Борис Порфирьев - Чемпионы Страница 102

В кабинете у Лазаря крутился большой электровеер, было прохладно. На полированном столике стояли бутылки боржоми, тяжёлые стаканы, лежал никелированный ключ. Пока хозяин ходил переодеваться, Татауров откупорил одну бутылку — сидел, попивал щиплющую горло воду. Радостная лихорадка трясла его могучее тело, словно он сейчас должен был сцепиться с противником.

Появление Лазаря (во фраке с блестящими лацканами, в чёрной бабочке; набриолиненные волосы разделяет прямой пробор; нос с горбинкой припудрен) ещё глубже окунуло его в прошлое: да, да, всё как перед ответственным матчем!

И — естественно — не обошлось без дамы, которая, как в былые времена, отрекомендовалась поклонницей его таланта.

— Вот, к вашей милости, — лукаво объяснил Лазарь, словно сам не мог дать ей контрамарку.

Татауров оценил его благородство. Отпахнул твидовую полу пиджака и зачем–то вытащил из брючного кармана массивные серебряные часы. Посмотрел на них, приказал Лазарю тоном, не терпящим отказа:

— Устройте в вашу ложу.

Только после этого рассмотрел просительницу. Неожиданно вспомнилась дебелая купчиха из Филейского монастыря. Только ту вроде бы отличали чёрные косы, а эта — блондинка, волосы уложены по моде — «венчик мира». Он знал, что под его взглядом женщины до сих пор начинают одёргивать юбки на коленях. Но эта — ничего, выдержала, даже улыбнулась.

Лазарь сказал, непонятно усмехнувшись:

— Ну, раз хозяин сегодняшнего вечера приказывает, придётся. Хотя у меня там уже битком набито, — и обернулся к даме: — Цените. — А когда она выходила из кабинета, раскачивая пышными бёдрами, шепнул Татаурову игриво: — Хороша бестия?

— Хороша, — вздохнул Татауров. — Да я‑то уж не тот стал.

— Старый конь борозды не испортит, — находчиво подбодрил его Лазарь.

— Но и глубоко не вспашет, — снова вздохнул Татауров.

В неприкрытую дверь доносилась из холла песня:

Будет атом и у нас,

То, что надо, в самый раз,

И кое–что другое…

Давешний совет Лазаря заострить своё выступление на воспоминаниях подхлестнул Татаурова. Яркие афиши, фрак новоявленного антрепренёра, просительница контрамарки — всё было как в дореволюционном цирке… Он был в ударе! Он хвастал и острил! Вспоминал о Поддубном и Заикине, о Вахтурове и Уланове. Знали бы слушатели, какие узы связывали их с Татауровым! Только подумать! Париж, Елисейские поля… Кортеж из зафрахтованных такси на площади Этуаль. Могучая сила русского богатыря, Татуированного, сводившая с ума его поклонников… Российская школа борьбы… Они были непобедимы…

Снова и снова он возвращался к своей славе, пока не понял, что его заносит. Тогда он стал говорить о том, о чём обычно рассказывал в санаториях: о роли спорта в укреплении здоровья, но вскоре опять вернулся к прошлым чемпионатам и даже ввернул давно зазубренную фразу о том, что спортивная схватка уплотняет эмоции и позволяет борцу за единицу времени прожить вдвое большую жизнь… В общем, блеснул не только как борец, но и как интеллектуал.

По окончании вечера, на котором он даже и не апеллировал к такой дешёвке, как подковы и кочерга, Татауров переходил из рук в руки, его поздравляли, девчонки подсовывали открытки для автографов, а у одного мальца он даже расписался на ракетке для пинг–понга… Было многолюдно, шумно. И, конечно, жарко и душно. Но ему не надоедало отвечать на вопросы, пожимать руки, снова и снова расписываться, и его огорчало, что Лазарь приказал электрику вырубить свет.

А хозяин, подталкивая его к выходу и отмахиваясь от уборщицы, шептал:

— Сейчас банкетик соорудим, обмоем ваш успех и наш барыш. Жена уже заждалась нас.

К банкету они прикатили на «Победе», и Татауров удивился, что в доме Лазаря было уже полное застолье гостей. От ярких ваз, графинов и бутылок зарябило в глазах, он никого не успел рассмотреть, так как хозяин провёл его мимо гостей — в кабинет, вытащил из портфеля деньги и стал отсчитывать: ассигнация — Татаурову, ассигнация — себе.

— Ну, благодетель, — пошутил борец, вставая и рассовывая пухлые пачки по карманам.

Справедливая делёжка уравняла их друг с другом и сулила повторение дохода. Татауров понимал, что Лазарь не оплошает и в следующий раз.

Связанные одной ниточкой, они вышли к гостям, которые приветствовали их аплодисментами, и Татауров сразу же оказался между хозяином и, как ни странно, той пышнотелой блондинкой, которая отрекомендовалась его поклонницей.

Будь помоложе, он пошёл бы на неё приступом, но он ограничился тем, что ущипнул её, когда дама спросила:

— Вы не сердитесь на меня? Но, честное слово, все билеты были проданы. А я так хотела послушать вас.

Пил он много, но, как казалось ему, был в форме. Сразу же оказался душой общества, рассказывал о своих похождениях в европейских столицах.

Мужчины поснимали пиджаки, а он — нет: знал, что мохнатая визитка ему к лицу.

Часто поднимался во весь рост и, позвякивая вилкой о графин, требуя внимания, восклицал:

— Выпьем за моих друзей — за Поддубного и Уланова!

Его поддерживали охотно. А захмелевший хозяин, касаясь татауровского уха носом в подтёках пудры, шептал:

— У нас ещё будет не один подряд.

Нанизывая на вилку сочную, белоснежную, с оранжевой подпалинкой частичку краба, Татауров подмигивал:

— Ты — мне, я — тебе? — и снова, побрякав вилкой о стекло, начинал хвастать: — Бывало, сойдутся борцы после цирка в «Яре» или у Тестова… Вот так же икорка, балычок, как у Лазаря Ефимовича…

После ужина, когда дом опустел, они перекинулись с хозяином и его двумя друзьями в покер. Бросая карту, Татауров бормотал привязавшееся: «Ты — мне, я — тебе». А подгребая взятку, оглядев всех, победоносно заявлял:

— Правь, Британия! — и снова углублялся в карты, распахнутые веером в его огромной двупалой ручище, приговаривал: — Покер — Джокер, префер — зефер, безик–медик, макао — какао…

Уехал он утром в лазаревской «Победе», выслушав массу комплиментов от шофёра, который был вчера в Доме культуры. Уехал с солидным выигрышем. Этот выигрыш, вместе с барышом, полученным за выступление, позволял ему жить безбедно несколько месяцев.

С этого дня у Татаурова началась полоса везения. Он был нарасхват, крупные санатории перепечатали хвастливую афишу, любой зал всякий раз был набит до отказа, а воспоминания его, после того как он стал меньше болтать о себе, а больше рассказывать о Поддубном, Уланове, Заикине и других чемпионах, поднимавших престиж России, — вызывали бурю оваций, и «Курортная правда» даже напечатала статью «Во славу русского спорта», где лекциям Татаурова была дана высокая оценка.

Но как бы ни взыгрывало самолюбие борца, куда дороже для него были те доходы, которые увеличились во сто крат благодаря помощи Лазаря. В знакомцах у этого пройдохи ходила добрая половина заведующих клубами, культурников и других деятелей, от кого зависело проведение встреч на всём побережье от Севастополя до Алушты. Как он нашёл с ними общий язык, какой процент дохода брал себе, — Татауров не знал. Да и зачем ему было знать это, когда и без того солидная мзда всегда перекочёвывала в его карманы?

К концу бархатного сезона вклад на его сберкнижке снова перевалил за пятьдесят тысяч, как это было до покупки комнаты с шикарной обстановкой. Прежде, получив подобные деньги, Татауров ударился бы в загул. Но теперь он стал не то чтобы скаредным, а бережливым. Не отказывал он себе только в питании, и ежедневное хождение на базар превратилось для него в приятный ритуал. Он подолгу выбирал курочку, а то и гуся, дегустировал на язык и на запах самодельное виноградное вино, облюбовывал персики и груши. Таясь соседского любопытства, всё чаще и чаще готовил обед не на кухне, а в комнате.

Жизнь Татаурова протекала счастливо и спокойно.

38

Наташа специально уселась к окну самолёта — надо было всё увидеть и запомнить, чтобы потом рассказать Рюрику. Однако под ногами были лишь облака, похожие на огромные комья ваты. Над Балтийским морем самолёт начал проваливаться в воздушные ямы, и стюардесса сказала, что пилот будет вынужден посадить их в Стокгольме.

Не успели они оглянуться, как самолёт сделал круг над аэродромом «Бромма», с мягким толчком приземлился на бетонные плиты и подрулил к зданию аэропорта. Весёлой стайкой сбежали девушки по лесенке–трапу. Хотелось скорее в город, а тут эта нудная процедура с отметками на транзитных визах и с получением продуктовых талонов, о которых у себя на родине они давно забыли. Да и глава делегации Мельников замешкался с какими–то переговорами.

Но вот лицо его вытянулось, он запустил руку во внутренний карман зимнего пальто и проговорил виноватым тоном:

— Да, девочки… Совсем забыл: за час до отъезда я был в редакции «Огонька» и получил так называемый сигнальный экземпляр журнала с моей статьёй о вас… Но дело не в этом; в журнале есть вклейки с интереснейшими картинами какого–то не то Каверзнева, не то Коверзнева…