Федор Раззаков - Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека» Страница 62

С каким азартом, удалью это поется! Будто воочию видишь веселого горского парня и робкую испуганную красавицу. А лукавые, игривые подголоски Луизы Закировой (сестра Батыра. – Ф. Р.) как бы заключают эту забавную картинку в рамку улыбчивого восточного орнамента. Песня получилась очень удачной…».

Отметим, что репертуар у Закирова был поистине интернациональный. В нем были не только узбекские и русские песни, но также азербайджанские, иранские, афганские, турецкие, индийские, греческие, итальянские, испанские, французские и др. Причем все на языке оригинала. Помимо этого у себя в Узбекистана Закиров был известен еще и как талантливый писатель: его рассказы и очерки периодически публиковались в разных журналах. Кроме этого, его перу принадлежали переводы на узбекский язык «Маленького принца» Антуана Сент-Экзюпери и «Тени» Евгения Шварца. Плюс Закиров всерьез увлекался живописью (в юности он даже стоял перед выбором куда пойти: в певцы или художники).

Большую роль в многонациональной советской культуре продолжает играть узбекская литература. Например, одним из самых популярных толстых журналов советской интеллигенции является «Звезда Востока», выходящий в Ташкенте. По этому поводу приведу слова писателя А. Устименко:

«Узбекская литература тогда была отнюдь не провинциальной. Провинциальными в то время оказывались не могущие позволить себе никакой литературной вольности те же московские журналы. А «Звезда Востока» позволяла. Большой шум в стране вызвал один из наиболее интересных номеров журнала, вышедших после трагического ташкентского землетрясения 1966 года.

В тот год очень многие известные прозаики и поэты решили передать свои произведения для публикации на страницах очередного номера «Звезды Востока», гонорар же от публикаций перечислить в фонд восстановления Ташкента. Так и поступили.

Номер получился очень интересным. Его невозможно было достать. Ведь на его страницах оказались не только литературные работы полуопальных тогда Вознесенского, Ахмадулиной, Евтушенко и т. д., но (после долгих-долгих лет замалчивания!) появились и произведения Михаила Булгакова, и Осипа Мандельштама, и Исаака Бабеля…

Среди постоянных авторов журнала того времени были: писательница Татьяна Сергеевна Есенина, дочь поэта, А. Вулис – литературовед, предпринявший первую попытку вызволения из небытия романа «Мастер и Маргарита»…».

Отметим следующий любопытный факт. Когда в том году Рашидов по делам службы приехал в Москву, ряд известных литераторов, которые с ним дружили, попросили его в следующий приезд привезти им тот самый раритетный номер «Звезды Востока», поскольку в Москве его, дескать, не достать.

Между тем в Узбекистане продолжает жить и работать еще один известный деятель советской литературы – писатель Валентин Овечкин. Как мы помним, он приехал туда весной 1963 года и был тепло принят местными властями: ему с супругой выделили отдельную квартиру в Ташкенте. Правда, уже очень скоро Овечкин затосковал по России, что наглядно подтверждают его письма коллегам по перу. Особенно сильно эта тяга проснулась в нем после октября 64-го, когда в Москве отправили в отставку его гонителя Н. Хрущева. Так, в письме А. Твардовскому, написанному в том же октябре, Овечкин писал следующее:

«Вот сейчас мне очень захотелось вернуться в Россию из своей добровольной ташкентской ссылки. Но практически это трудно осуществимо. А жить здесь вообще-то стало невмоготу. Не подумай, что по каким-то особенным причинам, нет, относятся ко мне здесь хорошо, просто потому что – не Россия, не родное, с которым был связан всю жизнь. Я даже не предполагал, что я до такой степени русский человек. Сейчас просто какая-то окопная тоска по родным краям, как на фронте было. Вероятно, и возраст имеет значение. Старое дерево в новую почву пересаживать нельзя. Не по-научному я с собою поступил…».

В другом своем письме Твардовскому (от января 1965-го) Овечкин писал следующее: «Когда я тебе написал, что с удовольствием уехал бы отсюда, это просто вырвался стон души. Никаких конкретных планов переезда у меня нет. В Москву? Ни в коем случае! О Москве и речи нет. Я подумывал о России, о каком-нибудь областном или даже не областном городе, но чтоб было свое, русское, родное. Только не в Москву. Туда меня не тянет. Но и для такого переезда, не в Москву, никаких реальных возможностей у меня нет, главная причина – денег нет…».

Как мы помним, Рашидов хорошо относился к Овечкину и всячески содействовал тому, чтобы писатель чувствовал себя в Узбекистане комфортно. Но в то же время он прекрасно знал и о том, что Овечкин скучает по России, поскольку тот не скрывал своей тоски от него. Поэтому, если бы Овечкин изъявил желание уехать, Рашидов не стал бы его отговаривать. Более того, когда он узнал, что писатель нуждается в деньгах, то немедленно отреагировал на это: дал указание выпустить в издательстве «Ташкент» несколько томов «Избранного» В. Овечкина, которые затем были благожелательно отрецензированы в журнале «Звезда Востока». Но даже после получения неплохого гонорара Овечкин не покинул Узбекистан, поскольку внезапно (судя по всему, опять не без участия Рашидова) нашел для себя стоящее дело – задумал написать книгу о колхозе «Политотдел».

Это хозяйство, которое находилось в 20 км от Ташкента (в Верхнечирчикском районе Ташкентской области) считалось одним из старейших в Узбекистане – оно было создано в 1925 году. Колхоз специализировался на выращивании хлопка и кенафа и был одним из передовых не только у себя в республике, но и вообще в стране. И это отнюдь не преувеличение. Вот как об этом хозяйстве рассказывал сам В. Овечкин (в письме Г. Фишу, написанному за день до ташкентского землетрясения – 25 апреля 1966 года):

«Насчет моего переезда в Подмосковье. Туманное дело… Задержит меня в Ташкенте еще и то обстоятельство, что я приступаю к написанию книги о колхозе «Политотдел» и его людях, его председателе Хване (колхозом руководил кореец Хван Ман Гам. – Ф. Р.). Лучшего колхоза и лучшего председателя я в своей жизни не видел (отметим, что Овечкин за долгие годы своей журналистской работы воочию повидал не одну сотню колхозов как во многих советских республиках, так и в соцстранах. – Ф. Р.). Это был корейский колхоз (переселенцы с Дальнего Востока), но сейчас там много и узбеков, и русских, и казахов, в общем, колхоз интернациональный (какой была в свое время сельская коммуна «Сеятель», помнишь?). Очень у меня разгорелся зуб на эту книгу. Хван часто приезжает ко мне, и я бывал у него в колхозе много раз. Книга об этом колхозе, как она обдумалась у меня, дает возможность тесного и органического переплетения с моими личными воспоминаниями – о коммуне, о первых годах сплошной коллективизации, о 1932–1933 гг. на Кубани, о колхозах, которые я повидал за границей, в социалистических странах…

Я, поразмыслив, считаю просто гражданским долгом своим написать об этом колхозе – для всей страны. Чтобы все узнали, деревенские люди в первую очередь, какой может быть колхозная жизнь у нас. «Политотдел» – это уже настоящий сельскохозяйственный город. Это еще даже слабо сказано. Далеко не в каждом рабочем поселке или городе найдешь такой материальный уровень, культуру быта и производства, такую жизнь, как в этом колхозе. И такими могут, должны стать все колхозы!

Никогда не писал документальных вещей, но пришло время попробовать силы в этом жанре. Для убедительности, для достоверности думаю богато снабдить книгу фото. Писатель может соврать, увлечься, приукрасить, а вот фото – не врет. Вот, это документы, смотрите – какие в «Политотделе» дома, стадионы, сады, гаражи, ремонтные мастерские, Дворец культуры, Дом бракосочетаний, дороги, поля, стада, гостиницы, полевые дома отдыха, школы, больницы и пр. Надо сделать книгу предельно убедительной, лупить читателя по башке всем: и текстом, и фотографиями, и цифрами. Тот случай, когда автору цифр бояться не придется. Ведь цифры в «Политотделе» потрясающие. Например, доход колхоза за прошлый год составил 80 миллионов в старых деньгах!..».

В сентябре, уже в письме А. Твардовскому, Овечкин так писал о том же колхозе: «Рассказ о «Политотделе» переплетается с моими воспоминаниями о нашей коммуне, где я председательствовал, о первых шагах колхозного движения. Я чувствую возможность все это очень органично соединить, слить. Именно слить, а не склеить. Тема просторная, о многом можно высказаться! Наблюдая сегодня «Политотдел» (по моему убеждению – лучший колхоз в Советском Союзе), и бешено радуешься торжеству идеи коллективизации, и бешено злишься – почему не везде так? Ведь это же доступно всем!

Это все сделано, нажито своими руками, собственным горбом, на совершенно бесплодной (до колхоза) земле, на болотах, которые, прежде чем превратить их в орошаемые поля, сначала пришлось осушить. Колхоз «Политотдел» – этот тот идеал, который мерещится нам, первым голодным комунарам в Приазовье, когда мы зачинали свою нищую (в то время) коммуну. И я думаю, что, если бы не ударился в эту дурацкую литературу, и вернулся в свою бывшую коммуну (сейчас – колхоз) хотя бы сразу после войны, и меня избрали бы там опять председателем, – и наш колхоз сейчас ничем не уступал бы «Политотделу». Не пришлось бы ехать за тридевять земель любоваться этим красавцем колхозом – у себя дома достигли бы такого же идеала…».