Александр Горбачев - Песни в пустоту Страница 76

Алексей Никонов

Эта история закончилась тем, что меня пригласили на телевидение к Стогову. В эфире он докопался до моих ботинок, а я – до его книг, но потом мы как-то сошлись, в результате он даже написал про меня книгу. Нормальный пацан. Хотя мне все равно не нравится, что он пишет. Я ему как-то предлагал выпустить сборник своих стихов, а он мне: “Леха, стихи не канают сейчас, сейчас канает документальная журналистика”. Я говорю: “Илюха, то, что канает – это все говно, главное же искусство”. Он говорит: “Леха, у меня семья”. Я говорю: “Ладно, давай. Все равно меня напечатают через сто лет”. Он заржал.

Благодаря красивому жесту Бориса Ельцина ровно с наступлением 2000-х в стране началась новая эпоха. Началась она и для “Последних Танков в Париже” – правда, как это всегда было свойственно для Лехи Никонова, довольно перпендикулярным образом к общему государственному вектору. Набрав обороты, группа по стопам своих идейных родителей переехала в Петербург – и им стал помогать Андрей Тропилло, тот самый продюсер – демиург русского рока, что в 80-х записывал “Аквариум”, “Кино”, “Зоопарк”, “Ноль” и прочую классику (так история здешней рок-музыки в очередной раз любопытно закольцевалась). Тропилло к тому моменту, конечно, уже был не тем властелином дум, что прежде, но после выборгских подвалов это все равно был серьезный шаг вперед. Другой вопрос, что делал его Леха Никонов с маузером наперевес. Третий альбом “ПТВП” назывался “Гексаген”, четвертый – “2084”, и содержание их было не менее радикальным, чем заголовки. “В телевизоре я вижу только крыс, в углу улыбается третья мировая”, “Права и порядок теперь навсегда, политика ради законов скота, политика ради насилия средств”, – кричал вокалист “ПТВП” под мясистую и грозную музыку своей группы, которая стала чище и современнее (чуткий лирик, Никонов с ходу ощутил силу начавшего набирать обороты на русском хип-хопа и инкорпорировал его в свою музыку), но не стала тише. Почти в каждой песне он ставил восклицательный знак рядом со сладким словом “свобода”, предъявляя тяжелое обвинение согражданам, променявшим ее на стабильность. Это, впрочем, не означает, что Никонов превратился в политического трибуна – отнюдь, с каждой новой записью он все более умело рифмовал петербургский климат с затхлым ощущением реальности, ненависть к властям – с тем особенным типом ненависти, от которого один шаг до любви; песни “ПТВП” в этом смысле все дальше уходили от типового панк-хардкора с его лобовыми слоганами в сторону метафорической площадной поэзии, наследующей скорее Маяковскому, чем, скажем, Михаилу Борзыкину.

От типового панк-хардкора “ПТВП” уходили и вот еще в каком важном смысле. Для представителей субкультуры, во многом выросшей из левого движения, всегда был важен коллективизм – в том числе и в отношении саморепрезентации. В случае с Никоновым же естественным образом получалось так, что чем дальше, тем больше фронтмен “ПТВП” становился больше и шире своего ансамбля. Он начал выступать с поэтическими чтениями и выпускать книги стихов (был еще любопытный эксперимент со сборником “Техника быстрого письма”, который выкладывался на официальный сайт группы в режиме сочинения – причем тексты, согласно заданным самим Никоновым условиям, создавались не дольше пяти минут). Он сдружился со звездами новой альтернативы, группой “Психея”, и корифеями здешнего IDM, группой “Елочные игрушки”, – и со всеми записался вместе. Не будет преувеличением сказать, что в какой-то момент, уж простите за маркетологическую терминологию, бренд “Леха Никонов” стал более узнаваемым, чем бренд “ПТВП”, и это неудивительно: если группа последовательно и четко гнула свою линию, то ее идеолог гнулся во все стороны сразу, воспринимал всю свою жизнь как один большой перформанс. В некотором смысле мифы, бродившие о Никонове в конце 90-х, оказались реальностью, причем все сразу: он был одновременно и домашним интеллигентом, подавшимся в панк-рок, и неадекватным отморозком с суицидальными наклонностями, и подлинным панком, и позером, человеком, который может с максимальным знанием дела обсуждать особенности мировоззренческой системы позднего Ролана Барта, а потом двинуть собеседнику в рыло. Собственно, и публичное поведение “ПТВП” строилось на использовании этих крайностей. Скажем, в 2005-м, когда группе выдали премию журнала Fuzz за альбом года, Никонов сначала принял награду, а потом вытащил на сцену абсолютного голого клавишника “Психеи” и обстрелял почетных гостей антиправительственными речевками.

Андрей Тропилло

Никонов меня сразу зацепил поэзией, мне было все равно, что он поет мимо нот, что играют они хреново. Все это было, но для меня была важна энергетика – и энергетику эту я знал: это была энергетика молодого Цоя, Гребенщикова, Майка, Кинчева, то, что я любил. Именно поэтому я стал ими заниматься и выдергивать во всякие места.

Алексей Никонов

Все мои друзья из рабочих семей. Я вырос во дворе, но всегда был не особо физически здоровым. И меня обычно выставляли вперед как зачинщика драки. Отсюда все мои поэтические приколы. Я говорю: “А чего я-то первым иду разбираться?” “Леха, иди ты, у тебя лицо доброе”. И я читал всякие стихи. Подходил к гопникам и говорил: “А помните ли вы ту лошадь дохлую?” Или: “Я люблю смотреть, как умирают дети”. Они мне: “Ты что, совсем дурак?” А я им: “Кто дурак? Это стихи великого поэта Владимира Маяковского!” Они бац меня! И тут выходили наши пацаны, говорили этим: “Вы не правы”. И понеслось.

Юрий Угрюмов

Когда говоришь с Лехой, он говорит не абы что, лишь бы отвязаться, а по делу и очень интересно. Даже в те короткие минуты, когда мне удается с ним перекинуться словом, Никонов никогда не говорит тривиальные вещи. Даже когда он рассуждает о вещах простых, в этом всегда есть определенный подтекстик, оригинальный взгляд на вещи. Леха – поэт, этим все сказано, Леха на все смотрит своеобразно, не каждому это дано. В обыденном он подмечает поэзию.

Андрей Тропилло

Вообще для меня русский рок – это русский язык и поэзия. Я не думаю, что можно переиграть Led Zeppelin или Rolling Stones – можно разве что хорошо скопировать и что-то добавить, как у меня в свое время получилось с “Нолем”. Надо понимать, что русский рок-н-ролл как музыка вторичен. Но не как текст. Как текст в нем изначально использовались слова-символы, которые Майк с Гребенщиковым на местную почву перенесли. И Никонов – он тоже символист; то, что он говорит, имеет всегда не семантическую наполненность, а эмоциональную. Слова-образы. В этом смысле он замечательный продолжатель традиций.

Леонид Новиков

К Лехе Никонову я отношусь без аппетита, мне безразлично то, что он пишет, я не считаю его чем-то значимым. Когда небезызвестный Тропилло пытался задвигать, что это русский Рембо… Ну, я читал Рембо и точно знаю, что это не Никонов. К тому же я имею слабость к поэзии, по мере сил читаю и интересуюсь. Так вот, Леха Никонов ни разу не поэт. Он не современный и не интересный. Это просто набор прокламаций. Все, что происходит в рамках “ПТВП”, я считаю одним сплошным пиаром. Гламурный панк, абсолютно бессмысленный и беспощадный, Никонов полностью собой воплощает.

Андрей Тропилло

Мне поэзия Никонова напоминает, с одной стороны, Аполлинера, а с другой – Маяковского. Если это вообще может сочетаться в одном человеке, то в Никонове сочетается. И российском поэтом номер один в XXI веке я считаю именно Никонова.

Александр Зайцев

Леху Никонова мы услышали в первый раз вживую на каком-то фестивале, который делала “Психея”. Нас позвали с 2H Company, ну и Никонов там тоже играл и читал стихи. Нам сказали – сходите послушайте, чувак пишет крутые тексты. Но нам в тот момент много про кого так говорили, я, честно говоря, внимания особого не обратил. Потом возникла книжка “Нехардкор”, и я еще даже ее прочитать не успел, когда Леха мне подарил диск, где он сам читает свои стихи. Это произвело впечатление, и мы ему сказали, мол, приходи на наш концерт в ГЭЗ, мы микрофон поставим, сможешь – пожалуйста. Он пришел – и смог.

Кирилл “Джордж” Михайлов

Мне кажется, что Никонов с самого начала был артистом – он всегда немного играет роль, имидж соблюдает. И, когда человек свою жизнь в такую вот постоянную игру превращает, уже сложно разделять его в быту и его на сцене.

Андрей Тропилло

Никонов ни во что не играет – просто на сцене он больше раскрывается. Если актер не фигляр, он и должен так себя вести. На сцене он открывается с немножко другой – прекрасной, я бы сказал – стороны.

Александр Зайцев

Нельзя сказать, что у Никонова есть сценическая маска. Все его ерническое и глупое поведение подготовлено очень серьезно дома – за книгами, за видео, за музыкой. Он отработал способ, с помощью которого может выйти и что-то нащупать. Порядок текстов, импровизации – все направлено на то, чтобы выдать ток, чтобы люди его почувствовали. И тут ничего не запланируешь. Он не думает: я выйду, руку порежу, и это будет кульминацией. Нет, он оказывается здесь и сейчас и понимает: люди ждут от него тока. Это уже какая-то интуитивная работа – не придуманная схема, не манипуляция. Это происходит по-настоящему. Он оказывается один на один с миром. Это такая жизненная практика, а не образ. И это не означает, что Леха во всем следует идеологии распада – когда человек сидит один дома или с девушкой, мы можем прийти к нему в гости, чаю попить. А не то, что мы сразу там удалбываемся – и давай по Sex Pistols.