Илья Эренбург - Испанские репортажи 1931-1939 Страница 83

Испанская революция не кончилась свержением монархии – она только еще начиналась. Куцая земельная реформа осуществлялась черепашьими темпами. Надежды народа на быстрое обновление страны не оправдывались. В республиканском лагере не было единства. Противники республики поднимали голову.

Приехав в Испанию осенью 1931 года, Эренбург, конечно, знакомился с историческими достопримечательностями, музеями и памятниками архитектуры. Но прежде всего его интересовала жизнь страны, ее люди. В Мадриде он беседовал с политическими деятелями, писателями и художниками. «Был в кортесах, – писал Эренбург 25 октября 1931 года своему другу писателю О. Г. Савичу. – Здесь революция – это литература, адвокаты, клубы и пр. На селе несколько иначе»{144}. В Барселоне Эренбург проспорил несколько часов с вождем анархистов Дуррути. Он объездил не только крупные города страны, но и те районы, куда никогда не забирались туристы, – познакомился с литейщиками Сагунто и батраками [372] Эстремадуры, увидел нищету крестьян Санабрии и Лас-Урдеса. От его цепкого взгляда не укрылись прекраснодушные адвокаты и вороватые чиновники, бездельники-кабальеро и католическое духовенство, обирающее нищих. Все они старались сохранить под пышной вывеской «республики трудящихся всех классов» уклад прежней, дореволюционной жизни. Эренбург разглядел это с остротой, характерной для его художественного зрения. Он разглядел и как зрело народное недовольство, становясь решающим фактором общественного развития. В этом Эренбургу-политику помогал Эренбург-художник – недаром больше всего в Испании его поразило чувство достоинства трудового народа, органически присущее ему стремление к свободе. Об этой черте испанцев Эренбург знал и раньше – из книг испанских классиков, но увидел это и понял только теперь, в 1931 году.

Трудно удержаться от сравнения двух картин Испании, запечатленных Эренбургом с интервалом в пять лет.

1926 год: «Помпезная и по существу жалкая история Эскуриала, величественные нищие, офицеры из плохой оперетки, которые правят страной, растерянные, как носовые платки, колонии, анархисты с бомбами, лопоухий король, тираж романов Бласко Ибаньеса, смертники, обдаваемые ладаном, пустота»{145}.

И 1931 год: «Испания – это не Кармен и не тореадоры, не Альфонс и не Камбо, не дипломатия Лерруса, не романы Бласко Ибаньеса, не все то, что вывозится за границу, вместе с аргентинскими сутенерами и «малагой» из Перпиньяна, нет, Испания – это двадцать миллионов рваных Дон Кихотов, это бесплодные скалы и горькая несправедливость, это песни грустные, как шелест сухой маслины, это гул стачечников, среди которых нет ни одного «желтого», это доброта, участливость, человечность»{146}. Эти слова не стерлись от частого цитирования, в них – самая суть впечатлений Эренбурга от Испании, в них – объяснение его любви к этой стране.

В том же году Эренбург дважды был в Германии. Там к власти рвался фашизм, поощряемый щедрыми подачками военных магнатов. Отсутствие единства в антифашистском лагере объективно играло на руку нацистам. [373] Эренбург с его острым политическим умом понимал, что предстоит война с фашизмом – ее первые окопы были вырыты в Испании. Впоследствии он писал: «В 1931 году я понял, что судьба солдата не судьба мечтателя и что нужно занять свое место в боевом порядке»{147}.

1931 год – рубеж в творчестве Ильи Эренбурга. Решению «занять место в боевом порядке», принятому после глубоких раздумий, он следовал до конца своих дней.

Первой книгой Эренбурга, в которой отчетливо выразилось его новое понимание ответственности писателя, была «Испания»{148}. Она написана в декабре 1931 – январе 1932 года с оперативностью, характерной для Эренбурга. 25 декабря 1931 года в «Вечерней Москве» появился очерк «Рай, как он есть» – это первая публикация из «Испании». Полностью книга была напечатана в 1-3 номерах журнала «Красная новь» за 1932 год и в том же году вышла отдельным изданием.

Еще до того как эта книга вышла в Москве, она была издана в Мадриде под названием «Испания – республика трудящихся». Реакция испанской прессы на книгу Эренбурга была темпераментной. Газета «Либертад», например, требовала не только конфискации зловредного издания и привлечения автора к ответственности, но и дипломатического давления с целью запрета книги в других странах{149}. Журнал «Интернациональная литература» (1933, № 1) опубликовал материалы испанской дискуссии о книге Эренбурга. В «Письме одного республиканца великому русскому писателю Эренбургу» книга подвергалась нападкам с проправительственных либерально-демократических позиций. Автор письма выступал против критики Эренбургом испанского правительства, его непоследовательности в решении острых социальных вопросов. «Споря со мной, – отвечал Эренбург на эту критику, – вы защищаете не Испанию, а партию, стоящую у власти в настоящий момент… Я верю, что среди руководителей республики есть люди, искренне стремящиеся помочь рабочему классу. Но у истории свои законы. История не считается с добрыми намерениями того или иного мечтателя». Отвергая обвинения в «презрении к [374] испанскому народу», Эренбург писал: «Все дело в том, что я называю народом рабочих и крестьян, а вы, вероятно, чиновников и адвокатов. А их я, конечно, изображаю бездельниками, невеждами, зачастую жестокими. Да, это упрек, но упрек не народу, а классу». В «Письме Эренбургу революционного писателя Филиппе Ф. Арместо» книга «Испания» критиковалась с позиций ультрареволюционных, левацких. Его автор обвинял Эренбурга в «недостаточной революционности». Отвечая оппоненту «слева», Эренбург заметил: «Я отнюдь не думаю, что моя книга – это книга о причинах и перспективах испанской революции. Это не социально-политический трактат. Это всего-навсего путевые очерки. Я писал о том, что видел и слышал…»

Полемика об «Испании» отражала положение в среде республиканцев – пассивность и прекраснодушие одних и догматическую непримиримость других. Потребовалось немало времени, испытаний и жертв, чтобы сотрудничество антифашистов Испании стало реальным фактом.

С 1931 года Испания становится не только одной из постоянных тем Эренбурга, но и частью его жизни. Находясь в Париже в качестве корреспондента «Известий», он пристально следит за событиями в Испании. Они воспринимаются Эренбургом в свете поляризации сил в Европе – приход к власти в Германии Гитлера, разгром в Вене восстания рабочих, подавление фашистского мятежа во Франции.

«Спасти культуру от фашизма!» – лозунг Парижского конгресса писателей, одним из организаторов которого был Илья Эренбург. Слова об ответственности писателей были для него не сиюминутным лозунгом. Еще в 1933 году в статье «Мигель Унамуно и трагедия «ничьей земли» Эренбург выступил с предостережением, не потерявшим актуальности и через 50 лет: «Велика опасность опрощения, нивелировки, замены всех инструментов одним барабаном, отрицания глубины и многообразия жизни. Но не менее страшна и другая опасность – чрезмерного усложнения, подмены живой жизни игрой, жонглирования легкими идеями и редкими словами, инфляции мысли, за которой неизменно следует инфляция крови»{150}. [375]

В феврале 1936 года на всеобщих выборах в Испании победил Народный фронт. Во Франции дело также шло к победе Народного фронта. Создавалась реальная возможность остановить фашизм в Европе. Весной 1936 года Эренбург увидел новую Испанию. Он поехал в Астурию; в Овьедо еще не успели ликвидировать следы разгрома восстания горняков, а гвардия уже выступила против нового правительства. В стране вызревал военный мятеж. Поездка писателя не осталась незамеченной – выходившая в Севилье газета «ABC» 30 апреля сообщала о вояже «советского эмиссара» Ильи Эренбурга{151} (накануне мятежа правым нужна была «рука Москвы» в испанских делах).

Вернувшись в Париж, Эренбург стал свидетелем внушительной победы Народного фронта. Однако это не сняло тревоги за положение в Испании. Эренбург выступил на собрании левых интеллигентов с докладом об испанских событиях. Вот каким запомнил Эренбурга присутствовавший на этом собрании писатель А. В. Эйснер: «Сидя за столиком на эстраде банкетного зала ресторана, где собралось около ста человек, он, заложив руки в карманы, раскачиваясь на стуле, с убийственным сарказмом обрисовывал типы титулованных контрреволюционеров мадридских салонов. С грустной иронией он рассказывал о мягкотелости правительства… о белобородых старичках, проповедующих Бакунина и Кропоткина в портовых тавернах. Он говорил о голодающем народе и о широкоплечих контрабандистах в черно-красных шарфах, проносящих через границу французский коньяк и парижские духи. Насмешливая улыбка постепенно сползала с его губ. Стул под ним перестал раскачиваться. Тонкий голос звучал все громче, в нем зазвенели металлические нотки. Он предупреждал. Народный фронт в Испании в опасности. В стране, где на шесть солдат приходится генерал и на десять человек – сутана, попы и генералы готовят мятеж. Министры из профессоров ничего не видят и ничего не делают. Полиция на стороне заговорщиков. Народ безоружен. Рабочие разъединены. Армия в руках аристократического офицерства. Зреет международный заговор против Испанской республики. Фашизм точит нож… Расходясь, взбудораженные слушатели [376] обменивались недоуменными репликами: «Откуда он взял это?.. Почему молчат наши газеты?»{152}