Лабух - Иван Валерьевич Оченков Страница 10

Побриться опасной бритвой оказалось несколько сложнее, чем «Жилет-Фьюжн» из моей прошлой жизни, но, тем не менее, сегодня я шел на работу в приподнятом настроении, которому не мешали ни залепленные газетной бумагой порезы на лице, ни одеколон, воняющий так, будто его делали не на спирту, а на самогоне, где в качестве отдушки использовали перепрелое сено.

В самом деле, почему бы и не порадоваться жизни? Денёк выдался тёплый, на улицах всё чаще встречаются хорошо одетые люди, девушки опять же, улыбаются…

— Гражданин, постойте! — раздался у меня за спиной чей-то неуверенный голос.

Обернувшись, замечаю какого-то невзрачного человечка, внешность которого показалась мне смутно знакомой. Худой, с длинными, по нынешним временам давно немытыми волосами и пальцами музыканта. Ну, конечно, это тот самый тапёр…

— Чем обязан?

— Нам нужно поговорить!

— Нам⁈ Очень сомневаюсь. Лично мне от вас ничего не нужно.

— Но-но… вы отняли мое место!

— Не может быть!

— Ещё как может. Вы… вы воспользовались моим бедственным положением!

— Вот оно значит как! Так это я напоил вас до состояния не стояния?

— Нет, но… это неважно! Всеволод Анатольевич никогда бы не уволил меня, если бы не ваше несвоевременное появление…

— Пардон, мне кажется, или вы собираетесь набить мне морду?

— Я⁈ Нет, что вы… мы же интеллигентные люди…

— Мы⁈ Ну уж нет, у меня профессия есть!

— Но… вы тоже музыкант?

— Да. Но я не нажираюсь до скотского состояния, не прогуливаю работу и не валяюсь в канавах облеванный и обоссанный. Так что боюсь мы с вами относимся к абсолютно разным культурным и социальным стратам!

Кажется, обидные слова попали в цель, и молодой человек дернулся, как будто получил оплеуху, после чего посмотрел на меня глазами незаслуженно побитой собаки. Терпеть этого не могу!

— Слышь, мужик, что ты хочешь? — со вздохом поинтересовался я вместо того, чтобы с чувством превосходства уйти в закат.

— Вы понимаете… мне… нужно, — мямлил он, явно не находя нужных слов.

— Дай угадаю. Вместе с работой тапера ты лишился заработка и теперь тебе не на что бухать?

— Нет, вы неверно поняли. То есть, у меня, действительно, нет более средств к существованию, но называть меня алкоголиком, совершенно несправедливо!

— Сейчас расплачусь!

— Если вы будете и дальше издеваться, мне придется прибегнуть к насилию!

— А здоровья хватит? — не смог удержаться от насмешки, но тут мои мысли приняли другой оборот.

— У тебя есть гитара?

— Что? — выпучил глаза от удивления бывший тапёр.

— Это такой музыкальный инструмент. Произошел от европейской цитры, в России известен, по меньшей мере, с восемнадцатого столетия…

— Да прекратите же, наконец, ваши дурацкие шутки! Я прекрасно знаю, что такое гитара и у меня она, разумеется, есть! Но к чему все эти вопросы?

— Все просто. Сейчас мы идем к тебе и если аппарат стоящий, то мы договоримся…

— Вы уступите мне свое место? — не веря своим ушам от счастья, переспросил молодой человек.

— Нет, конечно, — вернул я его на землю. — Будем работать посменно. День ты, день я. Понятно?

— И взамен вы хотите мою гитару?

— Именно! А ещё бессмертную душу, но это не срочно.

— Вы, верно, шутите?

— Только насчет души. В отличие от неё, гитара мне действительно нужна.

— Согласен, — обречённо вздохнула жертва алкогольной зависимости, и мы отправились к нему домой.

Проживал он в доходном доме купца третьей гильдии Теплякова, о чём неопровержимо свидетельствовала изрядно поржавевшая табличка перед парадным. Впрочем, вход в жилище незадачливого музыканта располагался со двора, куда мы и проследовали мимо поленницы дров, экипажа без колес и ещё какого-то хлама. Лениво махавший метлой дворник проследил за нами подозрительным взглядом, но так ничего и не сказал.

— Простите, — смущённо спохватился мой спутник уже на лестнице. — Но я так и не узнал вашего имени.

— Имя мне — легион! — пошутил я, но видя кислое выражение лица собеседника, решил больше не выпендриваться. — Николай.

— Очень приятно. Модест.

— В честь Мусоргского?

— А как вы догадались?

Квартира, в которой проживал мой новый знакомый, как и следовало ожидать, оказалось коммунальной. Вполне вероятно, раньше она принадлежала его семье целиком, но потом их уплотнили, потом проделали это ещё раз, и ещё… в общем, в распоряжении недавних хозяев осталась всего одна комната, правда, довольно большая.

— Познакомься, маменька, это Николай, — робко представил меня Модест, после чего добавил на всякий случай, — он тоже музыкант!

Судя по всему, последние слова вышедшую нам навстречу женщину не убедили. Выглядела она, к слову сказать, более чем представительно. Затянутая в корсет, придававший ей излишнюю худобу, с тщательно уложенными вверх и назад волосами, в строгой тёмной блузе с наглухо застегнутым воротом, и такого же цвета узкой юбке длинною до пола, дама вполне могла бы служить олицетворением прошлой России, той самой, которую мы потеряли.

— Мод э ст, я же просила вас не приводить в дом, э… посторонних! — Неожиданно низким голосом протрубила дама, делая ударение на букве «э».

— Прости, — горестно вздохнул незадачливый тапёр. — Но у меня не было иного выхода.

— Добрый день, сударыня, — скромно поздоровался я, тщётно пытаясь произвести хорошее впечатление. — Мы по делу…

— Мод э ст, — тут же прореагировала она. — Какие у тебя могут быть дела с этим… человеком?

О, слово «человек» из её уст не звучало гордо. Это скорее было обращением к представителю низшей расы, или, по крайней мере, лакею.

— Мадам, вам же сказали, что я, как и ваш сын, музыкант!

— Вы? — не скрывая скепсиса, посмотрела на меня дама. — И на каком же инструменте, позвольте полюбопытствовать, вы музицируете?

— На бубне!

Грубить в данной ситуации, возможно и не стоило, но этот ничем не обоснованный снобизм стал меня раздражать.

— Я так и думала!

Пока мы пикировались, Мотя, старавшийся выглядеть, как можно более незаметным, проскользнул в отгороженное ширмой пространство и вышел оттуда с гитарным футляром в руках.

— Вот, — открыл крышку и протянул мне.

Что тут скажешь, инструмент оказался