Сатпрем - Мать или Новый Вид (Том 2) Страница 42

"Чистый звук" совсем не нужно искать в каком-то мудреном магическом заклинании. Это ОМ, санскритский звук, настоящее чудо, но, как обычно, настоящая магия кроется в предельной простоте, которой мы обладаем, не зная этого, в той простоте, которая кажется пустяком, но может быть чрезвычайно сильной в своей чистоте, в своей предельной чистоте: как крик нашего сердца, потребность всего нашего существа собраться в ту секунду, когда решается вопрос жизни или смерти. Это последнее слово, которое остается, когда все остальное ушло. Один чистый звук, непохожий на другие, который делает нас некой индивидуальностью, а не безликой марионеткой, нацепившей галстук и степень доктора математики. Каждый из нас может найти этот звук или выражение этого звука в одном или нескольких словах, которые являются нашим собственным "паролем", так сказать, нашим особенным "сезам, откройся": звуком, который представляет некое переживание и обладает силой вспомнить это переживание. Это может быть звук пламени, звук уверенности или свободы, звук радости, звук чистой любви... Того, что составляет для нас весь смысл. Крик на вершине нашего существа или в пучине нашего существа, когда все потеряно. И мы пытаемся внедрить этот звук в повседневную материю, в каждую минуту, каждую секунду, в каждый жест, каждую глупость, любую пустоту, ошибку, печаль, радость -- во все. Это должно стать музыкой нашей материальной субстанции.

Такова мантра.

Это способ обожествить эту субстанцию, - сказала Мать. Звук сам по себе обладает силой, и заставляя тело повторить некий звук, ты тем самым заставляешь его воспринять нужную вибрацию. Механизм воздействия такой же, как при ежедневных занятиях за пианино, например: ты повторяешь механически, и в конечном итоге, это наполняет твои руки сознанием -- наполняет тело сознанием.

Она нашла свою мантру. Это была первая вещь, необходимость в которой она почувствовала после своего первого "заболевания" в 1958: Мое тело хотело бы иметь мантру, чтобы ускорить трансформацию (изменить свою темную вибрационную моду), написала она мне тогда. Она нашла эту мантру и повторяла ее до своего последнего дыхания, день и ночь и каждую секунду, в течение пятнадцати лет, как, возможно, делал Шри Ауробиндо, когда ходил взад-вперед по своему коридору с высоким потолком. И, возможна, она все еще повторяет эту мантру сейчас. Ведь что же может дезинтегрировать ту вибрацию?

Эта мантра обладает поразительной силой над вибрационной сетью, темной сетью грязи, которая обволакивает нас и порождает все наши болезни и старение и всевозможные несчастные случаи. Эта мантра воздействует на мое тело, - сначала отметила она. Это странно, мантра как бы сгущает нечто: вся клеточная жизнь становится компактной, прочной массой грандиозной концентрации -- и ОДНОЙ ЕДИНОЙ вибрацией. Вместо всех обычных вибраций тела, нет ничего, кроме единой вибрации. Единой массы. Вся дрожь, несчетные колебания, поползновения тела внезапно сгустились в одну единую вибрационную массу. Смерть не может войти туда. Болезни и несчастные случаи также не могут войти. Тело наполнено "неприступной" субстанцией, так сказать. Но нужно быть способным вынести эту "субстанцию". Все же, в самом начале, она заметила: Как только я остаюсь в покое на минуту или концентрируюсь, всегда начинается эта мантра, и есть ответ в клетках тела: они начинают вибрировать. В дугой раз, когда это пришло, оно охватило все тело, таким вот образом: все клетки затрепетали. И с какой силой! Вибрация продолжала усиливаться и расти, тогда как сам звук становился все громче и громче, и все клетки тела были охвачены такой интенсивностью стремления, как если бы все тело начало распухать -- это становилось грандиозно. Я чувствовала, что все готово было взорваться. И это обладало такой силой трансформации! Я чувствовала, что если бы это продолжалось, то нечто бы произошло, в том смысле, что изменилось бы некое равновесие клеток тела... Опасная переломная точка. И мы снова сталкиваемся с проблемой "адаптации" субстанции. С какого конца ни подходи к проблеме, все время наталкиваешься на одну и ту же сеть, опутывающую все: можно ли разрушить эту сеть, эту смертную вибрационную паутину, не разрушив саму жизнь и не дезинтегрировав форму?

Это станет главной проблемой Матери на многие годы: проблемой, переживаемой из минуты в минуту, физиологически. Короче говоря, она пыталась сконструировать первое "новое тело". Или, возможно, освободить настоящее. И это означает... рискованный переход.

В мантре Матери было семь слогов:

OM NAMO BHAGAVATEH

Мать дала ее миру.

Окружающие мысли

Лес Матери был не только в ее теле, но и в тех 1300 маленьких образчиков (в 1960), каждый из которых представлял свой особый способ смерти, определенный способ бытия в сети и культивирования этой сети. Поскольку она прекратила свою внешнюю деятельность, то проблема заострилась, вместо того, чтобы ослабиться: теперь они больше не могли осаждать ее на Плэйграунде или теннисном корте или где-то, куда она приходила; вместо этого они сами наводняли коридоры, подходили к двери ее ванной комнаты или к двери холодильной установки, где она держала свои цветы, поджидали ее за каждой дверью и в любую секунду. Это было непрекращающееся вторжение. И если она позволяла кому-то войти хотя бы раз, чтобы дать цветок или свой взгляд, то это становилось законным правом на всю вечность -- и, естественно, "почему не я?". Каждый был я, я, я. Не было недостатка в маленьких я, утаскивающих свои цветы от Матери и продолжающих культивировать свою сеть. И если Мать не делала в точности того, что они хотели, тогда темная и неистовая сеть выбрасывала массу грязных маленьких вибраций, которые Мать все поглощала и поглощала. Она никогда не говорила "нет" никому. Мать никогда не говорила "нет", люди сами должны были открыть удушение собственной сети. Она просто накладывала свой спокойный свет на сеть... и она еще больше перекручивалась и переворачивалась под ее давлением. И письма тоже: Они убивают меня своими письмами. О, если бы ты только знал, какие письма они мне пишут... прежде всего, тошнотворное количество глупостей, которые никогда не следовало бы писать; затем, вдобавок к этому, такая демонстрация неведения, эгоизма, злой воли, полного непонимания и беспримерной неблагодарности, и затем все это... столь прямо, мой мальчик! Они сбрасывают на меня это ежедневно, ты понимаешь, и это исходит из самых неожиданных мест. И она отвечала, отвечала. И иногда у нее вырывался крик: Шри Ауробиндо ослеп, я не хочу ослепнуть!... Она садилась в свое большое кресло с резной спинкой, на мгновение закрывала глаза, а руки ее покоились на подлокотнике, такие бледные: Труден контакт с людьми Ашрама. Будь это только постоянная ходьба, чтобы дать им цветок... И они так несознательно эгоистичны! Если я не делаю обычной концентрации на каждом, они возмущаются: что не так, я сделал что-то не то? И разворачивается все зрелище. Ее ноги, столь тщательно укрытые японскими табами, опухли от филаризиса, как железные палки. И она продолжала свои ежедневные хождения, переходя туда-сюда, все время повторяя мантру. Но все равно проблема оставалась той же самой: каждый человек, каждое письмо вносит свою степень беспорядка, дисгармонии и дезинтеграции. Как если бы все выливалось на твою голову из помойного ведра. И ты должен все это поглощать... Каждая вещь, поглощенная снаружи, порождает беспорядок [в теле], раскалывает все и порождает неправильные связи, нарушает организацию; и иногда требуются часы, чтобы навести порядок. Что означает, что если бы я действительно хотела использовать это тело как инструмент, не меняя его из-за того, что он не может следовать движению, то я должна была бы остановить, насколько это возможно, материальное поглощение всех вещей, которые отбрасывают меня на годы назад.

Она продолжала "поглощать" до самого конца, и все больше и больше -- чем ближе она подходила к цели, тем неумолимей становилась окружающая сеть, отбрасывая к смерти. Это была не "ее" сеть: это поистине была сеть мира. И проблема все более запутывалась, поскольку это было не просто физическое присутствие 1000 или 1300 образчиков, танцующих свой неистовый танец в ее теле, а это была вся невидимая толпа. И для начала мысли. Пока нам уютно и тепло в сети, мы не понимаем, но как только сеть распускается, это полное вторжение. Мысли -- это не нечто безвредное; мысли -- это действия. Требуется наша обычная броня, чтобы не быть разбитым вдребезги. Некоторые мысли столь же смертельны, как скорпионы, это целое болото разнообразных сороконожек. Да, совершенно ужасная смесь, "как если бы я постоянно опускалась, подхватывая новое заболевание, и должна была найти лекарство от нее". Если бы ты знал, в какую атмосферу они меня погружают, мой мальчик! [и Мать зажимала свою голову между рук, как если бы ее били] Бессмыслица, нонсенс, глупость, идиотизм; все это переливается через все края. Ты не можешь дышать, не вдыхая этого! Еще на Плэйграунде она пыталась втолковать им это: Если бы люди вокруг меня были бы восприимчивы, то это значительно помогло бы моему телу, потому что все вибрации проходили бы через тело и помогли бы ему. Но кто понял это, за исключением маленькой группки молчаливых, кто никогда не просил ничего, никогда не искал с ней встреч и работал молча? И по истечении времени ее собственная сеть распускалась: Тело стало ужасно чувствительным. Например, дурная реакция в ком-то, некое противоречие или самая обычная реакция вызывают внезапную усталость в теле, как если бы оно истощилось. Мало-помалу ее тело становилось всеми телами. Те невинные (или не такие уж невинные) маленькие мысли и нашептывания окружающих тел виделись в их истинном свете -- почти сразу же они показывали свое настоящее лицо, то есть, смерть, содержащуюся внутри них. Каждое из этих маленьких бормотаний поистине, действительно и материально является лапой смерти. Мы не умираем от этого, потому что доза не достаточно велика, и требуется некоторое время. И к тому же мы толстокожи. Но все это входило в Мать, как есть, "чистым", если можно так выразиться. И Мать начала сталкиваться с великой проблемой: Какая досада, все эти мысли людей, о!... Все и каждые думают все время о преклонных годах и смерти, и смерти и преклонных годах и болезни. О, какая это досада! Мы не осознаем это, мысль о смерти является смертью. Мы не ведаем о настоящем движении сил подобно примату Палеолита, мы не знаем ничего о игре и силе вибраций, мы замурованы в собственную ментальную сеть! Но кто же не замурован?... Вы почти что окаменели до смерти из-за всего этого. Это было уже в 1961 -- она будет поглощать их мысли о смерти прямо до самого конца. Они выделяли смерть каждый день (и каждый час), прямо до конца. И затем ее юмор достигал наивысшей точки, она смеялась: Многие из них -- множество -- думают, что я умру, так чтобы это не застало их врасплох, когда это произойдет: я знаю все это. Но это все ребячество, в том смысле, что если я уйду, то они будут правы, а если я не уйду, то это не имеет никакого значения! Это все. Это было в апреле 1961. Еще двенадцать лет в том же режиме.