Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции - Сергей Николаевич Плохий Страница 45

К концу августа Аверелл Гарриман оказался в ловушке. Разразились два кризиса: один начал Молотов, другой – Кнерр, и оба грозили уничтожить то, чему отдали так много времени и сам Гарриман, и генерал Дин. Во-первых, могло прекратиться американское присутствие на советской земле, а во-вторых, исчезала надежда на то, что сам Великий союз, как они его представляли, сохранится и будет иметь продолжение. Двадцать девятого августа Гарриман обратился к Молотову и предложил компромисс: американцы уходят с баз в Миргороде и Пирятине, но остаются в Полтаве, а кроме того, сокращают число личного состава и ограничивают его миссию – оставшиеся в Полтаве военнослужащие будут обслуживать американские самолеты, проводящие разведку, и поддерживать базу в рабочем состоянии на случай, если челночные бомбардировки возобновятся весной. Молотов согласился рассмотреть предложение. Немедленное закрытие баз удалось предотвратить, но подвешенное состояние не способствовало повышению боевого духа4.

Исходя из того, что им разрешат остаться в Полтаве, но Миргород и Пирятин придется покинуть, американцы сбросили часть лишнего оборудования в реку под бдительным оком Смерша. Неуверенность в будущем полтавской базы угнетала командующих на местах и нервировала “планировщиков” в Стратегических ВВС США. Командующий ВВС Генри Арнолд 27 сентября дал выход своему недовольству отсутствием ясности в вопросе полтавской базы в телеграмме, направленной в Москву. На следующий же день Гарриман написал Молотову, напоминая ему о просьбе, озвученной месяцем ранее… И вновь воцарилось молчание. Дин верил, что будет получен положительный ответ, ведь Советы согласились помочь американцам утеплить полтавские казармы. Многоопытный знаток Кремля все понял правильно: 7 октября советская сторона одобрила дальнейшую эксплуатацию базы в Полтаве, ограничив численность американского личного состава на ней в 300 офицеров и солдат5.

На базе оставалось всего около 200 американцев, из них примерно 30 офицеров. Все остались по доброй воле; к слову, сперва добровольцев было больше, чем доступных мест. Учитывая политическую важность миссии, отбирали только тех, кто мало общался с советскими гражданами, чтобы отвести любые подозрения. Как и при отборе кандидатов для операции “Фрэнтик” в Великобритании весной 1944 года, отсеивали всех, кого подозревали в антирусских или антисоветских настроениях6.

Офицеры Смерша в Москве с недоверием отнеслись к официальным объяснениям пребывания американских военных в Полтаве. В своей внутренней переписке они отметили, что американцам позволили остаться “под предлогом того, что со временем челночные бомбардировки возобновятся”. Беспокоило это и их подчиненных. Советские командиры на местах совершенно не знали, что намерены делать американцы. “Цели дальнейшего существования американской базы в Полтаве нашим командирам неизвестны”, – говорится в сообщении Смерша в те дни. Офицеры контрразведки всеми силами стремились узнать об этих целях у американских солдат – как у тех, кто уходил, так и у тех, кто оставался. В основном те отвечали, что их оставили в Полтаве ждать, пока СССР вступит в войну с Японией, а после этого их переведут на Дальний Восток7.

Действительно, Гарриман и Дин в Москве разделяли эту надежду. Но командованию Стратегических ВВС США в Европе все еще предстояло решить, чем заниматься сокращенному личному составу, причем без упования на дальневосточные базы. Их желание сохранить базу в рабочем состоянии, чтобы “избежать любой интерпретации прекращения нашей деятельности как неприятного недоразумения”, как было заявлено в конце августа на встрече высокопоставленных командиров в Италии, вряд ли годилось на роль задачи для американского персонала. Американские командующие обсуждали этот вопрос весь сентябрь и поставили личному составу, оставленному на базе, немало задач: поддержка разведывательных полетов, эвакуация поврежденных американских самолетов с мест аварии, помощь американским военнопленным, освобожденным Красной армией из немецких лагерей в Восточной Европе и содержание базы на случай, если челночные бомбардировки снова начнутся весной8.

Но пока что бомбардировки приостановились, командование все еще обсуждало, зачем солдатам оставаться. И американские летчики, выбранные для пребывания в Полтаве, не совсем понимали, что они делают. Они чувствовали, что их бросили все, – правительство, командование Стратегическими ВВС и общественность. В СМИ о них не упоминали, и американцы в родной стране даже не знали, что их соотечественники до сих пор находятся в советском тылу. По их собственным словам, они стали “забытыми бастардами Украины”.

* * *

Полтавской базе требовался новый командир. Генерал Уолш стал специальным помощником генерала Арнолда в Вашингтоне, а Кесслер, недавно повышенный в звании до генерала, был назначен на должность атташе ВВС в Стокгольме. В Полтаве его сменил полковник Томас Хэмптон, опытный 35-летний офицер, до прибытия на Украину весной 1944 года безупречно служивший в зоне Панамского канала и в 8-й воздушной армии, дислоцированной в Великобритании. К концу лета он руководил операциями на полтавской базе.

Хотя Хэмптон и был ветераном базы, русского языка он не знал и в делах с советской стороной ему требовалась немалая помощь. Офицеры Смерша, внимательно изучавшие новую систему командования, созданную американцами в Полтаве, заметили, что Хэмптон назначил по крайней мере по одному офицеру, владевшему русским, во все ключевые подразделения и посты по обеспечению операций; всего таких офицеров было 16. Оценка американцев была скромнее: они сообщали, что только четыре офицера свободно владели русским языком, а трое за лето выучили его достаточно, чтобы общаться. Командиры сознательно стремились не набирать слишком много русскоязычных военнослужащих: теперь стало ясно, что именно они первыми конфликтовали с советскими военными9.

Впрочем, если говорить о контактах с советской стороной, то важнейший пост на американской базе в Полтаве достался офицеру, владевшему русским лучше, чем английским. Это был старший лейтенант Джордж Фишер, адъютант Хэмптона, отвечавший за управление канцелярией полковника. Фишеру был 21 год, он носил очки и был не по годам серьезен. Он родился в Берлине, но все детство и почти всю юность провел в Москве, где носил русское имя Юрий, учился в элитной советской школе и дружил с детьми европейских коммунистов, находившихся в те дни в изгнании. Его ближайшим другом был Маркус Вольф, будущий глава внешней разведки Министерства государственной безопасности ГДР (Штази), известный западным спецслужбам как “человек без лица”: они не могли получить ни одной достоверной его фотографии. Фишер называл Маркуса Мишей – так его до самой смерти в 2006 году называли советские и русские друзья.

Там, в Москве, Фишер искренне верил в коммунизм. Его отец, Луис Фишер, известный американский журналист, уроженец Филадельфии, воспитывался в семье евреев, эмигрировавших из Российской империи, и вырос убежденным социалистом, но коммунистом так и не стал. Мать Джорджа, Берта Марк, дочь