Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6437 ( № 44 2013) Страница 9

В нарушение статьи 29 Закона № 82-ФЗ Организацией не оказано содействие представителям Минюста России в ознакомлении с её деятельностью в части непредставления запрашиваемых документов (уведомление о проведении проверки от 7 августа 2013 г. № 15-71241/13), а именно: запрашиваемых документов...»

Теги: Союз писателей России , Литфонд

«Борьба интеллекта с превосходящей его реальностью»

Сто лет назад родился Альбер Камю. Его называли "совестью Запада", как Солженицына называли «совестью России»[?] и им обоим присудили Нобелевскую премию - но что вообще имеют в виду люди, говоря о совести не отдельного человека, а как-либо организованного пространства?

Ведь, положа руку на сердце, известный всем и каждому «Посторонний» – слабая книга. Слабая отнюдь не тем, как написана, – это мастерски, и не тем, как задумана, – это глубоко, – нет, слаба она исполнением: так техничный пианист, вполне осознающий замысел, не может найти в себе вдохновенной энергии, чтобы его воплотить. Выморочная личность Мерсо хороша в своём качестве «нулевого человека», но неубедительна как фигура обобщения. Слишком отчётлива грань между рассказом и рассуждением, тем, что дано, и тем, к чему автор намерен привести; слишком заметно само намерение. В этой повести, написанной в пору столь же выморочной «странной войны» в Европе, Камю подбирает слова, чтобы выразить давно надуманное; Мерсо ещё может позволить себе быть никем, просто человеком без связей, сочувствуйте и ему, говорит педантичный автор, ведь он не хуже прочих – и ты, делать нечего, сочувствуешь, хотя и с некоторым удивлением перед манипуляцией, с недоверием к вдруг наметившейся динамике характера… но очень скоро Мерсо станет только отзвуком, хотя и длящимся, только поводом для серьёзного разговора, который начнётся позднее, когда слова наконец оформятся в чёткие, гармонично звучащие фразы.

Это случится, когда из мыслей о человечьем роке будет убран человек как частный случай (пусть даже он лишён свойств) и останется миф – как безразмерное и однако же привычное обрамление. «Миф о Сизифе» написан вдали от войны, но надежда была нужна и там. «Приговорённый к смертной казни – прямая противоположность самоубийцы», – напишет Камю, но «Миф», хотя и вобравший в себя тему самоубийства, – не противоположность «Постороннему»: их объединяет мысль «зачем?» и ответ «потому что». Именно так, в предельно очищенном виде, да ещё и некорректном с точки зрения грамматики, Камю формулирует важнейшее правило человеческого существования: вопрос «зачем человек делает то, что он делает, хотя понимает, что это не имеет конечного смысла?» – ответ «потому что он не может иначе». Другое дело, что один человек осознаёт абсурдность происходящего, а другой – нет. Первому сложнее. Оттого именно он привлекает Камю. Его привлекает творец, который способен «знать, что у творчества нет будущего, что твоё произведение рано или поздно будет разрушено, и считать в глубине души, что всё это не менее важно, чем строительство на века». «Творить – значит придавать форму судьбе», – заявляет Камю, и это именно то, на что не способен Мерсо: осознанно придать форму судьбе, без скидок на солнечное умопомрачение, без недоумения «кто все эти люди», без поблажек самому себе… и без поблажек со стороны автора, если уж на то пошло. В «Постороннем» интеллект Камю целеустремлённо продавливал реальность, не вполне отдавая отчёт в том, что она неизмеримо больше его, – «Миф о Сизифе» повествует не только о гордости, но и о смирении, и именно здесь реальность признана превосходящей... что, впрочем, не является непреодолимым ограничением для абсурдного человека. «Абсурдный человек говорит «да» – и его усилиям более нет конца», – формулирует Камю. Не хватает одного: в действительности сказать «да».

«Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется: стать человеком», – такова квинтэссенция «Мифа о Сизифе», его философский камень. Он найден. Осталось принести его к людям. В одно время Камю вступает в Сопротивление и пишет роман «Чума». Миф блестяще исполнил своё назначение, и теперь в творчество Камю возвращён человек – но это уже не «посторонний» Мерсо. Более «непостороннего», чем доктор Риэ в охваченном чумой Оране трудно себе представить. Дело даже не в том, что они очень существенно разнятся в описании: связь Мерсо с матерью порвана, связь Риэ с матерью малозаметна, но крепка; Мерсо не знает в точности, сколько лет его матери, Риэ знает, сколько людей умерло от чумы в каждую конкретную неделю; Мерсо – скользящий по поверхности созерцатель (мы даже не можем с уверенностью назвать его профессию), Риэ – врач, человек деятельный, пристально вглядывающийся в то, что попадает в сферу его трудов; Мерсо движется от будничного безразличия к невнятной заинтересованности; Риэ движется от обычной доброжелательной заинтересованности к эмоциональному притуплению; Мерсо «берут в приятели», Риэ никогда не позволит себе быть пассивным объектом выбора. Но дело даже не в этом.

Дело в том, что Мерсо надеется на нечто вполне определённое: помилование для себя. При этом он ведёт себя так, будто не надеется ни на что. Риэ, в сущности, ни на что не надеется: даже среди всеобщего ликования он помнит, что микробы чумы живы и ждут своего часа. При этом он ведёт себя так, будто надежда есть – и не для него одного, но для всех. Мерсо положен реальностью на обе лопатки, даже не осознав, что борьба началась; всё, чего он может хотеть от людей, – вызвать их симпатию или их ненависть, не понимая природы ни того, ни другого. Риэ многое знает о реальности – и в том числе то, что познать её невозможно, – но от людей ему, по большому счёту, не надобно даже благодарности: он сам по себе, но ничто не может сделать его посторонним. «Судя по всему, другой человек всегда остаётся для нас непознанным, в нём всегда есть нечто не сводимое к нашему познанию, ускользающее от него. Но практически я знаю людей и признаю их таковыми по поведению, совокупности их действий, по тем следствиям, которые порождаются в жизни их поступками», – пишет Камю. Мерсо убил человека – не важно, насколько осознанно – это следствие его жизни. Риэ, вероятно, спас многих (хотя как раз таких подсчётов не вёл) – и это тоже следствие.

Был ли Камю «совестью Запада»? Вопрос этот бессмыслен. Он был человеком, проделавшим для Запада – в привычной Западу суховатой, алгоритмической манере – работу Достоевского. Он нырнул «до дна», удостоверил, что оно есть, и что ограниченность человеческого существования – не главное. «Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их» – итог «Чумы». Приятно? Приятно, чёрт побери, даже с учётом того, что и презирать, и восхищаться будут сами люди, кои несовершенны. Но, во всяком случае, разница признана существующей. А значит, Сизифу снова пришла пора бороться за вершину.

Теги: Альбер Камю

Съездили...

Фото: Александр ПАШКОВ

Состоявшийся в Калуге XIV съезд Союза писателей России не попал в новостные ленты. Только калужские СМИ отметили это событие, которое прошло если не под грифом "секретно", то уж точно под эгидой «для своих». Мы могли бы опубликовать об этом статью, но считаем, что куда важнее дать мнения писателей, разбросанные по интернету. Комментарии в Фейсбуке, «Живом журнале», на сайте «ЛГ» и даже на листке «Российский писатель» дают достаточно красноречивую картину.

КАКИМ ВИДИТСЯ СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ

Марина Левина пишет: «Великий русский пис. Ганичев... Старики могут заниматься любой деятельностью, но СП - это даже не консервы уже[?] там же ничего живого нет. Нужна живая кровь!» Чуть категоричнее Елизавета Александрова-Зорина: « Пора сбросить Ганичева с парохода современности, я считаю» . Откровенно высказывается поэт и сотрудник газеты «Завтра» Марина Струкова: «Наш СП – это сборище бородатых православнутых пьяниц, награждающих друг друга за то, что невозможно читать... Если проза – про какую-то архаичную деревню, не имеющую отношения к деревне современной, одни имена персонажей чего стоят: Тихоны, Марфы, Акулины. Или про Великую Отечественную с перечислением дивизий и фронтов, что интересно будет разве что старцу Бушину. Если стихи, то подражание троице – Есенину, Рубцову, Кузнецову, убийственная вторичность…»

ПРОВЕДЕНИЕ СЪЕЗДА

Поэт Надежда Кондакова сообщает: «В Москве им никто не дал бы денег – оплатить приезд и проживание... Объявили, что это – в рамках Дней культуры на Калужской земле. Ну а соображения, чтобы «без лишнего шума», тоже, конечно, были. Впрочем, тут тоже отработанные приёмчики, как не пускать «посто­ронних»…