А Пушкин - Тайные записки 1836-1837 годов

Пушкин А С

Тайные записки 1836-1837 годов

Пушкин А. С.

Тайные записки 1836-1837 годов

НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

В 1976 году я решил эмигрировать в Америку. Чтобы собрать деньги на отъезд, я стал распродавать свою библиотеку.

Ко мне в комнату потекла череда друзей и знакомых, а потом и чужих людей, желающих купить мои книги. Однажды ко мне пришел старый и благообразный человек. Он представился как знакомый моего знакомого, имени которого я не мог припомнить. Впрочем, в то время я уже и не заботился, кто ко мне приходил, главное было - чтобы он купил книги.

Мой гость назвался Николаем Павловичем. В глазах его жил свет давних времён, который с годами не слабеет, а усиливается. Николай Павлович выбрал несколько книг по русской истории, но, узнав цену, купил только одну. Он сказал,что у него нет с собой больше денег и что он зайдет завтра вечером забрать остальные книги. Он пришел, как и обещал, и мы разговорились. Я предложил ему выпить чаю; он с радостью согласился.

Его белые зубы звонко ударялись о чашку, и он смущенно объяснил, что ещё не привык к новому протезу.

Николай Павлович прямо спросил меня, собрался ли я уезжать. "Если отпустят", - сказал я. Он заметно оживился, узнав о моём намерении, и уже беззвучно обращался со второй чашкой чая.

В разговоре выяснилось, что он живет один, неподалеку от меня, в коммунальной квартире. По профессии он историк, и предмет его исследований - первая половина 19 века. Когда я рассказал о себе, он попросил меня дать почитать мои стихи. Я дал ему несколько листов. Он не стал читать стихи при мне, а свернул листы в трубочку, засунул их во внутренний карман пиджака и сказал, что будет читать их дома. Мне это понравилось. Он мне вообще нравился.

Не по годам стройный и подвижный, он мог сойти за мужчину средних лет, если смотреть на него со спины. Только лицо, шея и кисти рук не оставляли сомнений в его возрасте.

Через несколько дней Николай Павлович опять пришёл ко мне, и мы допоздна говорили о поэзии. Он спросил, собираюсь ли я взять с собой свои рукописи.

Я сказал, что попытаюсь переправить их через голландского посла. И тогда он попросил передать послу его рукопись. На мой вопрос, о чём эта рукопись, он предупредительно заверил меня, что в ней нет ничего антисоветского и что это - дневниковые записки конца тридцатых годов прошлого века. Записки эти были зашифрованы, и Николай Павлович работал над их расшифровкой много лет.

Особую сложность составляло то, что записки были написаны по-французски, за исключением отдельных русских слов и выражений, но безупречное знание языка помогло Николаю Павловичу довести дело до конца и, расшифровав, перевести всё на русский язык.

Я поинтересовался, чьи это записки, но он ответил, что пусть это будет для меня сюрпризом, если я соглашусь передать их голландскому послу. Я согласился.

Николай Павлович решил принести записки вечером накануне моего отъезда в Москву - тогда я уже получил разрешение и носился по городу, добывая различные справки, необходимые для получения визы.

- А почему бы Вам не попытаться издать записки здесь? - наивно спросил я его. - Ведь если они представляют исторический интерес, их могут опубликовать - полтора века обезопасят любые события.

- Заблуждаетесь, молодой человек, - возразил мне Николай Павлович, вне зависимости от того, сколько веков прошло, кумир - если он всё ещё кумир - остается неприкосновенным.

Николай Павлович опаздывал, и я уже отчаялся его увидеть. У подъезда стояло такси, которое должно было отвезти меня на Московский вокзал. До отхода поезда оставалось меньше часа. У Николая Павловича телефона не было, адреса его я не знал, и я уже решился уходить, как раздался звонок в дверь. Это был он. В руках он держал папку с тесёмками. Он тяжело дышал лифт был сломан, и ему пришлось взбираться на пятый этаж. Я положил папку в сумку, и Николай Павлович проводил меня до такси.

- Я позвоню Вам. Бог в помощь. - сказал он. прощаясь со мной.

В такси я с жадностью раскрыл папку: на первой странице было выведено крупными буквами: "А. С. Пушкин. Тайные записки 1836 - 1837 годов". Я перевернул страницу - почерк был такой мелкий и витиеватый, а в машине было так темно, что я ничего не мог разобрать и решил прочитать записки в поезде.

Моё место было на нижней полке. Напротив меня оказалась толстая баба с лицом профсоюзной активистки. На верхних полках тоже залегли чьи-то тела.

Поезд отправился без опоздания. Я взял сумку и стал протискиваться в туалет, в надежде почитать там. Но огромная очередь не предвещала спокойного чтения.

Я вернулся в купе, свет был уже потушен, и все спали. Мой ночник не работал, и я решил отложить чтение - уже было за полночь, поезд прибывал рано утром, и день предстоял тяжёлый. Я думал, что у меня будет время почитать записки до открытия Голландского посольства.

Но подъезжая к посольству, я увидел длинную очередь, вдоль которой прохаживались милиционеры. Я встал в очередь и понял, что лучше никуда не отлучаться, если я хочу сегодня попасть на приём к послу. А читать в очереди я не рискнул.

Когда посольство, наконец, открылось и подошла моя очередь войти в кабинет посла, меня осенила мысль о странных совпадениях: записки Пушкина я получил от тезки Николая Первого, и передаю я их через голландского посланника, которым когда-то был злополучный Геккерен, для отправки на Запад, куда Пушкин безуспешно мечтал попасть...

На заученную по-английски просьбу, переправить мои рукописи, посол ответил вялым отказом. Тогда я решил оставить сумку с рукописями и записками, будто по забывчивости. Я поставил её на пол рядом с креслом, на котором я сидел, и задал послу какой-то вопрос, чтобы отвлечь его внимание. Потом я догадался, что он прекрасно понимал мои намерения.

Я попрощался и направился к выходу, в страхе, что меня окликнут и попросят забрать сумку. Но никто меня не окликнул.

В Ленинград я возвращался налегке, освобожденный от груза своего и чужого творчества. Мне не терпелось увидеть Николая Павловича, чтобы взять у него копию записок и прочесть их без помех. Но Николай Павлович мне не позвонил и ко мне не зашел. У меня же не было ни времени, ни возможности разыскивать его, не зная ни фамилии, ни адреса. Да и до отъезда у меня оставалось всего несколько наполненных суетой дней.

...Через год после моего приезда в Америку я получил пакет со своими рукописями и записками Пушкина. Я сразу принялся за чтение записок и, признаться, был ошеломлён степенью откровенности в описании интимных подробностей.

Я знал, что известные дневниковые записки Пушкина заканчиваются 1835 годом, что существует легенда о его записках последних месяцев, которые он якобы завещал опубликовать не ранее, чем через сто лет после его смерти. Я читал истории об охотниках за этими записками и о преступлениях, совершенных ими, чтобы заполучить добычу.

Однако не надо было быть пушкиноведом, чтобы заметить, что записки, оказавшиеся у меня в руках, весьма далеки от пушкинского языка и стиля. Я объясняю это тем, что Николай Павлович переводил с французского и не обладал талантом стилизатора. Может быть, это даже к лучшему, что записки были написаны по-французски: перевод позволил внести современные интонации в повествование, приближая его к современности.

Так Шекспир, речь которого становится всё более чужой для каждого нового поколения английских читателей, в России по-прежнему современен, ибо язык его постоянно освежается новыми переводами. Каким бы прекрасным ни был язык писателя, он старится и умирает, и только идеи, изъявленные писателем, продолжат жить вместе с человечеством, возрождаясь в новой плоти переводов и пересказов. Посему не язык писателя, а его идеи будут стимулом для перевода его произведений в будущем. Не парадоксально ли, что наступит время, когда Шекспира в подлиннике будут читать только редкие лингвисты, а восхищаться им будут иноязычные читатели по новым переводам, и чтобы сохранить интерес к нему на его родине, Шекспира придётся пересказать английским языком будущего. Русским примером может служить "Слово о Полку Игореве", которое читаемо только в пересказах-переводах.

Вот почему французский язык записок Пушкина позволит им звучать современным русским языком не только сегодня, но и всегда.

Естественно, что после прочтения записок, у меня появилось множество вопросов, которые мне бы так хотелось задать Николаю Павловичу: где оригинал записок и как они попали ему в руки?, каким шифром они были зашифрованы?, не являются ли эти записки подделкой?, знает ли кто-нибудь, кроме Николая Павловича, о существовании записок?

И наконец, вопрос, который я задал себе: нужно ли публиковать эти записки?

Между тем я перепечатал их на машинке на случай, если придётся записки кому-нибудь показать. Это было весьма предусмотрительно, так как я вскоре уехал в командировку, и рукопись Николая Павловича непонятным образом пропала из моей квартиры. К счастью, моя машинописная копия хранилась отдельно от оригинала, и она осталась лежать на прежнем месте.