Паоло Ди Канио - Ди Канио Паоло. Автобиография Страница 31

Но когда мы прибыли на «Селтик Парк», мир перевернулся!

Все выглядело, как в детской мечте! Все вокруг было пропитано многолетней историей и устоявшимися традициями. Руководство клуба подарили мне клубный шарф и видео команды, чтобы я мог показать Бетте и Людовике. Мы вылетели обратно домой в тот же вечер. И уже дома я допоздна смотрел видео «Селтика». Я был в восторге, я не мог поверить своим глазам, с какой страстью, с каким воодушевлением играла команда.

Спустя неделю я вернулся в Глазго и встретился с менеджером клуба, Томми Бернсом. Мы провели целый день вместе, Томми показал мне самые потаенные уголки «Селтик Парк» и я впитывал каждую секунду нашего общения. Я видел фотографию отца Вилфрида, священника, основавшего клуб в 1888 году, фотографии капитанов клуба, раздевалки и трибуны.

Томми говорил достаточно быстро на своем сильном глазвегианском акценте, и в те моменты, когда я не мог уловить ни слова из его монолога, я понял, что речь его мне ясна. Интересная ситуация получается: придя к полному взаимопониманию с собеседником, начинаешь понимать его, даже разговаривая на разных языках. Именно так и сложились мои отношения с Томми. Мне казалось, я знаю его всю жизнь, как будто мы вместе выросли в Куартиччьоло, хотя на самом деле я знал его всего 20 минут.

Но больше всего меня поразило то, с каким восторгом Томми общался со мной. Он показывал мне самые обычные вещи — табло, офис президента клуба, он так эмоционально жестикулировал и мог тараторить без умолку. Я полностью разделял его ощущения. Я выражаю свои эмоции точно так же, когда увлечен предметом разговора. Я начинаю очень быстро говорить и моя речь становиться отточенной, и приобретает римский диалект.

Я очень редко чувствую такую связь с другим человеком. Показывая мне трибуны, он бил себя ладонью по груди и повторял «Сердце! Сердце!». Наверно, он так пытался объяснить мне, что фанаты «Селтика» очень преданные и любвеобильные. Таким же жестом я попытался объяснить ему, что у меня тоже есть сердце.

Тем временем, Морено обговаривал условия моего контракта с руководством клуба. «Селтик» купил меня всего за £800,000, тем не менее, мне сказали, что не могут предложить мне большую зарплату. Они хотели посмотреть на меня на поле, и в случае успешной работы, меня премируют.

«Не переживай, Паоло, — Фергюс Маккан сказал мне. — В конце сезона мы пересмотрим твой контракт. Если ты себя проявишь, мы в долгу не останемся. Обещаю тебе».

«Обещаю тебе…». Эти слова разрушили мою карьеру в «Селтике». Я был настолько глуп, что поверил Маккану, поверил, что он человек слова. Для меня обещание значит намного больше, чем любой контракт.

Я и понятия не имел, что через 10 месяцев я пойму, что для Фергюса Маккана обещание всего лишь пустой звук.

Клуб организовал мое официальное представление болельщикам. Это было что–то невероятное, чего я раньше никогда в жизни не испытывал. Ярко светило солнце, и казалось, что я в Неаполе. Презентация проходила на входе в «Селтик Парк», и со всех сторон меня окружали фаны с зелено–белыми шарфами на шее. На представлении присутствовало, наверное, с дюжину фотографов и телекореспондентов, а усиленный полицейский кордон сдерживал толпу.

Был момент, когда я засомневался: «Не может быть, чтобы все эти люди пришли сюда ради меня. Наверное, «Селтик» подписал контракт с какой–то звездой мирового уровня».

Затем я начал различать в гуле толпы свое имя: «Паоло, Паоло, Паоло, Паоло!» Они распевали мое имя под мотив «Pompey chimes».

Такой прием меня просто поразил. Примерно так же встречали Марадону в Неаполе. Я наслаждался каждым мгновением. Пресс–секретарь «Селтика» попросил меня сказать собравшимся «Я горд, что буду выступать за такую великую команду, как «Селтик». Я не совсем понимал, что говорил, но когда слова слетели с моих уст, толпа просто сошла с ума. Они были в экстазе. В то мгновение я тоже влюбился, как влюбился в Томми Бернса.

Я еще почти не знал английского, но предсезонный сбор в Голландии был прекрасной возможностью подучить язык. Меня поселили в одной комнате с Питером Грантом — нашим капитаном. Это один из самых добрых и приятных людей, которых я когда–либо встречал. Иногда он был даже слишком добрым. Чтобы немного поднять себе настроение, я решил над ним подшутить. Совершенно случайно я узнал, что он терпеть не может рыбу. Не знаю, почему. Думаю, это была просто странность, которую никто не мог объяснить, но каждый раз, когда на обед подавали рыбу, он вставал из–за стола, или в лучшем случае смотрел на блюдо с отвращением.

Так или иначе, я решил воспользоваться этой слабостью Питера шутки ради. Однажды ночью я тайком пробрался в кухню гостиницы и нашел там большую голову лосося. Она была еще свежей и выглядела довольно жутко. У лосося был глаз, который, казалось, следит за вами везде, куда бы вы ни направились. Даже мне было немного не по себе, а ведь мне рыба нравится. Я положил голову рыбы в прозрачный пластиковый пакет и отправился обратно в нашу комнату. Питер лежал на кровати. «Это тебе», — сказал я весело, вываливая голову из пакета на его кровать.

Питер, наверное, подпрыгнул от страха фута на три. Я никогда не видел, чтобы он двигался так быстро. Он убежал в другой конец комнаты и стал кричать. Я не мог разобрать его слов, но он точно говорил что–то о рыбе.

В полном ужасе он, не отрываясь, смотрел на голову, как–будто это был какой–то монстр, собиравшийся проглотить его целиком.

Я, конечно, решил прикинуться дурачком.

«Ну так что, хочешь рыбы?» — спросил я, взяв в руки голову лосося и сделав несколько шагов к Питеру. «Нет! Нет!» — закричал он.

Он по–настоящему перепугался. Сначала, я думал он мне подыгрывает, только изображая страх. Поэтому я стал гоняться за ним по комнате с рыбой. Он совсем потерял контроль над собой. Убегая от меня, он натыкался на мебель, сбивал лампы. А я продолжал гнаться за ним, хохоча, как ненормальный.

В конце концов, он заперся в ванной комнате. Я слышал, как он орет что есть мочи.

«Ты сумасшедший, Ди Канио! Ты просто сумасшедший, на фиг! Убери эту рыбу! Убери ее к черту отсюда!»

Я смеялся до слез, так, как не смеялся уже многие годы. Я дергал ручку на двери ванной, чтобы еще больше его напугать и шептал: «Питер! Питер! Время обедать! Время есть рыбу!» Так я издевался над ним целых десять минут. Я слышал, как он мечется по ванной и время от времени повторяет, что я выжил из ума.

Затем я решил испробовать другую тактику. Я спрятал голову рыбы в его кровати, прямо под одеялом. Как только Питер смолк, я постучал в дверь.

«Питер! Все в порядке, рыбы больше нет! Выходи Питер, выходи. Рыбы нет, нет больше!»

Я слышал, как он ругается, но клянусь, я понятия не имею, что именно он говорил. Спустя какое–то время он открыл дверь и осторожно выглянул наружу. Я лежал на своей кровати, смотря телевизор, с таким невинным выражением лица, насколько это было возможно изобразить. Питер бросил на меня злобный взгляд и внимательно посмотрел вокруг. Не увидев рыбы, он с облегчением направился к своей кровати.

«Ты совсем, на фиг, с ума сошел, Ди Канио», — бурчал он себе под нос, раздеваясь перед тем, как ложиться.

«Прости Питер, больше никакой рыбы», — пообещал я сладким голосом.

Он покачал головой в укор и потянул за одеяло. Никогда не забуду выражения на его лице, когда он увидел глаза лосося, смотрящие прямо на него. Он испустил душераздирающий крик и бросился в другой угол комнаты. Он орал, визжал, как ненормальный. Его лицо перекосилось, он задыхался. А я хохотал до упаду. Он был в шоке, и не мог даже на меня крикнуть. Он просто лежал, часто дыша. В конце концов, я выбросил рыбу, но прошло некоторое время, прежде чем Питер опять со мной заговорил.

Несмотря на мою выходку, мы стали очень хорошими друзьями. Как я уже говорил, он был классным парнем, и вместе с Томми, Билли Старком и Пэдди Боннером мы создали в «Селтике» атмосферу большой семьи.

Думаю, самая большая заслуга в этом принадлежала Томми, показавшего себя прекрасным менеджером. Он заставил нас почувствовать, что мы — часть какого–то особого проекта. Никому не было дела до того, что я иностранец, или что я зарабатываю больше, или что я не такой, как все. Меня сразу приняли, как–будто я всю жизнь был знаком с этими парнями. Однажды вечером, по завершению предсезонного товарищеского матча мы отправились в Лох Ломонд на концерт «Оазиса». Все это было так не похоже на «Ювентус» или «Милан».

Мы слушали громкую музыку и пили пиво по дороге на концерт. Пьер Ван Хойдонк уговорил меня спеть песню Эроса Рамазотти «Se Cantassi Una Bella Cnazone». Пение — явно не одна из моих сильных сторон, поэтому через несколько секунд все в автобусе закричали, чтобы я заткнулся.

«Да пошли вы все!» — ответил я. Бранные слова — это всегда первое, что запоминаешь в иностранном языке.