Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции - Сергей Николаевич Плохий Страница 50

Кэти Гарриман говорила с Лоуренсом после его возвращения из Майданека в Москву, на его глазах были слезы. Но ни Лоуренс, ни другие западные репортеры не показали, что евреи были главными жертвами злодеяний и что увиденное ими было свидетельством запланированного истребления целого народа. Они просто не знали правды. Советы организовали поездку отчасти для того, чтобы узаконить поддерживаемое Сталиным польское правительство, которое находилось на стадии формирования. Журналисты могли взять интервью у Эдварда Осубки-Моравского, номинального лидера люблинских поляков, а он делал акцент на том, что немцы уничтожали представителей всех наций. В письме к сестре Кэти назвала 22 национальности. Эта цифра, видимо, стала известна от Лоуренса, а он получил ее от своих советских и польских провожатых. Рассказ Лоуренса поначалу встретили с недоверием. И хотя новые публикации о Майданеке, появившиеся осенью 1944 года, подтвердили его историю, об этническом составе жертв еще никто не знал: еще в ноябре их характеризовали как “евреев и христиан”11.

В команде полковника Хэмптона во Львове был человек, которого история местных евреев ранила сильнее, чем всех остальных. Это был офицер разведки ВВС Сэмюэл Чавкин, еврей и уроженец Киева. Именно он оставил подробнейший доклад об их несчастьях. В нем Чавкин привел историю со слов еврейки, пережившей немецкую оккупацию:

Как только нацисты вошли в город, они начали собирать евреев или всех, кто был похож на еврея. Через местную “пятую колонну” они связались с настроенными пронацистски поляками, те исполняли роль проводников. Она утверждает, что за полгода немецкой оккупации все сто тысяч львовских евреев были убиты. Тысячи три, сумевшие укрыться где-то в окрестностях, остались живы.

Капитан Джонсон, бывший в тех краях с 7 октября, в своем отчете написал о том, что 160 тысяч львовских евреев были умерщвлены “различными методами – от массовых казней до убийства детей на улицах”12.

Число евреев, ставших жертвами холокоста во Львове, указанное Хэмптоном и его командой не было ни завышенным, ни нереалистичным. До Второй мировой войны в городе проживало примерно 110 тыс. евреев, еще 100 тыс. еврейских беженцев нашли там убежище после 1939 года. И на их глазах, в конце июня 1941 года Львов заняли немцы. По нынешним оценкам, в городе и в округе были убиты более 100 тыс. евреев. Судьба остальных неясна – оккупацию до прихода в июле 1944 года Красной армии пережили лишь несколько сотен человек. Верно была отражена и роль, которую сыграли в холокосте местные жители-неевреи. Среди них были не только поляки, но и украинцы, помогавшие проводить политику уничтожения еврейского населения13.

Ужасы холокоста были только частью истории, которую рассказали Хэмптон, Чавкин и их товарищи. В основном они писали о советской политике в этом регионе, и видели явные признаки того, что Советы не собирались возвращать Львов Польше. Полякам дали выбор: стать советскими гражданами или переехать в Центральную и Западную Польшу. “Русские объявили Львов украинским городом и не хотят, чтобы здесь жили поляки”, – писал Джонсон. Майор Коваль отметил, что сотрудники НКВД терроризировали город, а поляки боялись разговаривать с американскими военными. С глазу на глаз они говорили американцам, что их единственная надежда – американское вмешательство. Хэмптон писал, что львовские поляки были полны решимости “держаться, пока Рузвельт и Черчилль не вмешаются от имени польского народа”. Чавкин отметил, что многие надеялись эмигрировать в США14.

Мечислав Кароль Бородей, офицер британских ВВС польского происхождения, написал в британское посольство в Москве письмо и просил Хэмптона его передать. Письмо это не оставляло сомнений в том, что советская власть намеревалась подавить любую попытку удержать город в Польше. Бородей, уроженец города Станислав (современный Ивано-Франковск на западе Украины) закончил летную подготовку как раз в сентябре 1939 года, когда немцы напали на Польшу. Он бежал в Великобританию и стал летчиком Королевских ВВС. Осенью 1941 года во время миссии над Европой его самолет был сбит, и Бородей оказался в лагере для военнопленных, но бежал и прибился к польскому подполью во Львове. В июле 1944 года, вскоре после того, как советские войска вошли в город, его арестовала советская контрразведка, обвинив в том, что он в составе подпольной польской Армии Крайовой принимал участие в Варшавском восстании. В заключении Бородей написал письмо британскому послу в Москве, прося о помощи. Письмо было тайно вывезено из тюрьмы и попало к Хэмптону. Но союзники ничем не могли помочь. В январе 1945 года Бородей был приговорен к 20 годам исправительных работ и отправлен в Сибирь, на колымские золотые прииски15.

* * *

Группа полковника Хэмптона приехала во Львов не последней. За ней в ближайшие недели и месяцы последовали другие. Среди них была группа офицеров во главе с майором Робертом Уайсхартом, врачом полтавской базы. Во Львов они вылетели 6 декабря, и за четыре дня пребывания в городе Уайсхарт заметил среди местных жителей “явное пренебрежение по отношению к усилиям русских освободителей”. Отчаявшиеся поляки возлагали надежды на американцев и на будущую американо-советскую войну. Майора и его людей засыпали вопросами: “Когда вы очистите Польшу от русских?”, “Будут ли американцы и русские сражаться, когда падет Германия?” Уайсхарт вернулся в Полтаву не только с новыми впечатлениями о том, что происходит во Львове, но и в компании американских летчиков, которые совершили там вынужденную посадку и много времени провели в сельской местности. Они-то и рассказали обо всем, что говорится, из первых уст16.

Одним из тех, кто приехал в Полтаву из Львова, был сержант Джон Дмитришин, стрелок носового пулемета B-17. Выходец с Украины, он понимал, о чем говорили вокруг. Уже на авиабазе он рассказал Фитчену о своих приключениях после того, как его самолет был сбит. Дмитришин первый раз в жизни прыгал с парашютом, и тот благополучно раскрылся, – разве что сержант почему-то не почувствовал, что снижается, и запаниковал, представив, что так и будет парить в небе, пока не умрет, и попытался отстегнуть стропы парашюта, но, к счастью, ему это не удалось. Спускаясь, Дмитришин понял, что ему грозит новая опасность: кто-то стрелял в него с земли. Уже опустившись, он обнаружил в куполе три пулевых отверстия. Дмитришин спрятал парашют в кустах, зарылся в листья и приготовился к встрече с немцами.

Он спокойно пролежал в укрытии примерно с полчаса, когда вдруг услышал, что его кто-то зовет на родном украинском языке. Это был местный безоружный крестьянин, который и отвез сержанта в деревню, а там его обнаружила польская полиция, лояльная не к