Эдуард Лимонов - Великая мать любви Страница 4

*** сутенера

"Ты такой сенсативь

... - донеслось до меня. - Витькя..." Нужно было действовать без промедления, ибо она намеревалась украсть у меня победу - выебать меня. С самого начала, с момента, когда она стала выкладывать свои жирные припасы на мой стол, у меня не было сомнения, что она пришла меня выебать... Аккуратно притушив ногтем марихуанный джойнт я положил его в хозяйкину пепельницу. Неуклюже, сдирая с дивана хозяйкин плед, но без колебаний, я придвинулся к витькиной женщине. Крупным планом надвинулись ее узкие губы, смятый кусок шеи и цепочка на ней. Губы не были мне нужны. Не совсем понимая, что мне нужно, я нажал на ее плечи и она послушно, лишь вздохнув, съехала вниз. Ее вздох подтвердил мою догадку, что она любит первая хватать мужчин за член. Мне удалось досадить ей, предвосхитив попытку. От сознания того, что я краду у нее часть удовольствия, процесс сволакивания ее на пол студии доставил мне удовольствие. Сволокши, я приспособил ее, грудь на диване, зад обращен ко мне, и запустил руки под сарафан. Под сарафаном оказался по-мужски твердый зад, покрытый шершавыми трусами из толстого акрилика. "Ни единого мягкого куска!" - отметил я с сожалением, проползя руками талию, вернее полное отсутствие талии, мадам Дюпрэ лишь едва заметно сужалась в этом районе... Я дополз до грудей. Они оказались маленькими и резиновыми на ощупь. "Бедный Витька!" - пожалел я соотечественника, и решил вызвать в себе желание тем, что внушить себе, что мадам мне противна... Задрав сарафан далеко ей на руки и голову, я стащил (действуя как можно грубее) акриликовую броню, и о, счастье! У нее оказался отвратительный запах...

"Почему ты не открываешь глаз, Моник?" - спросил я ее, вернувшись к своему марихуанному джойнту. Оправив сарафан, она однако осталась на полу, прикрыв ладонью глаза. И не шевелилась.

15.

"Мне стидно перед Витька..."- прохныкала она. "Витька далеко, в Москве, - сказал я. - Он не видит". Для себя я подумал, что Витька, если бы вдруг, согласно невероятному какому-нибудь чуду, вошел бы сейчас в студию, то переступив через нее, протянул бы руку к джойнту. "Дай потянуть, мужик?" - сказал бы Витька. И потянув, допил бы полстакана "Блан дэ Блан", оставшиеся в бутылке. И уж после этого, может быть, заметил бы ее. "Бонжур монястый!"

"Сержант", как я окрестил Мадам Дюпрэ, пережила стыд перед Витькой. Я трахнул ее еще (спасибо мисс марихуане!) и наутро чувствовал себя великолепно. Стараясь не глядеть на одевающегося сержанта (короткие ноги, твердый зад, широкие плечи, кошмар!), я оделся и, спускаясь с ней по лестнице, был уверен, что обнаружу статью о моей книге в сегодняшней прессе. Жизнь подобна напряженному и чуткому магнитному полю, и когда твое веселое и бодрое тело излучает силу в мир, оно несомненно оказывает влияние на сложные волны воль вокруг, и они подвигаются. "Сержант", опускаясь за мной, жаловалась на то, что ей стыдно. Однако теперь ей было стыдно не перед Витькой, но перед сыновьями за то, что она не ночевала дома. Я был уверен, что она переживет и этот стыд. Стоя у окон агентства страхования "Барбара", мы расстались. "Я позвоню тебе вечером, - сказала сержант. - Можно? Что ты делаешь вечером?" Кажется она намеревалась продолжить разговор о том, какие мы с ней "сенсативные" и какие моя бывшая жена и Витька чудовища.

"Экспресс" напечатал статью о моей книге! Статья была большая. Чтобы понять, хорошая это статья или плохая, я вооружился двумя словарями и сел у окна. Дом напротив больше не казался мне головой седой дамы, но освещенный бьющим из-за моей спины, со стороны церкви Нотр Дам дэ Блан Манто солнцем, он казался мне этой самой Нашей Дамой Белых Пальто. Статья была положительная. Писали, что наконец у русских появился "нормальный" писатель...

Во второй половине дня я находился в процессе уничтожения оставленных Сержантом припасов, телефон подал голос. Я с неохотой отвлекся от риэта. После риэта я собирался постучать в дверь девочки с волосами. "Bonjour, je suis votre voisin. Voulez-vous coucher awec moi?"*.Мы спустимся ко мне и "Экспресс" будет небрежно валяться на диване... Переместившись из монашеского периода в бордельный, я немедленно приобрел необходимую наглость.

* Здравствуйте, я ваш сосед. Вы хотите выспаться со мной?

"Могу я говорить с Эдвардом Лимоновым?" - спросили по-английски. Женщина.

"Конечно, - сказал я, обрадовавшись английскому. Сноб, я презирал русский язык, а учиться французскому медлил. - Говорите".

"Я узнала ваш телефон у атташе дэ пресс издательства Рамзэй, - сказала она. (Нужно будет купить Коринн цветы, подумал я.) - Мой муж - писатель Марко Бранчич. Сегодня "Экспресс" опубликовал статью о его книге. Рядом со статьей о вашей. Вы видели? -Она приветливо засмеялась в трубку. - В той же рубрике - "Иностранный роман". Мы югославы".

Я заметил в "Экспрессе" лишь свою рожу и "Ю.эСАрми" тишорт на груди Эдварда Лимонова, но смех ее мне понравился. Почти наверняка она окажется лучше Сержанта. "Да, - сказал я, - конечно видел, прекрасная статья!"

"Я извиняюсь за то, что я так вот запросто вам звоню, у французов так не принято, но я подумала, что вы русский... Короче говоря, вы заняты сегодня вечером?"

"Нет, - решительно ответил я, готовый к любому приключению. "Дело в том, что по странному совпадению, у меня сегодня день рождения, - она еще раз засмеялась, и я решил, что она уже отметила свой день рождения, выпила. - Хотите приехать к нам?" "Хочу. С удовольствием приеду".

"Мы будем очень-очень рады, - сказала она. - Я и мой муж... Запишите адрес. Мы живем в Монтрой. Это не близко, но и не на краю света. У вас есть автомобиль?.. Ну не страшно, в метро это не более получаса... Гостей будет немного. Несколько друзей..."

Я приобрел бутылку водки и цветы за 25 франков. Невозможно было явиться к женщине с таким голосом без цветов. "Сэкономлю впоследствии, - решил я, буду питаться исключительно овощами с тротуаров рю Рамбуто".

Я плохо знал тогда Париж и совсем не знал Монтроя. Но я добрался без происшествий до указанной мне станции метро, где меня должен был встретить ее муж. "Вы узнаете друг друга по фотографиям в "Экспрессе", - счастливо сказал она. И мы узнали. Одновременно. В черном узком пальто, в темный очках, со свисающим набок, чуть на темные очки, чубом, он выделялся среди толпившихся у станции арабов и черных. Он был единственным блондином.

"Приятно познакомиться, Эдуард, - сказал он по-русски, и улыбнулся куда-то вниз. В том, что югослав говорит по-русски, ничего удивительного не было. - Пойдемте, тут совсем недалеко". По его мягкому выговору и манерам, можно было предположить, что он мягкий и приятный человек. Что и подтвердилось впоследствии.

Окраина была застроена дешевыми коробками для бедных. Подобные кварталы окружают все большие города мира, включая советские. Дом, подъезд, квартира, если исключить граффити по-французски и арабски, и черную кожу части соседей, вполне можно было представить себе, что я приехал на московскую окраину. Изабель Бранчич оказалась латино-американкой. Маленькая, но

17

сатая, черные волосы завернуты в одну сторону черепа и заколоты. В брюках. Я вручил ей цветы и бутылку в прихожей, стены ее были окрашены в черный цвет. "Моя идея, не совсем удачная, - сказал Марко Бранчич по-английски. - Кстати, как ваш французский, мы можем говорить по-французски, если вы хотите? К сожалению русского, кроме нас с вами, никто не понимает". Я признался в своей импотенции в области французского языка и отметил, что квартира их хорошо пахнет. Чем-то свеже-современным пахло, перекрывая разумный, ненавязчивый запах еды.

В салоне сидели на полу вокруг низкого стола несколько человек. Я обошел их. "Мишель. Журналист". Очки. Клоки волос здесь и там по черепу. Такими изображают преждевременно полысевших в комиксах. "Колетт. Жена Мишеля. Доктор". Тяжелые челюсти северного (Бретань? Нормандия?) лица, зеленое платье. "Сюзен". Очкастая Сюзен сочла нужным встать с пола. Встав, она оказалась здоровенной дамой на голову выше меня, бестактно одетой в ковбойские сапоги и цветастую юбку.

"Сюзен нас изучает". - Освободившись от пальто, Марко вернулся в комнату в темной куртке без воротника и с накладными карманами. Если бы писателям полагалась униформа, выбрали бы именно такой вот френчик. "Сюзен изучает славянскую и восточно-европейские литературы. Она американка. Эдвард много лет жил в Нью-Йорке" - пояснил он ей. Я подумал было, откуда он знает все это, но вспомнил, что моя краткая биография была пересказана в статье.

Я может быть и одичал за несколько месяцев жизни без человеческого общества, но вовсе не желал прослыть дикарем. Мы выпили шампанского за Изабель. И еще шампанского за наш с Марко дебют в литературе. Я опустился рядом с Сюзэн, скрестил ноги и мы заговорили о славянской литературе по-английски. Я выяснил, что "Лошадь" (я имею ужасную привычку тотчас придумывать людям клички), никогда не была в Нью-Йорке. В момент, когда я это выяснил, в комнату вбежала рыжеволосая дочь Бранчичей и я забыл о взрослых.