогдашней византийской чиновничьей элиты.

Следующий преемник тоже не оправдал надежд. Вертикаль центральной власти стала рушиться. Итог нового противостояния кланов и элит, постоянных переделов собственности оказался закономерно плачевен: уже через 50 лет империя очутилась на краю гибели.

К слову, огромный стабилизационный фонд в руках неталантливых правителей тоже принёс не благо, а беду: без труда доставшиеся деньги вдруг стали работать против государства. Они развратили, разложили общество. Византийский историк Михаил Пселл с горечью говорил, что именно от неразумного использования, а больше от разворовывания денег, накопленных Василием, "заболела" империя: "начало вздуваться тело государства, одних поданных раскормили деньгами, других по горло набили чинами и сделали их жизнь нездоровой, пагубной".

Итак, вопрос о преемстве власти оказался для империи вопросом жизни и смерти: будет сохранено преемство и стабильность развития — у страны будет будущее. Нет — её ждет крах. Но народ зачастую этого не понимал и время от времени требовал новых и новых перемен. На подобных настроениях играли разного рода авантюристы и беглые олигархи. Обычно они укрывались за границей и оттуда поддерживали интриги с целью свержения неугодного им императора, обеспечению власти своего ставленника и новых переделов собственности…

Тяжелейшей и неизлечимой болезнью страны стала проблема, которая ранее никогда не стояла в Византии: в империи появился национальный вопрос.

Дело в том, что национальной проблемы в Византии, действительно, многие столетия не существовало. Будучи историческими законными потомками уничтоженного к V веку варварами древнего Рима жители Византии называли себя римлянами, ромеями. В огромном государстве вместо разделения на множество национальностей было единое вероисповедание — Православие. Византийцы буквально исполняли христианское учение о новом человечестве, живущем в Божественном духе, где "нет ни эллина, ни иудея, ни скифа", как писал апостол Павел. И это надёжно предохраняло страну от всесокрушающих бурь национальной розни. Достаточно было любому язычнику или иноверному принять православную веру и подтвердить свою веру делами, и он становился абсолютно полноправным членом общества.

На византийском престоле, например, императоров-армян было почти столько же, сколько и греков, были люди с сирийскими, арабскими, славянскими, германскими корнями. Высшими государственными чиновниками становились без ограничения представители всех народов империи — основной упор делался на их деловые качества и приверженность православной вере. Всё это обеспечивало ни с чем не сравнимое культурное богатство византийской цивилизации.

Чужими для византийцев были лишь люди другой, неправославной морали, другого, чуждого их древней культуре мироощущения. Например, грубые, невежественные, неистово алчные западноевропейцы того времени были для ромеев варварами. Император Константин Багрянородный так наставлял своего сына, который выбирал себе невесту: "Поскольку каждый народ имеет различные обычаи, разные законы и установления, он должен союзы для смешения жизней заключать и творить внутри одного и того же народа".

Чтобы верно понять мысль императора, надо помнить, что его прадедом был скандинав по имени Ингер, дедом — сын армянина и славянки из Македонии, женой — дочь армянина и гречанки, а невесткой — дочь итальянского короля. Его родная внучка Анна стала женой русского князя Владимира Святого сразу же после того, как тот принял крещение.

…Кончилось всё тем, что народы некогда единой Византии принялись враждовать друг с другом.

Запад не преминул воспользоваться новой смутой: сербов и болгар стали старательно убеждать, что греки столетиями угнетают их национальную самобытность. Были спровоцированы несколько настоящих революций, и, наконец, при помощи экономических и военных рычагов Запад настоял на отделении сербов и болгар от Византии и присоединении их к объединённой латинской Европе. Те полезли: "Мы тоже европейцы!" — вдруг осознали они. Запад наобещал им материальную и военную помощь, но, конечно же, обманул и цинично бросил их перед собой на пути турецких орд. Преданные Западом балканские народы на долгие столетия оказались под жесточайшим турецким игом. А Византия уже ничем не могла помочь. Национальное превозношение сыграло самую скверную роль для империи.